Сабуро Сакаи - Самурай. Легендарный летчик Императорского военно-морского флота Японии. 1938–1945
Я чуть не зарыдал при виде японских военных кораблей. Мне пришло в голову прямо сейчас же совершить посадку на воду в надежде, что один из крейсеров, повернув, подберет меня. Надежда добраться до базы с каждой секундой таяла, Рабаул, казалось, находится за миллион миль отсюда. Приготовившись садиться на воду, я сделал круг над кораблями.
Заставить себя сделать это я так и не смог. Корабли следовали к Гуадалканалу, где шло сражение. Их остановка – отнюдь не гарантированная – задержала бы их своевременное прибытие туда, где их огневая мощь была крайне необходима. О посадке на воду не могло быть и речи.
Через несколько недель я выяснил, что это были крейсеры «Аоба» и «Кинугаса», каждый водоизмещением 9000 тонн. Они полным ходом направлялись к Гуадалканалу. Вместе с семью другими кораблями они атаковали конвой союзников у Лунги и потопили четыре вражеских крейсера, а двум эсминцам и еще одному крейсеру нанесли серьезные повреждения.
Я снова повернул к Рабаулу. Судя по показаниям прибора, топлива оставалось на двадцать минут полета. Если мне не удастся добраться до Рабаула, я могу попробовать совершить вынужденную посадку на побережье. Вскоре впереди на горизонте замаячили знакомые очертания вулкана. Я добился своего! Передо мной находился Рабаул!
Но мне еще было нужно приземлиться. С парализованной левой стороной тела это казалось невыполнимой задачей. В нерешительности я сделал круг над аэродромом. Я не знал тогда, что после того, как все самолеты кроме одного, сбитого над Гуадалканалом, приземлились почти два часа назад, меня уже считали погибшим. Лейтенант Сасаи потом рассказывал мне, что не поверил своим глазам, увидев в бинокль мой самолет. Он громко прокричал мое имя, на этот крик из разных концов аэродрома стали сбегаться летчики. Я ничего этого, конечно, не видел. Единственным поврежденным левым глазом я едва различал узкую взлетно-посадочную полосу.
Я решил совершить посадку на воду неподалеку от берега. Самолет начал медленно снижаться. 800 футов… 700… 400… 100… до воды оставалось всего 50 футов. И тут я снова передумал. От возникшей перед глазами картины упавшего на воду самолета мне стало не по себе. Мне показалось, что я не выживу при ударе о воду.
Я опять набрал высоту и повернул к взлетно-посадочной полосе. Если я соберу остаток сил, решил я, то смогу приземлиться.
Стрелка уровня топлива приближалась к нулю. Я максимально увеличил число оборотов двигателя, дал полный газ и взмыл на высоту 1500 футов. Сейчас или никогда. Я толкнул вперед ручку управления, и самолет пошел на снижение. Я выпустил шасси, а затем закрылки. Скорость машины резко упала. Я увидел, как ко мне приближаются стоящие по обе стороны полосы истребители. Мне нельзя их задеть! Надо возвращаться! Я взял слишком сильно влево, пришлось рвануть на себя ручку управления, чтобы развернуться.
После четвертого круга над аэродромом я предпринял новую попытку приземлиться. Начав планировать, я поднял правую ногу и носком ботинка выключил зажигание. Даже с несколькими каплями бензина в баке в случае падения Зеро непременно бы взорвался.
Перед глазами у меня замаячили растущие на краю аэродрома пальмы. Я проскользнул над ними, стараясь определить высоту полета по их вершинам. Сейчас… я находился прямо над взлетно-посадочной полосой. Резкий толчок подбросил машину, когда она коснулась земли. Потянув на себя ручку управления, я из последних сил стал удерживать ее, чтобы самолет не занесло в сторону. Мой Зеро остановился неподалеку от командного пункта. Я попытался улыбнуться, и в этот момент темнота поглотила меня.
Мне казалось, что я падаю, лечу, переворачиваясь, в бездонную пропасть. Перед глазами все плыло и вращалось. Откуда-то издалека слышались голоса, зовущие меня по имени: «Сакаи! Сакаи!» Я чертыхнулся. Почему они так громко кричат? Мне хотелось спать.
Темнота рассеялась. Открыв глаза, я увидел вокруг себя лица. Мне снится сон, или я действительно нахожусь в Рабауле? Я не мог понять. Все казалось нереальным. Это всего лишь сон, думал я. Все это неправда. Снова темнота и громкие голоса.
Я попытался встать. Ухватившись за края кабины, я поднялся на ноги. Да, я в Рабауле. Все-таки это не сон! В этот момент силы покинули меня, и я беспомощно рухнул вниз.
Сильные руки подняли меня из самолета. Я не сопротивлялся. Теперь мне было все равно.
