Артем Драбкин - Я дрался на танке. Продолжение бестселлера «Я дрался на Т-34»

Нас пригласили в зал (кстати, в этом зале немецким командованием был подписан акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии). К столу президиума из двери вышел маршал Жуков Г. К. со своими помощниками. Началась церемония вручения орденов. Мне было безмерно приятно, что после краткого приветствия Жукова Г. К. секретарь (или помощник) зачитал первой мою фамилию (видимо, по алфавиту). Я не помню даже, как вскочил и строевым шагом подошел к столу. Маршал поздравил, вручил орден Ленина, медаль «Золотая Звезда», Грамоту Президиума Верховного Совета СССР и, придерживая мою руку, спросил, откуда я. Я сказал: «Из Армении». Он как-то усмехнулся и загадочно сказал: «О!.. Понятно». Что и как «понятно», я, конечно, не понял. Но после многих лет службы, когда я неоднократно убеждался в большой дружбе двух замечательных и талантливых полководцев Георгия Константиновича Жукова и Ивана Христофоровича Баграмяна, только тогда я понял значение этого протяжного «О…».

После вручения орденов нас и иностранцев, всех, пригласили на торжественный прием. Было изумительно красиво, элегантно, безусловно обильно, и, кстати, все только советского производства. Прием продлился до позднего вечера. Разошлись где-то в 24 часа, получив большие пакеты подарков. Нам было объявлено, что, если есть желание, мы можем еще одни сутки жить в гостинице (конечно, с полным обслуживанием) и познакомиться с городом.

— Когда вас обучали на Т-34 в училище, была ли на нем командирская башенка? Что вам, как будущему командиру танка, о ней говорили?

— Да, была, она была такая низенькая. Говорили, что в первые годы войны, когда она была высокая и торчала над танком, то немцы стреляли по ней. Но когда я учился, то на новых моделях ее почти срезали, и нам было удобно в ней.

— Как наши танки вводились в прорыв?

— Передний край обороны противника прорывала пехота при поддержке танковых бригад НПП (непосредственной поддержки пехоты). Мы ждали, пока немцев выбьют не только с первой линии обороны, но и со второй, там немцы всегда ожесточеннее сопротивлялись. А потом наши танковые корпуса, а в 1944–1945 гг. и целые танковые армии шли в тыл противника.

— Какая наиболее типичная задача ставилась вам в прорыве?

— Задача ставилась одна — только «Вперед!». Как только пехота прорывала линии противника, нас пускали на оперативный простор, и ты летишь вперед, не обращаешь внимания, что сзади пехотой и не пахнет. Сколько можно, все вперед, я отрывался последний раз на 150 км от наших войск. Я был уже в Германии, а наши только через Польшу проходили. Только вперед, потому что, когда лавина танков шла вперед, немцы пребывали в шоке и не могли нам ничего противопоставить.

— Что делать, если вы столкнулись с танками противника во время прорыва?

— Мы никогда не уклонялись, нас учили так: надо занять удобную огневую позицию и с места либо с коротких остановок расстреливать его. Тут важно одно — надо попасть, именно попасть первым снарядом по танку противника. Как только он ударил по броне, экипаж противника будет в шоковом состоянии, а ты по тому же прицелу продолжаешь стрельбу, пока не подобьешь.

— Во время напряженного марша Висла — Одер потери матчасти происходили?

— Конечно. В основном из строя выходила ходовая часть, но мы ремонтников не ждали, а сами делали очень многое. Катки меняли самостоятельно, самый проблемный вопрос заключался в ведущем колесе, оно часто выходило из строя, передний, так называемый «ленивец», почти никогда не выходил из строя, как ни странно, хотя танки в лоб шли на противника. Но мы насобачились в итоге ремонтировать сами даже задние катки.

— Насколько хорош был Т-34 в условиях борьбы с немцами зимой?

— Что скрывать, наш Т-34 был холодной машиной, у немцев в танках подогрев был больше, они всегда к себе относились с большим вниманием. Но, тем не менее, мы держались, не обижались на холод, потому что Т-34 есть Т-34. Мы всегда использовали брезент, его и в кабину стелили, и накрывались им. Он хорошо тепло держал.

— Какой запах витал в танке?

— Как от мотора, масло, ну, и дым был.

— Совершали ли ваши танки марши по бездорожью?

