Ганс Шерфиг - Замок Фрюденхольм
— На этот раз ты не смеешь их обмануть, — сказала Маргрета.
— Не обману, будь спокойна. Мы обязательно пойдем завтра в лес. Освобожусь от всего и буду заниматься только детьми.
Стенные часы громко тикали в комнате. А снаружи раздавалось кваканье лягушек, трели соловья и сопение ежей. Мартин с женой вышли из дому полюбоваться перед сном летней ночью. Соловей пел так громко, что заглушал лягушачье кваканье в пруду и другие ночные звуки. Доктор Дамсё, возвращавшийся домой на своей машине, встретил их на дороге. Он удивился, что и женатые люди бродят, мечтая, июньской ночью. Свободомыслящему человеку это показалось нелепым, неприличным.
41
Мартин спал, просыпался, засыпал снова. Белая ночь проникла и в комнату. Он ощущал близость Маргреты, крепко спавшей рядом. Слышал сонное дыхание детей в соседней комнате, тиканье часов, крики лягушек и пение ночных птиц.
Он дремал, просыпался, видел сны и, проснувшись, задумывался. О жизни человека в этой короткой белой ночи. На какое-то время он погружается в сон, в дремоту, потом просыпается, осознавая, что живет в этом мире.
А мир существует независимо от его сознания. Ты спишь, а события идут своим чередом, трава растет, цветет бузина, времена года сменяют друг друга, солнце и звезды совершают свой круг. И когда тебя не было на свете, солнце также вставало, и когда ты умрешь, все останется по-прежнему — бузина, лягушки и люди.
Человек дремлет, ему снятся сны, в полусне родятся образы, мысли. Он ощущает женщину рядом с собой, обнимает ее. Там, снаружи, поет соловей, квакают хором лягушки. Когда солнце взойдет, начнется воскресенье, нужно будет починить красную тележку Нильса, и мы пойдем в лес, возьмем с собой бутерброды и лимонад. Все хорошо.
Он спит. Ночные звуки мешаются со сновидениями, хор квакающих лягушек, утреннее пение петуха, кукование кукушки. Кукушка заглушает всех, ее кукование главенствует над другими звуками. Внезапный стук, шум вызывает неприятное ощущение во сне, как будто гремит гром.
— Мартин, Мартин! Стучат!
Маргрета сидит на кровати. Дети проснулись и заворочались в соседней комнате, младший заплакал. В дверь барабанят.
— Сейчас иду! Тише!
Мартин вскакивает с постели. Это, наверное, Оскар. Но какого черта он так барабанит?
— Кто там?
— Полиция. Откройте!
Вошли два полицейских в штатском, их легко узнать. Один показал полицейский значок.
— Вы — рабочий Мартин Торвальд Ольсен?
— Да.
— Одевайтесь и следуйте за нами.
— Почему? Что случилось?
— Поторапливайтесь!
— Ну, ну, спокойнее! Я хочу знать, в чем дело? Это арест?
— Как видите.
— Почему? Что это значит?
— Я ничего не знаю. Вы коммунист? Одевайтесь же!
— В чем меня обвиняют?
— Я ничего не знаю. Может быть, вас ни в чем не обвиняют.
— Что за чепуха! Обвиняют меня или нет?
— Спокойно, Ольсен. Мы только выполняем приказ. Разве вы не слышали сообщения по радио о том, что Германия начала войну с Россией?
Дети вышли из своей комнаты в ночных рубашках и с любопытством смотрели на посторонних.
— Мы идем сегодня в лес, — сказал Нильс.
— Придется отложить, — сказал ему Мартин.
— Нет. Ты обещал! И мы будем чинить тележку!
— Как тебя зовут, дружок? — спросил один из полицейских, явно любящий детей. — Ты уже большой мальчик, тю-тю-тю.
— Придется произвести обыск, — сказал другой полицейский.
— Нет, — возразил Мартин. — Нет. Я не разрешаю. У вас есть ордер?
— У нас есть приказ.
— Плюю я на ваши приказы, раз у вас нет ордера па обыск!
Среди множества брошюр на полке находилась и конституция датского государства, и брошюрка о том, как нужно относиться к полиции и суду. Домашний обыск может быть произведен только по решению судьи.
— Не сердитесь, Ольсен, — сказал любящий детей полицейский. — Мы выполняем свой долг.
— Вы поступаете незаконно. Разве вы не знаете конституции?
— Нынешней ночью произошли большие события. Не думаю, что вам стоит полагаться на конституцию.
— Я протестую против обыска! Вас привлекут за это к ответственности.
Один из полицейских начал открывать ящики и шкафы, рыться в вещах Маргреты. Второй следил за тем, как Мартин умывается в кухне.
— Вы боитесь, что я утоплюсь в умывальнике? — спросил Мартин.
