Леонид Ленч - Из рода Караевых

— Не очень! Вот только этот дождь… По-моему, он превращается в мокрый снег.

— Тем лучше!

— Почему?

— Потому что ближайшие полевые немецкие аэродромы раскиснут так, что их самолеты не смогут взлететь. Они нас не опередят. — Он огляделся по сторонам, заговорил еще тише: — Немцы идут параллельно с нами по таким же лесным дорогам, все решает скорость передвижения. Или мы успеем выскочить из мешка, или они затянут его своей танковой веревкой… Но вам-то что? — Кофейного цвета глаза снова заулыбались. — Вы же теперь вооружены до зубов! Человек о двух кобурах! — Улыбка в глазах погасла. — Ступайте к машине и… забудьте то, что я вам сейчас сказал.

Три дня и три ночи, без привалов, без отдыха, останавливаясь лишь для заправки бензином из взятых с собой канистр, мы пробирались по ужасающим лесным и полевым дорогам. И все эти три дня и три ночи тяжелые тучи ранней русской осени низко висели над нашим исходом, и спасительный дождь пополам со снегом прикрывал нас студеной своей завесой от одиноких немецких воздушных разведчиков, буравивших винтами серую сплошную облачную кашу над нами.

Мы почти ничего не ели, спали урывками, уронив голову на плечо друг другу, и очень страдали от холода в своей летней хлопчатке. Водители машин были измучены еще больше, чем мы, они засыпали на ходу за рулем, на их красные воспаленные глаза было больно смотреть. Но генерал, командовавший штабной колонной, был неумолим в своих требованиях непрерывного и быстрого марша на северо-восток, строго на северо-восток, и мы катились на этот северо-восток день и ночь, день и ночь, день и ночь, и темно-розовые зарева на ночном небе, пылающие то справа, то слева от нас (это горели лесные городки и деревни, уже захваченные врагом), подхлестывали наше движение.

Иногда на нашем пути попадались деревни. Печальные, затаившиеся, как бы припавшие животами к мокрой земле черные избы. Бабы со скорбными глазами российских богородиц глядели нам вслед, и мы читали в их взглядах жалость и укоризну.

В одной большой деревне, где была объявлена заправка бензином, председатель местного сельпо отдал нам под расписку всю яичную заготовку. Нам с В. досталось по пяти штук яиц на брата, и мы тут же выпили их сырыми, без соли, со зверским наслаждением.

В другой деревне, где наша колонна задержалась на полчаса из-за порчи одной из головных машин, отделившись от молчаливой угрюмой толпы женщин и стариков, стоявших подле большой избы с вывеской «Правление», к нашей эмке подошел, прихрамывая, сумрачный, пожилой мужик в синей рубахе распояской, с каким-то нелепым прутиком в руке.

— Товарищи командиры, — сказал он, поигрывая прутиком, глядя на нас с досадой и болью, — дозвольте у вас спросить… вот граждане интересуются… можно еще надеяться… или пора… приступать?

— К чему… приступать? — спросил В., вынув изо рта и крепко зажав в руке свою капитанскую трубку.

— К дележу, значит, колхозных запасов… общественного, вот именно, добра, — натужно и глухо сказал колхозник с прутиком. — А то заявится «он» — все отберет, пожгет, потопчет… чем будем, вот именно, детишек кормить?

Что мы, писатели, фронтовые газетчики, могли ответить ему?!

Мы молчали. И он молчал. И это молчание было невыносимо, как та душевная мука, которая выплескивалась на нас из страдальческих, запавших мужицких его глаз.

— Потерпите еще немножко, папаша, — сказал я, понимая, что говорю не то и не так. Тут раздалась команда, эмка наша тронулась, и горький наш вопрошатель остался на дороге один со своей мукой и своим прутиком.

…На каком-то железнодорожном переезде нам выдавали спирт прямо из цистерны, стоявшей на запасном пути. Спиртового шланга при цистерне не оказалось, и мы наливали жгучую, остро пахнувшую влагу в свои фляжки через бензиновый шланг. Водители наши уверяли, что «спиртяга добрый» и что он «все отобьет».

Мы с В. сделали по глотку, чтобы согреться, запили спирт водой и убедились, что «добрый спиртяга» — это самый обыкновенный сырец, к тому же нестерпимо воняющий бензином. На В. напала отчаянная икота; чтобы приглушить ее, он разжег свою капитанскую трубку и так надымил в кабине, что нечем стало дышать. «Капитанка» его скоро потухла, и он задремал с нею во рту.

Мы продолжали мчаться в ночь, в мокрый снег, в неизвестность, к черту в лапы. Мирно посапывающий В. со своей вонючей трубкой в зубах раздражал меня. Я растолкал его и, не скрывая раздражения, сказал, чтобы он не разжигал больше трубку, потому что попадет случайная искра и мы взорвемся от его отрыжки.

