Генрих Гофман - Герои Таганрога

— Ладно, — оживился Петр. — Если так, буду ждать.

Когда Валентина ушла, Турубаров и Шаров зарылись в сено.

Долго ворочались они с боку на бок, прислушивались к шуму на улице, тихо переговаривались. Всю ночь по соседству урчали моторы грузовых автомобилей, лязгали гусеницы танков. Изредка в небе гудели советские самолеты, и тогда от глухих взрывов содрогалась земля.

Турубаров и Шаров проснулись одновременно то ли от холода, то ли от мощных залпов зениток. Бомбы рвались где-то за городом. Потом все стихло. Зенитная стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась.

— Салют Красной Армии в честь годовщины, — пошутил Шаров и, чтобы согреться, поднялся и стал делать гимнастику.

— Что, помогает? — спросил Петр.

— А ты попробуй.

Турубаров встал, потянулся и, приседая, также начал махать руками. Но вскоре он остановился, о чем-то задумавшись.

— Уже согрелся?

— Нет. Не по себе мне, — ответил он. К нему снова с неослабевающей силой вернулись мысли об отце и сестрах.

— Брось, Петро. Все будет в порядке. Небось уж солнце поднялось. Может, Василий скоро подойдет, — сказал Шаров.

Но Турубаров не мог успокоиться и метался в тесном погребе, не находя себе места.

Так иногда случается в жизни. Сквозь огромные расстояния чувствуем мы беду, нависшую над близким человеком. Мы еще ничего не знаем о случившемся, но уже ощущаем тревогу, маемся в непонятной тоске.

То же происходило и с Петром.

В это самое время на Петрушиной балке, возле ямы, на комьях промерзлой земли стояли на коленях его сестры Раиса и Валентина. Сам Стоянов, Петров и следователь полиции Ковалев вместе с капитаном Брандтом и солдатами из зондеркоманды СД-6 в упор расстреливали советских патриотов.

После экстренного совещания штаба, вызванного арестом Морозова и Костикова, руководители городского подпольного центра из предосторожности скрывались у друзей и знакомых. Василий жил на конспиративной квартире у своих знакомых. О его местопребывании знали только Сергей Вайс, Константин Афонов и Максим Плотников.

Подготовка к побегу арестованных была в полном разгаре. Через Александра Грибчатова, который по заданию подпольщиков работал в полиции, Вайс уже связался с одним из надзирателей. За сорок тысяч рублей тот соглашался во время прогулки отвлечь внимание полицейских и подвести арестованных к забору тюремного двора, выходившему на Николаевскую улицу. Оставалось раздобыть грузовую машину и назначить окончательный день побега, но...

Сергей Вайс забежал к Василию, чтобы сообщить, что нужная сумма денег уже собрана. В это время с базара вернулась хозяйка квартиры. Бледность покрывала ее лицо.

— Все кончено, — проговорила она и подала Василию свежий номер газеты «Новое слово». — Читай на первой странице.

Афонов и Вайс сразу обратили внимание на жирный заголовок: «Сообщение оккупационных властей». Гитлеровцы извещали граждан города Таганрога, что карательными органами раскрыта бандитская подпольная организация, которая выпускала и распространяла антигерманские листовки и тем самым наносила вред новому порядку в тревожное для германского командования время.

«Проведенным следствием неопровержимо доказана подрывная деятельность большевистских выродков: Льва Костикова, Николая Морозова... — Далее упоминались фамилии арестованных подпольщиков группы Турубарова. — Всех вышеперечисленных бандитов германское командование приговорило к расстрелу. Приговор приведен в исполнение. Теперь город Таганрог полностью и навсегда очищен от большевистской заразы», — взволнованно прочел Василий последние строки и устало перевернул газету.

— За пять дней расправились, гады. Кто мог подумать... — нарушил тягостное молчание Сергей Вайс.

— Гляди-ка! Тут и награжденные есть, — Василий кивком показал на газету.

Вайс подошел к нему и прочел:

В подавлении и обезвреживании партизанской банды Костикова — Морозова наиболее отличились следующие нижеприведенные служащие русской вспомогательной полиции:

1. Стоянов Борис — начальник русской вспомогательной полиции.

2. Петров Александр — начальник политического отдела.

3. Ковалев Александр — специалист в политическом отделе.

4. Ряузов Сергей — специалист в политическом отделе.

5. Кашкин Анатолий — полицейский.

Из перечисленных лиц награждаются:

1. Начальник русской вспомогательной полиции Стоянов Борис награждается орденом «Служащих восточных народов» второго класса, в бронзе, без мечей.