Маргрета что-то накинула на себя. Отвела Розу в сторону и шепнула ей несколько слов. Роза потихоньку выскользнула из дома — через кухонную дверь. Она со всех ног помчалась на молочный завод. Енс Ольсен и обе его толстухи дочери стояли у окон и таращили глаза.
Полицейский ходил за Мартином по пятам.
— В уборную вы тоже со мной пойдете?
Да, полицейский будет стоять на страже около маленького домика в саду.
Маргрета взяла на руки малютку Петера, который плакал, потому что ему пора было кушать. Герда и Нильс стояли и смотрели на полицейских, исследовавших книжную полку и рывшихся в дорогих сердцу Мартина брошюрах. Полицейский был не очень-то начитанный человек и не знал, какие книги следует считать опасными. Для начала он отделил книги в красных переплетах.
Маргрете и Мартину не удалось поговорить наедине. Маргрета вела себя удивительно сдержанно.
Полицейские стояли около них и наблюдали, как они прощаются.
— Тебя известит мой защитник, — сказал Мартин, — В течение двадцати четырех часов мне будет предоставлен защитник.
— Надолго ли, как ты думаешь?…
— Ненадолго, Советский Союз разобьет нацистов. Теперь началась другая война. Классовая.
— Пошли! — приказал полицейский.
— Прощай, Герда, прощай, Нильс, прощай, малышка Петер… А где Роза?
Маргрета чуть-чуть улыбнулась.
— Роза пошла за молоком на молочный завод.
Вообще-то они брали молоко у Енса Ольсена. Мартин понял и тоже улыбнулся.
— Тележку! — крикнул Нильс. — Ты должен починить тележку! Ты обещал.
Да, тележка, прогулка в лес… Мартин вдруг ощутил комок в горле и не мог выговорить ни слова. Вернулась Роза и успела попрощаться с ним.
— Ты умная девочка, Роза! — Мартин поцеловал ее и быстро отвернулся.
Один полицейский носил книги и бумаги в машину. Другой держал Мартина за рукав. Енс Ольсен и толстухи смотрели во все глаза.
В машине сидел третий полицейский. Поехали! Водитель развернул машину. Сквозь стекла Мартин видел свой дом, бузину, пруд. Маргрета стояла на крыльце с маленьким Петером на руках. Герда плакала. Роза и Нильс махали рукой. Было теплое, чудесное летнее утро.
Полицейский автомобиль подъехал к желтому дому у молочного завода, где жили Оскар и Йоханна. Двое полицейских вошли в дом, третий сторожил Мартина.
Оскара дома не было. Йоханна протестовала против обыска. Есть ли у вас ордер на обыск? Она повторяла это, как только что выученный урок. Она не знала, где Оскар, и не хотела отвечать на вопросы.
В другой половине дома радио орало во всю мочь:
— От Ледовитого океана до Черного моря немецкие войска перешли границы России!
Черноволосые дети соседа вышли из дому, осматривали и ощупывали полицейскую машину, как будто она съедобная. Сосед тоже не знал, где Оскар Поульсен. Разве его нет на заводе?
Нет, на заводе его не было. Он заходил туда рано утром, а потом внезапно исчез. Никто ничего не знал. При обыске в квартире Оскара ничего интересного не нашли. Полицейская машина снова развернулась и поехала. По длинным улицам поселка, мимо пекарни, мимо дома врача, школы, кооператива, магазина, хутора Нильса Мадсена, мимо виллы Расмуса Ларсена, домика старой Эммы.
— Они везут Мартина Ольсена, — сказал Расмус Ларсен жене. — Он сам виноват.
42
В здании суда маленького городка Мартина основательно обыскали и ощупали. Оружия при нем не было. Кошелек, все содержимое которого состояло из двадцати одной кроны и нескольких эре, был взят на сохранение. Партбилет, профсоюзный билет, ключи, перочинный ножик, сигареты и расческу отобрали тоже.
Полицейский в форме предложил ему сесть.
— Мне нужно задать вам несколько вопросов. Ваше имя полностью?
— Мартин Торвальд Ольсен.
— Год рождения?
— 20 октября 1913 года.
— Место рождения?
— Фрюденхольм.
— Профессия?
— Рабочий.
— Где вы живете?
— Там. откуда вы меня взяли.
— Значит, во Фрюденхольме… — Полицейский записывал.
— Признаетесь в том, что вы коммунист?
— Признаюсь? Разве это преступление?
— Вопросы задаю я. Вы коммунист?
— Да. Но вообще я не желаю отвечать на вопросы, пока не узнаю, в чем меня обвиняют, пока меня не вызовут к судье и не дадут защитника.
— Вы отказываетесь отвечать на вопросы?
— Отказываюсь. В чем меня обвиняют?
— Не знаю. Вы ведь коммунист.
— Это обвинение? Разве противозаконно быть коммунистом, социал-демократом или консерватором?
