Дмитрий Калюжный - Житие Одинокова

Василий своих родителей не забывал. В первый же вечер на новом месте написал им письмо:

«Дорогая мамочка! Дорогой отец! Только что получил ваше письмецо с новым адресом. Слишком долго шло, оказывается, вы писали на старый адрес моей полевой почты, а я не знал, что наш дом разбомбили, и тоже слал письма на старый адрес. Они, наверное, на почте лежат. Вы проверьте.

…Мне очень жалко и Катю, и её маму. Рад, что вы взяли Надюшку на воспитание. Я видел её 6 ноября, когда был в Москве и заходил домой. В прежних письмах, которые вы не получили, я писал, что 7 ноября был на Параде. Вы о нём, конечно, знаете…

…Люди меня окружают хорошие, душевные. В боях проявляют героизм….

…У меня всё хорошо. Питаюсь хорошо. Вчера была баня, а с утра большой марш-бросок. Нашу часть перевели в тыл на отдых…»

…Будем тверды и беспощадны в боях с врагом. Используем всё, чтобы сорвать его новое наступление. Немцы не любят ночных действий. Сделаем темноту нашим союзником, навяжем неприятелю бои ночью. Немцы, стремясь окружать наши части, дрожат, как только на их собственных флангах появляются советские автоматчики. Надо смелее и увереннее ставить фашистов под угрозу окружения. Немцы страшатся русской зимы. Не дадим им согреваться в хатах, выморозим их, как клопов, выжжем все норы, где они могут найти себе приют, заставим их коченеть в поле, на морозе.

Немцев можно и нужно бить так, как это сделали наши войска на одном из южных направлений фронта, западнее Ростова-на-Дону. Перейдя в контрнаступление, они отбросили противника на 60 километров, истребив при этом свыше 7000 солдат и офицеров…

Наши лётчики, действующие на Южном фронте, 20 ноября уничтожили 47 танков, 392 вражеских автомашины с пехотой и боеприпасами, 115 подвод с различными грузами, 7 штабных автобусов, 6 автомашин с зенитно-пулемётными установками, 10 орудий и истребили 1600 солдат и офицеров неприятеля.

Воины тов. Лопатина, действующие на Южном фронте, за последние дни в упорных боях с противником уничтожили больше 460 вражеских автомашин, 320 подвод с боеприпасами и военным имуществом, 37 орудий, 20 станковых пулемётов, 43 мотоцикла и около 3200 солдат и офицеров противника.

Показания захваченных в плен немецких солдат свидетельствуют о дальнейшем снижении боевого духа германских войск. Пленный унтер-офицер Генрих Вассонг заявил: «Уже первые холода сильно отразились на настроениях солдат. Очень трудно воевать при таких морозах. Обмундирования тёплого у нас нет. Мы уже много недель не меняли белья, заедают вши». Пленный солдат 13 горнострелкового полка 11 горнострелковой дивизии Вернер Маринген рассказывает: «Солдаты видят, что сопротивление Красной Армии всё время возрастает и немцам не удастся одолеть Россию». Пленный солдат 276 пехотного полка Петер Зайцель заявил: «За последние три недели наш полк снабжался чрезвычайно скверно, продовольствие изыскивали на месте, то есть насильно отбирали у крестьян. У солдат подавленное настроение, так как они не видят конца войны…»

СЕВЕРО-ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ, 24 ноября. (По телеграфу от наш. спец. корр.). В последние дни бои за Тихвин приняли весьма ожесточённый характер. Немцы, стремясь остановить продвижение наших войск, часто переходят в контратаки.

Сегодня противник, силой свыше батальона, при поддержке танков предпринял контратаку против части Кошевого. Немцы были встречены губительным огнём артиллерии, миномётов и пулемётов. Вражеская контратака захлебнулась. Фашисты бросились назад, устилая дорогу десятками трупов. Бойцы по пятам преследовали немцев и на плечах их разгромленного батальона ворвались на юго-восточную окраину города Тихвина. Сейчас в Тихвине идут уличные бои. Успех бойцов Кошевого дал возможность соседней части быстро сломить сопротивление противника и вплотную приблизиться к Тихвинскому железнодорожному узлу…

…Ударная армия дислоцировались от восточного берега канала почти до Загорска. Приказа вести бои у неё не было, армию готовили для наступления. Рота капитана Ежонкова стояла недалеко от моста, ведущего на западный берег, к Яхроме.

26 ноября Одиноков получил задание забрать в Дмитрове бойцов из остатков потрёпанной в боях стрелковой дивизии и привести их в Перемилово.