2. Начальник политического отдела полиции Петров Александр и специалист в политическом отделе Ковалев Александр награждаются орденами «Служащих восточных народов» второго класса, без бронзы и без мечей.

Эти лица неустрашимо, с оружием в руках принимали активное участие в задержании и уничтожении бандитов. Поэтому пожалование наград справедливо.

3. Специалист в политическом отделе Сергей Ряузов и полицейский Анатолий Кашкин, которые отличились упорной работой и беспредельной преданностью при обнаружении бандитов и допросов их, получат из фондов тайной полевой полиции каждый по одной бутылке водки как поощрение для дальнейшей отдачи себя борьбе против враждебных немцам элементов.

— Сволочи! За бутылку водки Родину продали, — выругался Сергей. — Немцы их орденами без мечей пожаловали, а мы этих паразитов пулями должны наградить. Можно и деревянные кресты подбросить на их могилы.

— Ты, Вайс, эту газету прибереги, — попросил Василий. — Мы этим орденоносцам перед смертью как приговор этот приказ прочитаем. Чтобы все по закону было.

— Не могу поверить, что Николая в живых уже нет, — глубоко вздохнув, сказала хозяйка квартиры. — Я ведь его еще пионервожатым знала.

Василий встал, оперся о стол сжатыми кулаками.

— Сергей, рассылай связных, завтра у меня совещание соберем, — сказал он. — А я в больницу военнопленных схожу... Там тоже дела намечаются... Будут им и пули, будут и кресты деревянные...

Василий подошел к вешалке, надел на голову шапку.

— Погодите вы, поешьте хоть малость, — засуетилась хозяйка.

— Спасибо. Нам сейчас не до завтраков. До свидания. Пойдем, Сергей.

Они вместе вышли на улицу и разошлись в разные стороны.

— А где Женя Шаров? — спросила Валентина Кочура, спускаясь в погреб и видя, что Петр сидит один.

— Хватилась! Он еще днем ушел. Обещал завтра наведаться.

— Ну и ты вылезай. Пойдем к Лиде Лихолетовой. Там отец, тебя ждет.

— Неужто уже убежали наши?

— Выпустили его, тебя видеть хочет, — глухо проговорила Валя, опуская глаза.

Только теперь Петр заметил, что она чем-то взволнована.

— Говори, что случилось?

— Пойдем скорее, сам узнаешь.

Петр проворно поднялся по лестнице, вслед за Валентиной вышел во двор.

Над городом распростерлись вечерние сумерки, но на улицах было людно.

— Шагай вперед, я за тобой, — сказал он, не желая подвергать девушку опасности.

И хоть Валя ускорила шаг, ему казалось, что идет она очень медленно. До Александровской, где жила Лихолетова, было не так далеко. Петр хотел махнуть напрямик, но увидел, что Валентина свернула в переулок, и пошел за ней.

На улицах все было, как обычно. У заборов покоились танки, самоходные установки, пушки, крытые брезентом. Возле них сновали гитлеровцы. Кое-где к походным повозкам были привязаны огромные, упитанные немецкие кони. Поглядывая по сторонам, Петр думал о предстоящей встрече с отцом.

Вот и дом сорок восемь. Валентина остановилась у ворот, огляделась и, подождав, пока Петр подошел поближе, сказала:

— Ступай один. Здесь и переночуешь. А завтра я за тобой приду.

— Я и сам не заблужусь, — тихо отозвался он.

— Так приказал Василий. Иди! — Валентина повернулась и зашагала дальше.

Когда Лида Лихолетова провела Петра в комнату, он не сразу узнал отца. За эти несколько дней Кузьма Иванович резко изменился. Даже при свете керосиновой лампы Петр заметил новую седую прядь в его волосах, осунувшееся лицо и какой-то необычный страх и боль во взгляде. Это были глаза человека, пережившего нечто ужасное.

— Батя! Родной! — Петр бросился к отцу в объятия и тут же почувствовал, как тот вздрагивает всем телом. — Что ты, батя! Ну, успокойся, успокойся, прошу тебя.

Лида и ее мать молча стояли поодаль.

— Петруша, один ты теперь у нас, — рыдая, произнес отец, — Нет больше Раечки, и Валеньки нет. Убили, проклятые, наших девочек.

Петр еще крепче прижал отца, сердце у него зашлось от боли. Он не помнил, как усадил отца, как сам присел за столом напротив. Несколько минут он не мог выговорить ни слова. А когда оба они немного успокоились, попросил: