Александр Граков - Дикие гуси
— Ты знаешь, что бы сделал на моем месте человек, которому нужны деньги? — спокойно спросил его Айс. — Он вытряс бы из тебя сведения о спрятанных кладовщиком долларах, заодно распотрошил бы твой личный сейф, который, не сомневайся, ты сам бы ему открыл, а затем, пристрелив тебя и перестреляв твою дебильную охрану, которая не может удержать простые въездные ворота, спокойно бы уехал добывать эти проклятые доллары. Заметь — для себя лично, а не для того, чтобы делиться еще с кем-то! Я же, уважая гостеприимство, оказанное тобой в самом начале, спасаю твою никчемную жизнь и, рискуя своей шкурой, еду добывать для тебя деньги! И это взамен тех пакостей, которые ты мне подсовываешь в последнее время! Право же, стоит подумать — не склониться ли к первому варианту?
— Я все понял, Айс! — прохрипел, отдышавшись, Гарик, — Извини, пожалуйста, нервы сдают, вот и несу всякую околесицу!
— Ну и прекрасно, значит, договорились! — лучезарно улыбнулся Айс.
— А девочек привезешь? — тут же хитро прищурился Гарик, — Ну, тех, что обещал?
— Ох и жук же ты! — легко уже засмеялся Айс. — Добро, попробую — на обратном пути!
— И еще, Гарик! — добавила напоследок молчавшая до этого Сонька. — Я думаю, ты не откажешь даме в маленьком презенте?
Она вынула из-под стола руку, в которой был зажат… малюсенький, словно игрушечный, автомат.
— Да это же «Кедр»! — воскликнул тот, — Ты где его откопала?
— Там же, где ты закопал — на вешалке! В темноте еле нащупала!
— Это ж надо — втихаря успела смотаться, пока нас тут на мушке держали! А-а-а, ладно, дарю в залог нашей дальнейшей дружбы!
— Дальнейшего перемирия! — бесцеремонно поправила его Сонька. — Лично у нас с тобой дружба не склеится никогда!
В Ростов они выехали имея при себе двадцать «лимонов» налички — также «залог Гариковой будущей дружбы с отдачей»…
Звонок в дверь четырехкомнатной квартиры на третьем этаже, казалось, никого не потревожил внутри. Айс же давил и давил на кнопку, словно вызванивал позывные «SOS». Сонька прерывисто дышала за его спиной: сказался бег по лестнице. Наконец за входной дверью послышались медленные шаги, затем она отворилась, и вышедшая на лестничную площадку совсем уже пожилая женщина принялась разглядывать в полумраке стоявшего перед ней мужчину, прищуривая подслеповатые, без очков глаза.
— Мама! — позвал Айс враз осевшим от волнения голосом. — Мамочка, это я!
— Что?! — женщина рывком ухватила его за отвороты итальянского батника, — Олежка? Не может быть!
И стала потихоньку сползать по его груди вниз, бессильно уронив ослабевшие вдруг руки. В квартиру ее, потерявшую сознание, пришлось заносить Айсу…
— Мы же еще неделю назад помянули тебя! — отец носился по кухне, бестолково переставляя в шкафчиках пустые рюмки.
— То есть — как это? — не понял Олег, — Кто вам наплел, что я погиб?
— Похоронку получили! — мать метнулась куда-то в спальню и вскоре принесла серую бумажку с черной диагональной полосой, — Командиром твоим подписана!
Едва глянув на подпись, Олег понял, кто чуть не убил этой бумажкой его стариков. Казарян, сволочь, и сюда дотянулся! Специально, гад, послал, но «доброте душевной»! Ну, погоди, майор недоделанный!
— Напутал что-то писарь в штабе! — сказал он как можно спокойней, взглядом лаская помолодевшую лет на пятнадцать мать.
— Олег! — позвал его отец, — Пошли на лоджию — покурим, пока женщины тут обнюхаются!
А выйдя, горько признался:
— Ты только не обижайся, сынок, тут дело такое… — и замолчал.
— Что случилось, батя? — встревожился Олег, — Беда какая?
— Ой беда, Олежка: пенсию нам второй месяц задерживают, так что в доме хоть шаром покати! А ты с такой красивой девушкой! Я вот чего думаю: пойду у соседа Петровича взаймы возьму — все ж персональный пенсионер!
— Идиот, балбес, ишак!
Айс вихрем сорвался с места и, схватив стоящий в прихожей мягкий саквояж, скомандовал Соньке.
— А ну, пошли!
Мать смотрела на него расширенными глазами, а в комнату с лоджии спешил встревоженный отец.
— Сынок, ты уж прости, не обижайся на старика! Может, не то чего вякнул?
— Батя, все в полном порядке, я через полчаса вернусь! — успокоил его Олег, выволакивая Соньку наружу…
Уже выходя из подъезда, он напустился на нее:
— Ну ладно, я баран бестолковый — от волнения забыл про все на свете, — но ты-то хоть могла напомнить, что мы премся к старикам с пустыми руками?!
— А я думала — в городе запасают мясо впрок, в холодильниках! — пожала плечами Сонька.
