Владимир Лидин - Три повести
— Наша — ходзен, — сказал Актанка. — Ходзенай красным худого ничего не делал.
Рана от сабельного удара на его голове еще горела и ныла. Тогда человек поверил людям и позволил им приблизиться. У партизана был с собой бинт, и охотники туго перевязали ему перебитое плечо. Возвращаться в стойбище было нельзя. Неизвестно, куда ушел офицер с девятью солдатами. В стороне — на полных два солнца ходу — есть другой охотничий дом. Там соболиные места, и на тропах соболей немало было насторожено охотниками ловушек. Надо добраться до жилища и укрыться в нем на некоторое время. Юколы хватит для трех людей на неделю. А потом один охотник уйдет на разведку к Уссури.
Человека положили на нарты, и охотники повезли его в тайгу. Ему было девятнадцать лет, и звали его Дементьев. Много белок смеялось над охотниками с вершин деревьев и сыпало вниз шелуху кедровых шишек. Люди не могли стрелять зверя, и можно было спокойно летать с ветки на ветку, растянув пушистый голубой хвост. Под вечер охотники услышали легкий и быстрый стук копытцев козули. Козуля тоже смеялась над ними и пронеслась совсем близко между деревьев. Она даже постояла в отдалении и спокойно поглядела на людей своими выпуклыми красивыми глазами. Поклажа для собак была тяжела, и приходилось чаще делать привалы. Так шли день и ночевали в лесу. Нарты с Дементьевым поставили в палатке, и охотники улеглись рядом с ним. Втроем было тесно и тепло, и только раздробленная кость мучила Дементьева, и он стонал.
На рассвете тронулись дальше, и так шли весь день. К вечеру собаки почувствовали охотничий дом и дружнее напрягли постромки. Так пришли они к жилищу, которое только охотники-гольды знали и могли разыскать в тайге. Раненого внесли в дом и положили на нары. Скоро запылал огонь очага. Промерзшие стены начали отогреваться, и в доме стало тепло. Нары были коротки, и надо было лежать на них наискось, головами к огню. В унтэха остались с прошлой зимы все орудия лова. Дверь в дом не запиралась, он был доступен для каждого охотника. Ни один охотник не возьмет оставленного другим орудия лова или припасов. Только если будет большая нужда в них, он возьмет, сколько ему надо, чтобы вернуть в следующий свой приход сюда. Люди согрелись, вода кипела и пенилась в чугунке над очагом. У партизана в походном мешке оставалось еще немного крупы. У охотников была юкола. Кроме того, у Дементьева нашелся еще кусок сахару к чаю, и это был большой вечер в тайге. Здесь люди разглядели и узнали друг друга…
Охотники сидели теперь на теплых канах в доме Актанки, и дым из трубок тянулся кверху.
— Пришел почтовый пароход. Привез почту, — сказал Актанка. Грубые морщины изрезали за пятнадцать лет его лицо. — Капитан вызывал говорить. Есть новость для колхоза.
Хозяин не спешил, и гость не торопил его. Горячая пора хода кеты кончилась. Теперь можно жить не спеша, пока не начнется охота. Тут хозяин снова набил трубочку табаком и пустил дымок. Ему нравилось, что можно рассказывать медленно и все сидят кругом и слушают, пока женщины готовят в стороне талу из большого золотистого амура, которого наколол на острогу сын Актанки.
— Капитан вызывал говорить, — сказал снова хозяин. — Есть письмо из Рыбаксоюза. Колхоз будет премирован за перевыполнение плана. Теперь можно немного думать, кто выйдет первым по сдаче. — Но это была еще не главная новость, и главную новость Актанка придерживал под конец: — Потом капитан сказал еще, что на Амур приехал Дементьев. Дементьев велел узнать, живы ли Актанка и Заксор, и передать им, что он скоро приедет сюда по важному делу.
Дементьев был жив и приехал теперь на Амур. Это было главное. В последний раз они слыхали о Дементьеве пять лет назад от инструктора из Рыбаксоюза. Дементьев жил в Москве, строил железные дороги, и нельзя было подумать, что это тот самый человек, который приготовился к смерти в уссурийской тайге. Многое, впрочем, изменилось и в их стойбище. Дети умели читать книги и писать, некоторые молодые нанайцы стали учителями, и второй сын Актанки уехал учиться в Институт народов Севера.
Была большая борьба, пока все стало так. Один год прошел, и второй год прошел, и еще год прошел, прежде чем все поняли, как получится. Шаманы говорили — что русскому хорошо, то нанаю плохо. Он сам, Актанка, вел борьбу со стариком Бельды, который шаманил. Женщины верили Бельды, и когда рожала жена Мокона и не могла три дня родить, позвали старика Бельды. Он бил в бубен, шаманил, пока пена не показалась на его губах. Но жена Мокона все-таки не родила, и спас ее русский врач, за которым Актанка послал лодку в большое село на Амуре. Тогда Актанка повел борьбу против Бельды, и теперь никто уже не зовет его в дом шаманить.
