Валерий Горбань - Память Крови
Бутубек ухмыльнулся, а Сава тихонько шепнул:
— Как в том анекдоте: «Ты не прав, Вася, что капаешь мне расплавленным оловом на макушку…».
Перед уходом, Игорь, специально оставивший недопитый чай в изящной пиалушке, достал пакетик с антигриппином и, высыпав в рот, быстро запил. Впереди долгий день, и, не дай Бог, повторится вчерашний приступ.
Поймав удивленные взгляды местных коллег, Сава охотно пояснил:
— Это наш специалист по кокаину. Он его обычно уничтожает путем поедания. Так привык, что даже от гриппа только кокаином лечится.
Это заявление несколько разрядило обстановку, а главное — киргизы перестали дуться на свалившихся им на голову магаданцев, полностью переключив внимание на Толькин бенефис. Через пятнадцать минут они уже заглядывали Саве в рот и восторженно хлопали его по плечам после каждой реплики.
* * *Вообще, жизнь, в большей части своей, — штука скучная. И если бы не фантазия литераторов и киношников, особо удивляться и ужасаться было бы нечему. Нет, конечно, ужасов в нашей жизни и до перестройки хватало и сейчас добавилось. Но они не были так высокохудожественно оформлены.
Ну посудите сами. Завершалась достойная хорошей повести транзитная операция «Магадан — Кара Балта». Но не было белоснежной виллы с бассейном. Не было плечистых охранников с «Береттами» под смокингами. Не летали на бреющем вертолеты, обстреливая мужественных сыщиков из авиационных пушек. И даже захудалый «Кадиллак» с бронированными стеклами ни разу не заезжал во владения сельской акулы подпольного бизнеса.
А был грязный двор с дощатыми сараями, обычным почерневшим деревянным домом-развалюхой, вонючим, с убогой обстановкой. Была неопределенного возраста хозяйка, замученная бытом, и не поддающимися подсчету ребятишками. И был разбуженный операми тридцатипятилетний уйгур с прозаическим именем Коля, небритый, сердито зыркающий красными воспаленными глазами.
Киряков, присев на стоящие в кухне бумажные мешки то ли с мукой, то ли с комбикормом, и, положив на колени дипломат, приготовился писать протокол.
Сыщики вели обыск. Операторы снимали. Игорь шепотом их консультировал.
Начали, как обычно, с личного досмотра. Ребятишек отправили к соседям, хозяйку обыскивать было некому, поэтому, привычно «пробив» карманы Николая, принялись за помещения.
Вошел кинолог с Беллой, но собачка повела себя странно. Она села на порог, недоуменно посмотрела на кинолога, а потом внезапно стала носиться по дому, заливаясь судорожным лаем.
— Ладно, так обойдемся, уведи ее, — морщась от головной боли, сказал Киряков.
Он неважно себя чувствовал и был раздражен. Вчера за столом старался вести себя разумно, за молодежью не гнался, вроде не должен маяться, а поди ж ты. Возраст, что ли?
— Давайте соблюдать порядок. Николай, я предлагаю вам добровольно выдать находящиеся в доме незаконно хранящиеся предметы: оружие, боеприпасы, наркотики, а также деньги и ценности, нажитые преступным путем.
— Какие деньги? Одни долги. Дом строить надо, жить надо, — угрюмо отозвался Коля.
— А наркотики? Анаша?
— Вы на ней сидите.
Опера, настроившиеся на обычные процедуры поиска окурков, пакетиков с разовыми дозами, а при большой удаче — целлофановых кульков с килограммом-другим марихуаны, замерли, недоверчиво посматривая на хозяина.
— Что?
— Вы на ней си-ди-те!
Киряков поднялся, раскрыл мешок, на котором так уютно устроился, зачерпнул полной горстью плотно набитую «зелень»…
Вот теперь до всех дошло, что за знакомый тяжелый запах висел в доме и отчего обезумела лохматая специалистка по поискам граммов наркоты, запрятанных в хитроумные тайники.
Три с половиной мешка отборной, измельченной и просеянной конопли стояли на затертом земляном полу. Десятки тысяч доз — сотни исковерканных судеб — в прозаических хозяйственных крафтмешках.
— Еще есть? — спросил оправившийся Киряков.
— Нет, все.
Чем отличаются настоящие профессионалы от любителей, получающих зарплату?
Да, налицо был результат, превзошедший все ожидания.
Да, опера добрались до первоисточника. Еще до начала официального допроса, отвечая на вопросы сыщиков по ходу обыска, Николай рассказал, как ездил в Чуйскую долину, заготавливал и сушил коноплю. Как по тропам обходил милицейские кордоны, погрузив на лошадь мешки со своим будущим богатством, а потом, дома, во дворе рубил травку лопатой и просеивал сквозь железное решето.