Глава 23
Когда ко мне вернулось сознание, я увидел над собой небо. Кто-то тряс меня. Повернувшись, я узнал Сасаи и Накадзиму. Оба офицера забрались на крыло самолета и вынесли меня из самолета.
В гуле голосов собравшихся послышался громкий голос Нисидзавы:
– Вызовите машину… живо! Быстрее! – орал он на дневальных. – В операционную. Вызовите хирурга! Что вы медлите, сукины дети!
Но я не могу ехать в госпиталь. Только не сейчас. Сначала я должен доложить капитану Сайто. Мы всегда докладывали о своем прибытии на командном пункте. Я не мог избавиться от мысли, что обязан доложить о выполнении задания.
Подняв правую руку, я попросил Сасаи и Накадзиму опустить меня.
– Я должен доложить, – бормотал я. – Пустите, я пойду на командный пункт.
– К черту, сейчас не до докладов! – рявкнул на меня Накадзима. – С этим можно подождать. Мы отвезем тебя в госпиталь.
Я стоял на своем и кричал, что должен доложить командиру. В следующее мгновение вперед вышел Ни-сидзава и схватил меня под руку. Ота подошел с другой стороны, и они вдвоем потащили меня на командный пункт. Нисидзава бормотал себе под нос:
– Упрямый черт. Он даже не знает, как выглядит. Он просто сумасшедший.
Я с трудом вспоминаю, как стоял – пытался стоять – перед капитаном Сайто, который изумленно смотрел на меня. Кажется, я попытался что-то сказать ему, но в глазах снова потемнело. Мне вдруг опять захотелось спать. Хватит, решил я. Спать. Что я здесь вообще делаю? И тут я снова провалился в темноту.
Нисидзава и Ота (как они мне потом рассказывали) отнесли меня в машину, ожидавшую рядом с командным пунктом. Нисидзава выволок с сиденья шофера и сам сел за руль. Он быстро, но избегая резких толчков, доставил меня в госпиталь. Сидящие рядом со мной на заднем сиденье Сасаи и Ота поддерживали меня.
Хирург уже ждал меня в операционной. Он разрезал мой изорванный комбинезон и сразу принялся за мои раны. Время от времени сквозь сон я ощущал резкую боль. (Врач сохранил удаленные из моего черепа два искореженных осколка от крупнокалиберных пуль 50-го калибра и потом показал их мне.)
Я пришел в себя, когда он почти закончил операцию. Я вглядывался в его склонившееся надо мной лицо. Мои глаза… Я вдруг вспомнил. Меня охватила паника.
– Мои глаза! – закричал я. – Доктор, что с моими глазами?
– Вы получили тяжелое ранение, – ответил он. – Здесь я больше ничего не могу для вас сделать. – Он пристально посмотрел на меня. – Вас нужно отправить в Японию, вам требуется помощь специалиста.
Страшное чувство охватило меня. Я испугался за свой правый глаз. Я им ничего не видел. Мысль, что я останусь слепым, вселяла в меня ужас. Как летчик-истребитель я стану бесполезен. Но я должен летать. Я должен снова летать на истребителях!
Дни в госпитале тянулись медленно. Врач удалил четыре больших осколка из моего тела, а также мелкие осколки из щек. На четвертый день я почувствовал, что могу пошевелить левой рукой и левой ногой. Мышцы сокращались плохо, но конечности двигались. К сожалению, во влажном тропическом климате рана на голове стала гноиться, а правый глаз по-прежнему ничего не видел.
Тем временем продолжались беспрерывные боевые вылеты истребителей и бомбардировщиков к Гуадалканалу. Каждый день я слышал, как самолеты с ревом проносятся по взлетной полосе и поднимаются в воздух для полета к этому отдаленному полю сражения.
Рабаул ежедневно посещали незваные гости: «Летающие крепости» наносили удары по двум аэродромам. Во время каждого налета бомбардировщиков противника меня вместе с другими ранеными уносили в убежище.
Каждый вечер меня приходили проведать Сасаи и Накадзима. Они уговаривали меня вернуться в Японию. По их мнению, умеренный климат нашей родины и помощь ведущих специалистов могли вернуть мне зрение. Я отказывался ехать домой. Вел я себя по-идиотски, любая мелочь раздражала меня. Я продолжал настаивать, что меня могут вылечить здесь, в Рабауле, и утверждал, что через несколько недель снова смогу летать.
Если бы я только знал! Трудно объяснить мои чувства, мое нежелание покинуть Рабаул. Теперь я понимаю, что находился на грани нервного срыва от ужасающей перспективы навсегда распрощаться с карьерой летчика. К тому же для меня это было делом чести. Я считал своим почетным долгом оставаться в Рабауле как можно дольше. Даже если я не смог бы летать, то мог бы помочь неопытным летчикам. Был способен научить их не совершать роковых ошибок. Все мои соображения сводились к одному: возвращение в Японию означало окончательный приговор врачей, а именно его-то я и боялся.
