Владимир Дубровский - Наше море
Вынырнув, Сенкевич, не оглядываясь, поплыл к берегу. По сигналу «Человек за бортом» с теплохода спустили спасательную шлюпку. Теплоход застопорил ход и, недовольно отфыркиваясь, покачивался на собственной волне. Пассажиры выбегали из кают и толпились у левого борта. Провожающая публика, праздничная и веселая, с недоумением наблюдала, как гребцы налегали на весла, чтобы догнать пострадавшего, а сам «утопающий» изо всех сил старался уйти от догонявшей его шлюпки.
Как все это было давно! Очень давно, когда беззаботно светило солнышко, играла музыка и стайки дельфинов, [209] случайно заплывших в Новороссийскую бухту, весело кувыркались в воде.
Каким неприятным чепе было тогда это происшествие, и каким забавным пустяком казалось это сейчас!
В дни высадки на Малую землю Сенкевич командовал дивизионом мотоботов, был тяжело ранен, потерял ногу.
Да, теперь каждый день на суше и на море происходили чепе куда более серьезные. Чугуенко рассказал мне, что в первые дни после освобождения Новороссийска начальник штаба базы капитан 2 ранга Николай Иванович Масленников облюбовал уцелевшее здание, на стенах которого еще не появилась успокаивающая надпись «Разминировано. Мин нет», и через несколько часов трагически погиб под развалинами от взрыва фугаса замедленного действия.
Здесь же, на берегу, нас встретил командир соединения контр–адмирал Новиков.
— Вовремя, вовремя пришли, — проговорил он, здороваясь и не спеша оглядывая прибывших людей и ошвартовавшиеся корабли.
— Где начальник штаба' Студеничников? Надо быстрее размещать людей, а катера убрать отсюда, — сказал контр–адмирал, обращаясь к флагманскому штурману.
— Все будет сделано, товарищ контр–адмирал! — быстро ответил Чугуенко.
На катерах прибыли семьи офицеров, и сейчас целый табор женщин и детей, громко разговаривая и смеясь, двигался по пирсу к берегу. До этого они проживали в Поти, Батуми или в окрестных селениях.
При выходе из ворот порта снова ударили в лицо порывы жестокого и злого норд–оста. Он нес и крутил тучи пыли, мелких камней и цементной крошки. По пирсу бежали встревоженные люди; последний катер, отдавая швартовы, выходил в море.
Через пятнадцать минут город нельзя было узнать. Свирепый ветер расшвыривал все, что попадалось на его пути. Казалось, он хотел разрушить и снести последние уцелевшие после бомбежек и уличных боев дома. Устоявшие ранее каменные остовы сгоревших зданий рушились, грозя раздавить укрывшихся от непогоды людей. Листы железа, сорванные с крыш, с грохотом катились по мостовой. По улицам было трудно и опасно ходить, стало быстро темнеть, заметно похолодало. [210] Ветер усиливался, и, когда мы через два часа расположились в служебных комнатах штаба на ночевку, в городе и в гавани уже бушевал ураган.
Все собрались вокруг стола, раскрыли банки с консервами, поужинали. Затем долго составляли скамейки, доставали одеяла, устраивались спать. Электрического света не было, на столе горела лампа, сделанная из огромной сплющенной медной гильзы. Это снова напомнило дни Севастополя, напомнило о том, что мы приблизились к линии фронта. Крым был все еще в руках у немцев, и их авиация, базируясь на керченских аэродромах, прорывалась иногда к Новороссийску.
Грохотало железо на крыше дома, где–то падали камни, ветер врывался в щели окна, забитого фанерой и ржавым железом, и гасил свет.
Мохнатые тени метались по комнате, на зубах скрипел песок. Пыль темными разводами лежала на стенах и на полу. Но всем было уютно и весело. Весело от необычной обстановки, оттого, что собрались вдруг все вместе, и просто потому, что все были молоды и здоровы.
Так и заснули под буйство новороссийской боры в полуразрушенном доме, спали крепко, несмотря на скрежет железа и дикие завывания ветра.
Шла весна. В Новороссийске у разрушенных домов расцветали чудом уцелевшие деревья, плескалась в гавани рыба, над крышами домов поднимались дымки. По вечерам на улицах еще затемненного города звенел женский смех.
Город поднимался, расчищал свои улицы и площади. Убирая груды камней и обломки стен, вдруг обнаруживали почти целый этаж. Надо было только навесить двери, исправить и застеклить оконные рамы — и дом готов.