В. обиделся, но ответил кротко:

— Вы уже теряете душевное равновесие. Это плохо!..

Поздним вечером на третий день марша мы втянулись на улицы города Б. Тульской области. Размеры постигшей нас беды здесь стали очевидны еще больше, потому что сюда же, в Б., стягивались тылы и отдельные части соседнего с нами и тоже смятого немцами фронта.

Следуя за машиной редактора, мы подкатили к двухэтажному зданию. Пожилой человек в очках, в барашковой ушанке, в пальто с барашковым воротником, с автоматом на ремне через плечо, стоял на крыльце. Он оказался редактором местной газеты. Мы познакомились, он очень обрадовался фронтовым писателям-газетчикам и повел нас наверх, в свою редакцию. Комнаты были прибраны, полы вымыты, в кабинете редактора в книжном шкафу в безукоризненном порядке стояли книги.

— Располагайтесь, вам тут будет удобно! — сказал городской редактор нашему редактору. Он подошел к книжному шкафу, снял с полки, подержал в руке и бережно поставил на место книгу. — Ильича вам своего оставляю… полное собрание сочинений… Еще энциклопедический словарь… не какой-нибудь, а старый, Брокгауза и Ефрона — знаете? Дельный, между прочим, словарь.

— А вы сами сейчас где? — спросил его В.

— В лесу! — сказал городской редактор. — Собственно, это секрет, но поскольку вы фронтовики… Газета наша уже не выходит, семьи мы эвакуировали, партийный актив перешел на партизанское положение… У меня лично землянка выкопана в лесу довольно удобная. Я в город приехал по делу и скоро уезжаю к себе в лес обратно.

Мы с В. переглянулись. Нас обоих устраивала возможность остаться поработать здесь, в этих прибранных, натопленных комнатах с вымытыми полами, со столами, застланными чистой бумагой, с Лениным и старым энциклопедическим словарем Брокгауза и Ефрона в редакторском книжном шкафу, с аккуратным затемнением на окнах.

— Я сейчас иду к начальству, — сказал наш редактор, обращаясь к местному редактору, — выяснять наши дальнейшие планы. Вы не могли бы пойти со мной?

— Пожалуйста! — сказал местный редактор.

— Приказываю оставаться здесь и ждать моего возвращения! — обращаясь ко мне и к В., сказал наш редактор.

— Есть, оставаться и ждать вас, товарищ полковой комиссар! — молодецки рявкнул я и козырнул обоим редакторам. Городской редактор улыбнулся, а наш посмотрел на меня иронически, и я понял, что переиграл в своем строевом рвении.

Редакторы ушли. В. взял из книжного шкафа том словаря Брокгауза и Ефрона, сел и углубился в чтение. Очки у него сползли на конец носа, углы большого рта опустились, и он был похож сейчас на старую, утомленную женщину. Мне стало жалко его. Я спросил:

— Что вы читаете?

Он поднял голову:

— Вы знаете, что такое «мальпигиевы сосуды»?

— Нет.

— Надо знать! — наставительно сказал В. и, поправив сползшие с носа очки, прочитал вслух: — «Мальпигиевы сосуды — трубчатые выделительные органы у большинства паукообразных многоножек и насекомых, открывающиеся в кишечник».

— Черт с ними, с многоножками и их кишечниками! — сказал я. — Как вы думаете, мы здесь задержимся?

— Вряд ли.

— Почему вы так думаете?

— По-моему, мы еще не выскочили из мешка.

— Откуда вы знаете, что мы в мешке? Вы что, начальник штаба фронта?

— Я не начальник штаба фронта, — сказал В. с некоторой обидой в голосе, — но я не такой шпак, как вам кажется. Мы в мешке, и вы это тоже отлично знаете.

Я не успел ответить ему, потому что на улице под нашими окнами грянул винтовочный выстрел, за ним второй, третий… Отдельные выстрелы сразу же слились в беспорядочную ожесточенную стрельбу.

— Немцы! — сказал В. — Они ворвались в город. Парашютисты!..

— Или танковый десант! — сказал я.

— Но моторов же не слышно!

— Они пустили вперед автоматчиков для паники.

— Возможно.

— Что нам делать?

— Не знаю! — пожал плечами В. и снова уткнул бледный нос в том словаря Брокгауза и Ефрона на букву «М».

— Перестаньте читать! — крикнул я. — Они могут ворваться сюда каждую минуту!

— Ну и что? У вас хоть есть пистолет Васи Половинкина, а у меня даже пустой кобуры нет. Один планшет!

— Вас убьют!