Генерал без армии - Александр Александрович Тамоников
Шубин лихорадочно размышлял.
«Нельзя сдаваться, пока существует хоть один шанс. Полицаи так и не поняли, что взяли командарма Власова. От документов он избавился, Мария Воронова его не сдала, пока, по крайней мере. Сам он тоже признаваться не спешит, надеется, что пронесет. Кусает, поди, локти, что совершил недальновидный поступок, разделив группу».
Один из полицаев постоял в компании, покурил, закинул автомат за плечо и потащился задворками в деревню.
На посту остались двое. Один упал на завалинку и стал зевать. Другой, расстегивая штаны, потащился за угол.
«Что решило руководство полицейского отряда? – размышлял Шубин. – К старосте пришли двое, попросились на постой. Откровенничать, разумеется, не стали. Власов придумал какую-нибудь легенду. Староста не поверил, положил парочку спать, а сам вызвал наряд. Он принял своих гостей за партизан? Самое разумное объяснение. Значит, будет ждать немцев, сбагрит им этих злодеев и может спать спокойно. Вопрос, когда приедут немцы? Не исключено, что вечер и ночь пройдут спокойно. Днем идти нельзя, сразу заметят. В темное время можно обогнуть пруд, снять охрану. Большого количества людей для этого не требуется».
Оставалось только ждать.
Время тянулось неспешно. День прогорал, блекли краски. В ложбине измученным телам было комфортно, душам – не очень. Бойцов пилило беспокойство, нервы натянулись.
Кончалось курево. Разведчики делали по несколько затяжек, потом тушили сигареты, через полчаса снова за них хватались, насаживали щуплые окурки на булавки, чтобы не обжечь губы. Постоянно кто-то дежурил на косогоре.
В деревне ничего не менялось, сновали полицаи, бородатые мужики, бабы в платочках. Особого террора к местному населению здесь не наблюдалось. Староверы недолюбливали Советскую власть, к немцам тоже восторга не испытывали, но по большому счету им было плевать на них. Визжали маленькие дети, лезли через забор. Какой-то мелкий шкет вскарабкался на яблоню, тряс ее, сбрасывая недозрелые плоды. Лаяли и бегали по дворам собаки. Это настораживало красноармейцев, усиливало их беспокойство.
Часовые, стоявшие у сарая, страдали от безделья, не знали, чем себя занять. Они поймали местную девку, идущую полоскать белье, стали ее щупать. Эта особа не была расположена к ласкам, вырвалась и убежала. Догонять ее полицаи не стали, девица была на любителя.
С приходом сумерек к сараю пожаловал староста, пообщался с часовыми и убыл восвояси. Прибыл третий часовой, в годах, всем недовольный. Очевидно, он был отправлен сюда для усиления.
Шубин чертыхнулся, но подумал, что с тремя можно справиться.
Бердышу становилось хуже. Надежда на то, что парень оклемается, таяла. Кожа на лице побелела, его тряс озноб, бросало то в жар, то в холод. Товарищи мрачно переглядывались. Никто не знал, что делать.
В походной аптечке нашлись таблетки от температуры. Парень пил их горстями, но легче ему не становилось. Поначалу он храбрился, огрызался на косые взгляды, делал вид, что все нормально. Но недуг прогрессировал. Возможно, Максим подхватил воспаление легких, которое стремительно развивалось. Или какая-то бактерия попала в организм вместе с болотной тиной. Он сломался, сполз с косогора, свернулся калачиком. Временами на него набрасывался кашель с мокротой. Товарищи с головой укрывали беднягу плащ-палаткой, чтобы не слышали в деревне.
– Все нормально, ребята, – просипел Бердыш, с усилием извлекая из горла слова. – Полежу немного, оклемаюсь. Не привяжется ко мне эта хворь, не бойтесь.
Оставалась надежда на молодой организм.
Максим лежал, пыша жаром, с мокрым платком на лбу, обводил пространство мутными глазами. Иногда он начинал заговариваться, повышал голос, и друзьям приходилось затыкать ему рот. Потом парень прекратил возиться, то ли заснул, то ли провалился в обморок. Товарищи обложили его листвой, ветками, чтобы как-то согреть.
К наступлению ночи деревня затихла. Угомонились куры на насестах, перестали лаять собаки. За окнами дома старосты горели свечи, по двору сновали размытые тени. У сарая, где содержались пленные, мерцали огоньки сигарет. Если прислушаться, то можно было различить далекие голоса.
– Подождем еще немного, товарищ старший лейтенант, – сказал Малинович. – Ведь не будут они всю ночь бдить вокруг сарая, прикорнут обязательно, и к бабке не ходи.
Именно на это разведчики и уповали. Немцы засветло не приехали. Может быть, не все так плохо? Ночью они точно не приедут, немцы не такие.
Ночь была глухая, облака затянули небо, порывами дул ветер, теребил бурьян.
Бердыш продолжал метаться в бреду. Он выбыл из строя, похоже, навсегда. Это следовало признать.
Глеб склонился над ним и спросил:
– Максим, ты полежишь один? Не переживай, мы по делам отлучимся. Позднее тебя заберем, все в порядке будет.
– Конечно, товарищ командир, работайте, – прошептал боец. – Я в порядке, позднее к вам присоединюсь. Не думайте про меня, делайте дело.
Тоска сжимала горло Шубина. Он понимал, что нереально вытащить из этой клоаки всех троих – Бердыша, генерала, повариху. Однако жертвовать кем-то старший лейтенант не собирался.
К часу ночи часовые у сарая не подавали признаков жизни.
Красноармейцы сползли с косогора, погрузились в густую траву, поползли по-пластунски. В районе пруда Шубин не выдержал, побежал, сгибаясь до земли. Камыши в этом месте прикрывали его. Он повалился в траву, прислушался. Подчиненные повторили его движения, залегли, всматривались в темноту.
У сарая кто-то присутствовал, выделялся смутный силуэт, потом пропал. Мрак сожрал человека.
Дальше разведчики ползли, стараясь не шуметь. Пруд остался слева. В нем водилась рыба, изредка всплескивала. Что-то затрещало у сарая, прогнулись доски. Шубин застыл, повернул голову. Во мраке выделялись два невнятных бугорка.
Разведчики действовали грамотно, уже усвоили мудреную науку. С этими парнями не пропадешь. Только вот почему их так мало?
Полицай поднялся с завалинки, убрался за угол. Оттуда донеслись глухие голоса.
В сарае раздавался храп. Похоже, генералу Власову надоело терзаться, и он решил вздремнуть перед днем грядущим.
Полицаи были недовольны. Почему они не спят, а этот жердина-партизан дрыхнет без задних ног в обнимку со своей бабой? Их голоса сделались явственнее, а потом затихли. Наверное, они тоже прилегли отдохнуть.
Красноармейцы ползли медленно, просочились через плетень, снова рассредоточились. Справа от командира держался Ленька Пастухов. Шубин подал знак, прочертил рукой круг. Мол, обогни сарай справа, разберись с охраной. Боец все понял, подался в нужном направлении.
В темноте они не поняли, кто из них совершил непоправимую ошибку. Да это и не важно было.
Да сараев оставалось метров тридцать, когда пространство расколола автоматная очередь! Жар ударил в голову Глеба. Засекли их полицаи! Пули вспороли землю, загуляла трава. Шубин застыл. Вихрь взвился в его голове. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
Снова заработал автомат. Полицай выпрыгнул на открытое пространство и самозабвенно опустошал магазин. Пули летели над головой. Старшему лейтенанту хотелось