— Конечно, мы даже больше не по дорогам, а по пересеченной местности шли. Ведь для танков бездорожье даже лучше, на шоссе мы ясная цель для противника, а по лесам и полям как раз было удобно внезапно на немцев набрасываться.

— Как определяли, пройдет ли танк по мосту, если нет опознавательных знаков рядом с ним?

— Это был очень сложный вопрос, поэтому иногда мы даже пытались перепрыгивать через небольшие речки. Это было самое трудное, ведь на глазок никак не определишь, так что надо рисковать или танк пустить, но чаще всего отправляли пехоту и разведчиков, чтобы они посмотрели мост и определили, можем ли мы, танкисты, пройти. Трудно было, но мы справлялись.

— Были ли у вас какие-то хитрости и уловки, помогавшие в бою?

— Нет, мы воевали прямолинейно. Уже наша сила была, сопутствовал во всем успех, и мы были так уверены в Победе, что никаких хитростей не использовали. Единственное, у немецких танков на пушках был дульный тормоз, это в бою был один из признаков вражеского танка, если он есть, сразу определяешь, что перед тобой враг.

— Сталкивались ли вы со штурмовыми орудиями противника?

— Конечно, но немцы в 1944–1945 гг. были уже не те, здорово боялись наших танков и мехчастей. Они бежали от нас, когда мы орудовали в их тылу. Но конечно, штурмовые и противотанковые орудия продолжали оставаться для нас серьезной проблемой, самые сильные из них могли на дистанции до 2,5 км прошить броню Т-34 только так, снаряд пробивал оба борта. Надо сказать, что единственным эффективным способом борьбы с ними были минометы и артиллерия, такое орудие надо было на площади уничтожать. И хорошо мы их уничтожали, наши ребята уже умели воевать по-настоящему. К концу войны немцы не могли успешно сопротивляться войскам Красной Армии.

— Как вы считаете, какую опасность нашему танку несло применение немецкими солдатами фаустпатрона?

— Очень большую; дело в том, что ведь и дети из гитлерюгенда легко могли им пользоваться. Они были настолько отважны, настолько напичканы этой антисоветской и антибольшевистской пропагандой, что шли на нас вплоть до самоуничтожения. К примеру, если они засели в здании, то единственным способом успешной борьбы с фаустниками будет только разбить здание, по-другому ты с ними ничего не сделаешь, по одному же человеку из пушки стрелять не будешь. Так что только так и боролись с ними.

— В чем заключалась основная сложность борьбы в городе?

— Мы больше всего от фаустпатронов и страдали, это сильное оружие, может прошить танк от борта в борт, поэтому, прежде чем войти в город, мы обстреливали интенсивно улицы. Бывало так, что только войдем в город, я у одного люка, заряжающий у другого, и только и делаем, что бросаем гранаты, я вправо, он влево, чтобы освободить улицы, иначе они нас щелкали, как хотели.

— Во время боев в городе вы закрывали люки?

— Я вообще не помню, чтобы я закрывал люк, ни в городе, ни в бою. Это очень опасно, ведь потом открывать надо, это и время, и какая обстановка будет, черт его знает, ведь иногда руки трясутся, не можешь открыть. У меня во взводе и в роте никто так не делал, я не разрешал закрывать люки. Они приоткрыты были, а немцев мы не боялись. Зачем им пытаться попасть гранатой в наш люк, когда у них везде фаустпатроны были?!

— Как вели себя немцы, когда вы на танках прорывались в тыл основной линии фронта противника?

— Они народ неглупый, поняли, что война проиграна, и вели себя достойно. Мы заезжали в города, надо заправить машины или остановиться отдохнуть. Заходили в дома; они, как правило, сидели в подвалах большими группами и сразу выходили, хотя у нас питание всегда было с собой, и хорошее, но они сами вытаскивали свои запасы, взаимоотношения у нас были нормальные.

— Где проходила формировка экипажей?

— На месте получения танка, там сразу и формировали. Я получал танки в Нижнем Тагиле, Челябинске, Омске, и мы прямым ходом на вокзал, там по железной дороге и до фронта. Экипаж был очень важен, это как настоящая семья. Это была очень добрая и искренняя семья. Никаких различий в экипаже не было, стол у нас был всегда единый, все, у кого что было, выставляли.

— Какова была иерархия в экипаже?