Много было еще разных обычаев, с которыми пришлось вести борьбу, пока все стало так, как сейчас. На пароходе из Благовещенска приехал раз один человек, сказал — будет собирать песни и разные легенды нанайских людей. Он ходил по стойбищам и записывал разные слова и песни, которые говорили ему старики. Здесь, в стойбище, он тоже прожил неделю. Сначала он только спрашивал и записывал, и Актанка рассказал ему легенду про тигра. Потом человек начал говорить сам. Нанайским людям зачем колхоз, сказал он. Будет колхоз — всю рыбу придется сдавать, нанай зимой без юколы умереть может. Лучше жить так, как жили. Он это повторил еще раз в доме Киле, где записывал про охоту. И еще он прибавил, что не надо говорить: не хотим в колхоз, — так может получиться плохо. Лучше просто не сдать всю рыбу, сказать — плохой был ход кеты. Так само выйдет, что колхоз на Амуре не годится строить. И человек ушел в другое стойбище записывать песни. Тогда Актанка сел в лодку и поехал в Троицкое. В Троицком он все рассказал насчет человека, который вел агитацию, — это было ясно. Потом человека разыскали. И вот оказалось, что у человека нашли разные планы и что пришел он из Маньчжурии, куда красные прогнали больше пятнадцати лет назад много белых начальников с их людьми. Про этого человека тоже следовало рассказать Дементьеву, чтобы он знал, как трудно было с колхозом.
Женщины подали на стол блюдо талы. Амур был жирный, и его вкусную сырую печень нарезали отдельно. Заксор ел рыбу и думал. Молодость его прошла. Жена умерла восемь лет назад, и он так и не женился вторично. В стойбище по-прежнему он был первым охотником. В Хабаровске на приемочном пункте охотник сдавал шкуры зверя и мог получить взамен все, что только есть в большом городе. Нарезанный хлеб никогда прежде не лежал рядом с талой. Сейчас в пекарне, налаженной несколько лет назад Чепуренко, выпекают хлеб, и ни один нанаец уже не думает о голодной зиме. Будет мало зверя — в Охотсоюзе отпустят охотнику припасы в долг, и в правлении колхоза есть большая книга, где ведется счет труду охотника: сколько он затратил труда, столько получит взамен рыбы, картофеля и муки — на всю зиму. Пусть приедет Дементьев в стойбище. Раз нанай стал человеку другом — это значит на всю жизнь, и здесь годы не имеют значения. В стойбище есть что показать. Можно показать школу. Можно показать промартель. Можно пустить радио, и пусть Дементьев послушает, как поют в Хабаровске.
— Хорошо, — сказал Актанка. Он всегда этим словом начинал свою речь. — Колхоз тоже добился немного успеха. Рыбаксоюз зря писать бумагу не станет. В будущем году будет видно, кто выйдет на первое место по сдаче рыбы.
Он, вероятно, тоже думал о том, что́ можно будет показать Дементьеву. Талу ели долго, рыба была вкусная и хорошо приправлена луком и травами. После талы женщины подали чайник. Теперь стало совсем тепло и дымно. Все курили трубки. Мать Актанки тоже курила трубку. Ее красный с черной оторочкой халат был распахнут на тощей груди. В берестяной зыбке, которую она покачивала, лежал ее правнук. К зыбке были подвешены пустые ружейные патроны — это значило, что мальчик должен стать смелым охотником. Подвешенные побрякушки звенели, и самый младший, Гапчи Актанка, спал. Гапчи — значит стрелок, и мальчику неспроста было дано это имя. Теперь пора было вернуться домой.
Гость сказал «Спасибо» и поднялся. Больше о Дементьеве они ничего не сказали друг другу. Заксор перекинул через плечо веревку, на которой висели убитые им рыбы, и направился к дому. Он шел и плотно ставил свои короткие сильные ноги в вышитых ота. Скоро надо идти в горы бить зверя, и если Дементьев не приедет до этой поры, значит, им не увидеться. Вода Амура синела, только одна оморочка двигалась вдоль берега, и гребец не спешил опускать в воду весло. Видимо, приятно было ему двигаться по воде в теплый вечер: последние теплые вечера стояли на Амуре, а дальше начнется зима.
II
Утром Алеша спустился с откоса к воде. Широко и мутно нес свои бурые воды Амур. Обычно под осень разливался он от дождей, затапливал берега, соединял озера в одно сплошное море. Вода подбиралась к самому крыльцу отцовского дома. Сиротливо, как остров, стоял тогда дом бакенщика на залитых лугах. Еще пустыннее казался издалека этот берег, на котором не разбежались ни приамурское казачье село, ни дома нанайского стойбища. Одинокий огонек горел в доме бакенщика, да зажженные створы указывали дорогу судам.