Такой, бывший когда–то двухэтажным, дом мы и заняли под службы штаба. Устраивались на новом месте основательно, хотя знали, что все это ненадолго. Впереди был Крым. Дивизионы тральщиков, прокладывая новые фарватеры, все время шли вместе с наступающими частями Красной Армии. Вслед за ними продвигался и штаб нашего соединения.
Нам все больше и больше приходилось заниматься тралением. И нашу бригаду кораблей вскоре переименовали в 1‑ю бригаду траления Черноморского флота с непосредственным подчинением командующему флотом. [211]
Очищая пролив от мин, мы уже готовились к тому, чтобы перебазироваться в первый же освобожденный порт Крымского побережья.
Ежедневно проверяя проделанную тральщиками работу, контр–адмирал Новиков говорил:
— Молодцы, просто отлично!
У него обнаружилось еще одно ценное качество — радоваться вместе с подчиненными их удачам и успехам.
Тралили и днем и ночью, в ясную и штормовую погоду, почти всегда под бомбежкой и артиллерийским обстрелом противника.
В один из весенних дней в Новороссийске меня вызвал начальник штаба Студеничников. Хитровато улыбаясь, он сказал:
— Пойдемте, Дубровский, посмотрим, как работают наш штаб и береговая база!
Это было в порядке вещей, и я молча последовал за ним. Одну за другой обходили мы комнаты первого этажа, и я удивлялся, как быстро обживаются и устраиваются люди на новом месте. В матросских кубриках был чисто выдраен пол, умело застеклены окна. Зашли мы и в парикмахерскую и портновскую мастерскую, где плутоватый старшина–портной вставлял тайком от начальства клинья в брюки матросов. Да, недаром у ворот нашего двора вечером появлялись новороссийские девчата.
Мы поднялись уже на второй этаж. Студеничников здоровался с офицерами и матросами. Закрыв последнюю дверь, мы вышли в коридор и, пройдя несколько шагов, оказались под открытым небом у обвалившейся стены. Такими остались некоторые из уцелевших домов. Внизу видна была пыльная мостовая, по которой с грохотом мчались машины, шли пешеходы. А вдали синела Новороссийская бухта и виднелись мачты кораблей.
— Вот мы все и осмотрели. Штабные дела вам известны. Пойдемте поглядим, что у меня есть в сейфе, и напишем рапорты о сдаче и приеме. Ясно? — спросил меня Студеничников. — Есть приказ командующего флотом: я ухожу в другое соединение, а вы назначаетесь начальником штаба бригады.
Через полчаса меня вызвал контр–адмирал Новиков, поздравил с назначением и приказал немедленно принимать дела. [212]
Глава пятнадцатая
На крымской земле
Стремительно шла весна 1944 года. Помолодели высокие горы у Новороссийска, зазеленели степные просторы Тамани, по–весеннему ярко заголубело море. Столь же стремительным было наступление Красной Армии, которая вела решительные бои за полное изгнание оккупантов с родной земли. Сходящимися ударами 4‑го Украинского фронта с севера от Перекопа и Сиваша и Отдельной Приморской армии из района Керчи в общем направлении на Симферополь — Севастополь во взаимодействии с авиацией и кораблями Черноморского флота и Азовской военной флотилии началось грандиозное наступление.
8 апреля войска 4‑го Украинского фронта под командованием генерала армии Ф. И. Толбухина на Сиваше и Перекопе вклинились в оборону противника, а затем прорвали ее.
Должна была предпринять наступление и Отдельная Приморская армия, которой командовал генерал армии А. И. Еременко.
Одновременно в помощь Приморской армии предполагалась высадка крупного десанта на южный берег в районе Феодосии и на севере Керченского полуострова, для чего привлекались Черноморский флот и Азовская военная флотилия.
Для подготовки к десанту заблаговременно были сосредоточены все сторожевые катера нашего соединения и [213] других кораблей в порту Туапсе. Командиром отряда высадочных средств был назначен капитан 2 ранга А. Ф. Студеничников. В эти дни проводились усиленные тренировки по посадке и высадке десантников, проводились ночные стрельбы.
Фашисты придавали удержанию Крыма большое значение. Гитлер приказал не сдавать Крым ни в коем случае. Располагая здесь большими силами и создав мощные оборонительные сооружения, немцы надеялись длительной обороной сковать значительные силы наших войск. Но ничего не помогло. В то время как Черноморский флот блокировал Крымский полуостров с моря, войска 4‑го Украинского фронта начали решительное наступление на перекопском плацдарме и южном берегу Сиваша и к 11 апреля взломали оборону врага на всю глубину и овладели городом и узловой станцией Джанкой. Ворота в Крым были открыты.