В Дмитрове горели пожары. В «люльках», подвешенных к тросам, протянутым над каналом, перетаскивали раненых бойцов, детей и женщин. Жители с котомками и чемоданами уходили из города. Некоторые стояли на вокзале, надеясь куда-нибудь уехать, но поездов уже не было, только пыхтел под парами бронепоезд НКВД. Прямо у вокзала из добровольцев формировали истребительный батальон, или попросту ополчение из стариков и подростков. Им, а также и вновь прибывшим безоружным стрелковым частям раздавали винтовки, и это было такое старьё, что страшно сказать. Тут были и берданки Первой мировой, и даже древние австрийские ружья. Похоже, склады вымели подчистую.

Василий шёл по городу с тяжёлым чувством: многих из этих людей скоро не станет…

Грузовик, привёзший его, уехал на продуктовые склады за продовольствием, а он сам, забрав у Дмитровского кремля команду бойцов, повёл их колонной по двое. Идти было не очень далеко.

К обеду пришли в Перемилово, длинное большое село, с одной главной улицей, стоящее на горке. Поднимаясь, они слышали слева, в северном конце села, пение: там в Вознесенской церкви шла служба за русских воинов. Повернули направо, прошли мимо крестьянских домов с большими задними дворами и огородами…

В южном конце села Василий сдал команду заместителю командира полка и пошёл к себе в часть.

Вечером того же дня рота капитана Ежонкова вышла на охранение порядка вдоль дороги от Яхромского моста до Дмитрова. На самом мосту стояла рота НКВД; дорогу от канала контролировал взвод Коли Пылаева; на другом конце, у Шпилевского переезда, встал капитан Ежонков с первым взводом; середина досталась взводу Одинокова.

Мороз был под 30 градусов. За каналом гремело: фронт приблизился вплотную. Лес вдоль дороги, да и она сама были засыпаны снегом. Василий расставил своих людей, велев части из них спрятаться в лесу. Они с беззлобным матерком полезли в сугробы по обе стороны дороги, а сам он с первым отделением остался на трассе. Чтобы не замёрзнуть, всё время ходили, потопывая валенками.

В Яхрому по накатанной колее катили малочисленные грузовики с боеприпасами. Обратная полоса была практически пустой. Перед их постом машины притормаживали, и шофера прямо из кабин показывали документы.

Неожиданно Василий вскинул руку, останавливая крытый грузовик, шедший от Яхромы. Почему он выбрал именно эту машину — и сам бы сказать не мог. Но тормознул удачно: из кабины выскочил ефрейтор-водитель и закричал, что едет в тыл, а не в часть, под угрозой оружием.

Военный с тремя ромбами в петлицах распахнул вторую дверцу и закричал:

— Младший лейтенант, немедленно разблокируйте дорогу! Водитель, на место!

— Подойдите ко мне, товарищ генерал-лейтенант, — попросил Василий. — И предъявите документы.

— Как вы смеете! — кричал военный. — Вы знаете, с кем разговариваете?!

— Пока нет. Предъявите документы, буду знать, — с этими словами Одиноков глянул на старшего сержанта Сырова. Этому не надо было ничего объяснять: Сыров мгновенно скомандовал: «Окружить», и бойцы его отделения с винтовками наизготовку взяли машину и беснующегося генерала в кольцо.

— Докладывайте, ефрейтор, — приказал Василий шофёру. Тот объяснил, что вёз в часть снаряды. Переехал мост, а на Большевистской улице, не доезжая храма Живоначальной Троицы, его остановил вот этот командир с семьёй и попросил подвезти, семью загрузил в кузов, а сам, как только сел в кабину, достал пистолет и скомандовал ехать в тыл.

Меж тем разгневанный командир, хлопая полами шинели, дошагал до них и заорал:

— Стоять смирно! Отдать честь старшему по званию!

Василий глянул на него и опешил: своим новым «внутренним взором» он увидел, что человек уже мёртв, хотя формально — жив. Это было странно. Или жить ему оставалось всего ничего? Но почему? Шальной снаряд, что ли, сюда долетит?.. Одиноков невольно посмотрел по сторонам: кроме них — никого, даже машин нет.

Генерал гневно рвал из кармана документы. Наконец вытащил, протянул Одинокову. Тот раскрыл, прочитал: работник госбезопасности. Комиссар 2-го ранга Саюшкин.

— Я из аппарата товарища Берия! — кричал Саюшкин.

— А что вы здесь делаете, товарищ комиссар 2-го ранга? — спросил Василий.

— Это не ваше собачье дело! Ваше дело отдать мне честь и пропустить!