— Балда, это у вас там бараны путаются под ногами, как у нас здесь бездомные кошки, а в городе люди живут с прилавка!
— Как это? — сделала широкие глаза Сонька.
— Так это! Сейчас поймешь, пошли! Разбаловал тебя Гарик в Сочи!
Сонька хотела было уже съязвить что-нибудь о «баловстве» на кушетке у бассейна, но, видя возбужденное состояние Айса, поняла: ему сегодня перечить нельзя. Поэтому молча поплелась за ним.
Купив здесь же, в одном из магазинов, большую спортивную сумку, Айс пихал в нее подряд все деликатесы, которые попадались на лотках расположенного неподалеку мини-рынка. Сонька только успевала расплачиваться.
Айс еще у подъезда сунул ей в руки пачку десятитысячных купюр. Наконец, усталый, но довольный, он оглядел забеременевшую, на сносях сумку и весело подмигнул Соньке.
— Ну как, теперь накормим стариков?
— Попробуем! — скромно подтвердила та. — А подарки им ты не забыл?
— Тьфу ты! — вновь разозлился на себя Айс. — Пошли по второму кругу!..
Мать плакала от счастья, зарывшись лицом в букет прекрасных роз, купленных Сонькой уже на обратном пути, а отец с восхищением пробовал на ноготь большого пальца острое жало Лосевского финореза, презентованного ему Олегом в дополнение к остальным подаркам. При этом глаза его поневоле переносились на стол, который сноровисто прямо из сумки сервировала Сонька. Наконец, чуть не порезав губы, он не выдержал, подцепил финкой янтарно-розовый кусочек балыка, осторожно перенес его в рот, зажмурился, смакуя, и Айс вздрогнул, глядя на него: по щеке отца из зажмуренного глаза на щетинистую щеку медленно поползла мутноватая старческая слеза.
— Ну вот, теперь и помереть не жалко!
— Ты что, батя? — бросился к нему Олег.
— Знаешь, сынок, мне этот балык однажды целую неделю в сон влазил! Красивый такой, нарежу его кусками, жую — а вкусу никакого! Проснусь — тоже во рту ничего — ни вкуса, ни запаха! Так и помру, думал, не попробовамши! Спасибо, сын, за исполнение желания! — он обнял Айса и прижался щетиной к его щеке.
Айс поцеловал его в небритую щеку, затем резко отстранился и быстро пошел на лоджию, прихватив сигареты. Немного погодя за ним вышла Сонька — позвать к столу.
— Ты что, плачешь? Ты?! — она заметила влагу на его щеке.
— Да это сигарета, зараза! Едкая какая-то попалась! — Айс вытер щеку и доверительно сказал ей:
— Ты знаешь, что меня бесит в настоящей жизни? То, что все эти жирные рожи, громко именующие себя «новыми русскими», выбившись из грязи в князи, напрочь забывают, в каком дерьме они недавно сидели! И что в этом дерьме остались им подобные — такие же гомо сапиенс, как и они, только победнее их и постарее. Эти «новые» спонсируют все, что только может их прославить: футбольную лигу, клуб «Зеленый попугай» какой-нибудь или, к примеру, мировой чемпионат по шахматам… А старики, вот такие, прославить их не могут, и поэтому о них вспоминают лишь тогда, когда приходит время выборов. Как же, голоса пенсионеров — самые стабильные! А после выборов на них опять кладут большую кучу дерьма! Есть у меня одно такое стихотворение — само однажды в голове сложилось, у Вечного огня как-то стоял…
Динамик выдавая вовсю «Славянку»,С трибун звучал приветственный экстаз,А я смотрел на орденские планки,На памятных наград иконостас.Родные и седые — ветераны!И — болью сыромятного ремняВдруг сердце сжалось: как вас стало малоУ места встречи — Вечного огня!Вам смерть плевала в души, ветераны,Из пасти пулеметного окна,А после вместо пластыря на раныПривинчивались с кровью ордена.Войну окончив, танки переплавив,Ты, ветеран, за все врагов простив,Пахал и сеял, вместе с сорнякамиВыпахивая кости и тротил.Зa что ж так тяжко нынче ваше бремяВ стране, где все сейчас твое-мое?Вы пережили все, чтоб в наше времяСпросили вас: — Так чье ж вы, старичье?Не потому ль из жизни быстротечной,В глаза несправедливости взглянув.Ряды вы покидаете навечно,До старости чуть-чуть не дотянув?…Динамик выдавал вовсю «Славянку»,Народ венки к подножью возлагал,А я смотрел: щекой припавши к танку,О ком-то тихо плакал генерал.В войну не поврежденную снарядомБроню, казалось, жгла термит-слеза.И понял я, что нет милей награды.Чем памятью омытые глаза!..Не забывайте тех, что мир вам дали!Пусть ими не предъявлен память-счет,Но как же много мы им задолжали!И как же мало отдали еще!
— Поняла? Так что я поеду, Сонь, в этот проклятый Карабах за этими проклятыми долларами! И я их привезу, во что бы то ни стало! А вот кому и как их разделить — это мы еще будем посмотреть!..
