Ружка Корчак - Пламя под пеплом
Выхожу и слышу за спиной скрип поворачивающегося ключа. Ицик остается один, смертельно усталый, лишенный возможности действовать в эти решительные минуты, как будто со связанными руками в ожидании удара топором, занесенным над его головой.
Созванное Генсом совещание бригадиров собирается на Рудницкой 6. У входа каждого тщательно проверяют полицейские. Никто здесь не знает, в чем дело. Предполагают, что предстоит акция и ждут, что скажет Генс. А он умеет с ними разговаривать. Каждое его слово падает на плодотворную почву. И он рассказывает, как спокойно в гетто жилось, убеждает, что гетто ничто не угрожает, если только будет восстановлен порядок. Но есть люди, которым хочется этот порядок нарушить и навлечь катастрофу на все гетто. «Немцы требуют лишь одного человека, — говорит он, — Виттенберга! Получат — все будет как было. Нет — истребят нас всех, все наше гетто! Из-за одного человека подохнут ваши дети и жены! Из-за кучки рехнувшихся, которым до судьбы гетто и дела нет, пропадем мы все. Помогите нам выдать Виттенберга, спасите ваших детей и жен.»
Еще не кончилось собрание, а мы уже знаем его результаты и наше собственное положение.
Ранний утренний час, но гетто уже не спит. Мы стоим наготове на улице Ошмянской. Сюда приходит известие, что собрание закончилось лозунгом: «Хватайте Виттенберга!»
Этот лозунг, подхваченный толпой, предводительствуемой группой преступников, прокатывается по улицам гетто. На Ошмянской буйствует толпа, разгоряченная страхом, жаждой насилия. Она — как стая хищников, ищущих жертву. Над гетто взвился вопль: «Где Виттенберг? Выдайте нам Виттенберга!»
Часть толпы пробует проникнуть на Ошмянскую 8 в помещение штаба, но разбивается о живую стену бойцов. Тогда, вооружившись топорами и железными прутьями, толпа устремилась в сторону Ошмянской 3, осадила мастерские, где забаррикадировались наши бойцы. Толпой командует полицейский. Кто-то выстрелил в воздух, ненадолго толпа рассеивается, чтобы сразу же собраться с удвоенным зарядом злобы.
Командование распорядилось пока не применять огнестрельного оружия. Батальон на Страшунь 6 получает приказ переместиться на Ошмянскую и поддерживать осажденных. На улице — всеобщая свалка. Перебегая с места на место, я слежу за густой толпой, вижу окровавленное лицо Баруха, который из последних сил отбивается от нескольких уголовников, пытающихся его связать.
На Немецкой 3 по приказу штаба готовят оружие. Наши бойцы раскапывают в подвале тайник, достают и проверяют винтовки и пистолеты. Шпик заметил подозрительное движение и вызвал полицейского. Тот собирается спуститься в подвал. Его добром предупреждают, чтобы не шел, но он не обращает внимания на предостережения. Выстрел. Полицейский падает.
Обстановка на улице накаляется. Генс объявляет, что все рабочие, забрав своих жен и детей, должны отправляться на свои объекты. Это объявление напоминает времена акций и усиливает страх толпы.
Теперь на бойцов ЭФПЕО на улице Ошмянской кинулись не только уголовники, но и толпы рабочих во главе со своими бригадирами. Обе стороны готовы на все. Люди окончательно потеряли рассудок и соображение. Толпу надо утихомирить любой ценой. Вдолбить ей правду. Протрезвить распаленные жаждой крови мозги. Необходимо во что бы то ни стало избежать братоубийственной войны в гетто.
Бойцы, давно завоевавшие в гетто прочный авторитет, выходят на улицу и пробуют воздействовать на массы. Ошмянская превращается в агитпункт. К толпе обращаются Соня Медайскер, Доджик Видучанский, Рашель, Хая Тикочинская и другие.
Доджик выступает, кричит, словно силится влить в свои слова всю душу и пыл молодости: «Не верьте им! Они вас обманывают! Виттенберг — только предлог. Вспомните ковенскую акцию. Они собираются здесь устроить второе Ковно. Они хотят уничтожить нас, потому что нас боятся и боятся нашего сопротивления в час несчастья! Не верьте, что с выдачей Виттенберга все будет спасено. Виттенберг хотел постоять за вашу жизнь и достоинство. Выдачей Виттенберга они пытаются спасти только свою шкуру, и плевать им, что гетто находится на пороге уничтожения. Ответ один «вооруженный отпор врагу!»
Соня говорит спокойно, но в сердца проникает правда, которую излучает ее прямой честный взгляд: «Кому вы собираетесь навязать войну? Неужели нам? Да понимаете ли вы, что означает такая война?!»
На улице ощущается перемена. Напряжение спадает. Слова подействовали. Уголовники, грузчики, все, кто вел себя наиболее агрессивно, отступили.