Но нашли свое место в опечатанных кульках и найденные выкуренные «косячки», и микрочастицы из карманов, и смывы с рук и зубов хозяина. Для следствия размер вещдока роли не играет. В этом процессе мелочей нет.
И, мягко говоря, нестандартное начало обыска не означало, что результат его мог бы быть другим.
Подтверждением этого факта стали еще три мешка с «дурью», выкопанные на сеновале.
— Николай, а почему ты про них не сказал?
— Забыл.
— А может, на черный день оставил, детишкам на молочишко? — зло спросил местный сыщик.
— Забыл.
— Что у тебя на чердаке дома? Лестница есть?
— Нет лестницы. Нет там ничего.
— Ну-ну, — ловкий, сухопарый участковый, у которого после напутствия начальника райотдела так и рвался наружу служебный энтузиазм, как кошка, вскарабкался по стене и скрылся на чердаке.
— Держите, — в черном лазе показался первый мешок.
Сава принял его, встав на цыпочки.
— Мне продолжать съемку? — не отрывая глаз от видоискателя, спросил Игоря телеоператор.
— Конечно, конечно!
— А может, там цемент?
— Я бы за…ся его принимать, — по-прежнему стоя на цыпочках, небрежно отозвался Сава и, спохватившись, добавил, сердито глядя на камеру, — …в смысле, мешки бы тогда были тяжелые…
Игорь, постояв на сыром ветерке, озяб и отправился в дом. Киряков по-прежнему оставался в кухне. Пересев на колченогий табурет, поближе к печке, он еле успевал опечатывать и вписывать в протокол трофеи розыскной команды. В углу росла гора изъятых мешков, заканчивались полиэтиленовые пакеты, прихваченные с собой для упаковки вещдоков.
— Что-то мне плоховато, голова кружится, — пожаловался следователь Игорю.
— Да это, наверное, от запаха. Сколько «дури» — и курить не надо: так нанюхаешься.
Наконец обыск закончился.
Огласив протокол и закончив возню с подписями, Киряков скомандовал:
— Все в машину. Ну что, Коля, поехали.
Упорно молчавшая все это время хозяйка подошла к мужу:
— А мне с детьми теперь что делать? Говорила я тебе: не надо, не надо!..
Николай отвернулся и ссутулившись вышел.
— Плохо говорила, — не вовремя встрял участковый. И тут же пожалел об этом.
Женщина, в приступе бессильной злости и черного отчаяния, начала что-то выкрикивать, заводясь все больше и больше, пока не перешла на непрерывный яростный речитатив.
Бутубек и местные милиционеры сначала пытались урезонить ее, а потом вдруг засуетились и, повыскакивав со двора, побыстрей уселись в микроавтобус.
— Что она кричит? — спросил любопытный Игорь.
— Проклинает нас, — с суеверным ужасом ответил участковый.
— А чего вам бояться? — удивился Сава, — вы тут ни при чем, а на нас только чукотские проклятья действуют.
— Э, ты не знаешь! — неожиданно серьезно сказал Бутубек, — у уйгурок черный глаз! — И убежденно добавил:
— Приедем домой, надо к бабкам сходить, пусть снимут проклятье.
По пути в райотдел заехали в магазин и взвесили улов на промышленных весах. Только упакованная в восемь мешков марихуана потянула на семьдесят два килограмма.
— Мужики, а ведь это и по Союзу неслабый результат! — развеселился Игорь, предвкушая потрясающий телесюжет.
У операторов тоже радостно блестели глаза: не каждый день удается попасть с камерой в центр сенсации.
— Второй, — авторитетно подтвердил Бутубек, — мы месяц назад караван взяли, больше ста двадцати кило, министр поздравил, сказал, что это рекорд года. А за нами сорок восемь килограммов шло, у соседей в Казахстане.
— Ну, теперь ваш САМ доволен будет.
— А нам все равно по голове настучат, — сообщил участковый. — Сегодня еще раза два: как приедем, и когда начальник РОВД с министерством поговорит. А потом еще весь год склонять будут.
— Тебе хорошо, — грустно отозвался опер, — ты капитана получить успел, а мне теперь до пенсии в старлеях ходить.
— Ладно, не плачьте, — покровительственно завершил тему Бутубек, — поговорю с шефом, поможет.
Киряков участия в разговоре не принимал. Он сидел откинув голову на спинку сиденья и учащенно дышал.
Машина раскалилась под ярким солнышком, запах конопли стал просто нестерпимым.