В это время Деслер публикует телефонограмму из гестапо, что если Виттенберг к назначенному сроку не будет выдан, в гетто войдут немцы.
Новость потрясает сердца. Если Виттенберг не пойдет, говорят евреи, пойдем мы — погибнет все гетто!
В штаб приходят депутации от юденрата, от еврейских общественников. Они рассказывают пугающие вещи: Китель звонил в гетто уже трижды; Виттенберг должен быть доставлен в гестапо ЖИВЫМ в течение дня, в противном случае гетто дорого поплатится.
И гетто бушует. Гетто нас ненавидит. Оно хочет силой заставить нас выдать нашего командира. Внезапно гетто узрело в нас врагов, изменников, провокаторов!
Нам навязывают войну. Мы готовы. Но не против немцев эта война. Между нами и немцами встали массы гетто. Прежде чем бороться с врагом, нам придется начать междоусобную войну. Из этой-то войны мы выйдем победителями — ведь у нас есть оружие. Но как повернуть это оружие, оплаченное кровью наших бойцов, против своих ослепленных братьев! Как убедить их, что гетто — на пороге окончательного истребления, что арест Виттенберга — подлый ход, в проведении которого с немцами сотрудничают еврейские власти гетто? Мы понимаем, что если сейчас в гетто войдут немцы, массы выступят на их стороне и против нас, видя в нас виновников гибели тысяч евреев.
Все гетто ждет теперь решения штаба. Ждет его и организация. А в маленькой комнате, сидя взаперти, дожидается вестей с улицы и слова своих товарищей Ицик Виттенберг.
— Принести в жертву Виттенберга, командира организации, ради мнимого спокойствия гетто?
Деслер сообщил срок, назначенный гестапо, — шесть вечера! Полиция шныряет по гетто, ищет Виттенберга. Штаб решает отправиться к Ицику и вместе с ним определить, как действовать. На чердаке дома номер шесть на улице Ошмянская, куда Ицик перебрался из предыдущего своего укрытия, начинается совещание, беспримерное по своему трагизму. Виттенберг принимает решение. Он говорит: «Я сам наложу на себя руки. Гетто успокоится, немцы получат Виттенберга — но мертвого. Отдаться в руки гестапо живым? Пособить победе предателя Деслера? Нет, никогда!»
Немцы, однако, требуют живого Ицика. Известие о решении командира молниеносно распространяется среди членов организации. Ощущение бессилия и кровавого безумия.
А там, наверху, меняют тем временем решение. Ицик примирился с мыслью сдаться гестапо ЖИВЫМ.
Совещание окончено. Ицик отдает последние распоряжения. Назначает своего преемника — Абу; еще немного, и настал срок.
По гетто ветром несется новость: Виттенберг предает себя в руки гестапо. Виттенберг добровольно идет на смерть. Гетто облегченно вздыхает. Имя Виттенберга у всех на устах:
«Герой! Честь и слава Виттенбергу!»
И он идет с поднятой головой, не сгибаясь, вольный человек. Он идет с улицы Ошмянской на Рудницкую 6. Сзади пристыженно плетется полицейский, рядом шагает один из товарищей. В последний раз проходит он неторопливым шагом по Ошмянскому переулку мимо бойцов, которые отдают ему честь, по Рудницкой, где вчера его так дерзко освободили друзья. Он, старый коммунист, испытанный боец за свободу и социализм, теперь идет принять смерть, как принимали ее его отцы и деды, взывая к Всеблагому.
И вот — конец пути. Рудницкая 6. Канцелярия Деслера. Приходится ему, Виттенбергу, еще раз взглянуть в лицо предателя. Деслер обещает, что если Виттенберг будет стоек, его освободят. Ицик устал, изнурен, не произносит в ответ ни слова. Попросил об одном: передать в тюрьму таблетку цианистого калия — нет желания долго мучиться.
Выходят. В воротах ожидает Китель.
Конец! Гетто «спасено». Отныне можно дышать полной грудью. Жертва принесена. На улицах возобновляется движение. Полицейская станция освобождает тех, кто был задержан по подозрению в принадлежности к ЭФПЕО.
И мы снова и снова повторяем: «Конец, конец!» Командир выдан, принесен в жертву мнимой безопасности гетто.
Это было 16 июля, перед вечером.
Мобилизацию отменили, но никто из нас не в состоянии остаться теперь в одиночестве, идти к себе, как вчера и позавчера. Собираемся в «шитуфе», сидим, молчим. Спускается ночь, и входящие уже не уходят. Ложатся на пол, на скамейки, укладываются на столах. Лишь бы не расставаться! Только не возвращаться в дома, где люди нас сторонятся, где нас не хотят понимать. Мы изолированы в гетто, нас разделяет кровавая жертва. Мы почти физически ощущаем тяжесть стены, выросшей сегодня между нами и гетто.
