Василе Преда - Поздняя осень (романы)
«Я слишком спешу, — упрекнул он себя, закуривая сигарету, — придаю слишком большое значение вещам маловажным… Но это тоже профессиональная привычка… Привык оценивать людей по «служебной шкале»… Порой и ошибешься… Но все же, — тут же возразил он себе, — нужно признать, что интуиция редко меня подводит…»
Нить его размышлений прервалась появлением Кристианы. Думитру наблюдал, как она усаживается в кресло, устраиваясь поудобней. Он поспешил подложить ей под голову любимую подушку, и она бросила на него благодарный взгляд. Первый за эту ночь. Она бросила его машинально и тут же о нем пожалела, но Думитру счел этот взгляд признаком потепления атмосферы.
— У нас между собой ребята шутят… — попытался он возобновить разговор, но так неловко, что даже разозлился на себя. — Есть у меня один подчиненный, — все-таки продолжал он, — так он насчет сигарет все время твердит: уж если куришь, так кури одного сорта. Кристиана передвинула пепельницу поближе к себе и с наигранным безразличием достала сигарету из пачки «Снагов», которую вынула из кармана пеньюара вместе с зажигалкой. Думитру тут же поднес ей огонь.
— Спасибо, — сказала она равнодушно и, усевшись поудобнее, нога на ногу, жадно затянулась сигаретой. — Что же ты стоишь? — спросила она, будто только сейчас заметила его присутствие. — Ты, может быть, полагаешь, что я раздумала с тобой разговаривать?
Она даже не старалась скрыть язвительную насмешку. Он смотрел на нее, слегка сощурив глаза от сигаретного дыма. Ее левое колено выглядывало из многочисленных складок пеньюара — бархатистая округлость шоколадного цвета. Посмотрев на колено, Думитру почему-то невольно вздрогнул.
— Никоим образом, — заверил он жену, не теряя своего обычного самообладания, и уселся в стоящее рядом кресло. — Я готов тебя выслушать… А тебе что, холодно? — решил он рассеять некоторые сомнения. — Почему ты надела пеньюар?
— Нет, не холодно, — ответила она, не придавая никакого значения вопросу. — Просто нужны были сигареты… — Голос у нее был самый обычный. — Ну а пока искала…
Она внезапно замолчала, пристально посмотрела на мужа и почему-то улыбнулась. Потом продолжила:
— Я подумала, что у тебя слишком несгибаемый характер, куда мне до тебя с моей непосредственностью… А если даже и не так, то рисковать я не хочу — разговор этот запланирован мной давно и продумай до мельчайших деталей. Он слишком много для меня значит, чтобы позволить себе отвлекаться на… всякую там бутафорию, — с трудом закончила она.
— Ах, вот оно что!
Ответ ему понравился. Как будто камень с души свалился. Он невольно улыбнулся. Это объяснение его успокоило. Оно означало, что она не стала безразличной к его интересам, убеждениям, склонностям, что за время его отсутствия в доме никаких изменений не произошло, напрасно он этого опасался. К черту эту ревность! Думитру вспомнил о своих нелепых подозрениях и расхохотался.
— Не знаю, почему тебе это кажется таким смешным, — перебила его Кристиана. — Я думала, как бы тебя не обидеть… А ты как всегда!
Он готов был расцеловать ее, но сейчас это было бы не совсем уместно. Нужно сохранить серьезный вид. И потом, ему ведь уже не двадцать лет!.. Думитру и в юношеские годы не был любителем дешевых восторгов, бурных, безудержных порывов. Уже тогда он умел владеть собой я всегда предпочитал соблюдать приличие во всем. По натуре он был человеком уравновешенным, сдержанным, а потому и сейчас легко подавил в себе «бурный порыв».
— Извини, пожалуйста. — Думитру моментально сделал серьезное выражение лица, с которым обычно принимал рапорт от подчиненных, и это еще больше сбило ее с толку. — Я готов тебя выслушать самым внимательным образом, — заверил он, поняв ее недоумение, и ободряюще улыбнулся. — Чем же ты недовольна?
— Ты сам прекрасно знаешь, чем… — Кристиана была в нерешительности, не зная, с чего лучше начать.
— Ладно! — примирительно сказал он. — Скажи, что произошло в мое отсутствие и… что выбило тебя из колеи?
— С меня достаточно!.. — вдруг взорвалась она. — Сыта всем этим по горло!..
Она опять жадно затянулась сигаретой, глубоко вдыхая дым, убежденная, что только так сможет успокоиться.
— Вот поэтому я и не сомневаюсь, что вся Библия — чистый вымысел! Художественная, так сказать, литература!.. — Думитру мастерски переменил тактику. — Если бы господь бог действительно сотворил Еву только из Адамова ребра, как там говорится, то женщины, наверное, были бы точь-в-точь такие, как и мы, мужики. А ведь вы совсем по-другому устроены, вы существа своеобразные…
Кристиана посмотрела на него с вызовом, — Творца, значит, постигла неудача… Ну говори, говори, что же ты? — иронически подбодрила она его.
— Над этим я пока не задумывался, но, возможно, ты права, — признал Думитру с суровостью, которая входила в намеченный им план действий. — Если ты среди ночи поднимаешь меня с постели ради…
— … ради каких-то пустяков! — Кристиана была по-прежнему агрессивна. — У тебя вся жизнь делится на две части: в первой — канал «Дунай — Черное море», а во второй — все остальное, то есть «разные пустяки».
— Не надо утрировать, — прервал он ее, теперь рассердившись по-настоящему, как всегда, когда Кристиана осмеливалась нарушить «неприкосновенность» сферы его служебной деятельности, заповедность которой была установлена еще в самом начале их совместной жизни. Он поднялся с кресла, заложил руки за спину и прошелся по комнате. — Канал, как тебе хорошо известно, это не просто очередной этап…
— Ах, прости! Ты прав, — поторопилась согласиться она. — Для тебя жизнь делится на две части: Армия с большой буквы и все остальное… Надеюсь, эта поправка тебя устроит?..
— С тех пор как мы познакомились, — Думитру уже немного успокоился я вернулся в кресло, — ты всегда знала, что моя жизнь немыслима вне армии… Я предупреждал тебя об этом с самого начала, когда ты была влюблена в меня и не думала о том, чтобы ставить какие-то условия…
— Я?! — пробормотала Кристиана, удивленная тем, как он повернул разговор. Она бросила в пепельницу недокуренную сигарету и начала новую.
— Что, скажешь, ты меня не любила? — настойчиво продолжал он, не давая ей времени опомниться. Этого требовала тактика, которой, как Думитру считал, за годы совместной жизни он овладел почти в совершенстве.
Это уточнение — «почти» — он делал не столько из скромности, сколько из-за предусмотрительности, свойственной всем военным, из желания всегда давать точные формулировки, исключающие иллюзии. Он любил видеть и называть все точно и ясно, как в уставах.
— Не больше, чем ты меня! — К этому повороту его тактики она отнеслась доброжелательнее. И снисходительно добавила: — Тоже мне нашел аргумент!
— Признаю, что ты права! — Улыбка да и весь его вид выражали сговорчивость.
— Ты, как я вижу, все шутишь, — огорчилась Кристиана, — а я говорю совершенно серьезно! Я сыта по горло одиночеством… Илинка пока еще ребенок… Ты нас обеих бросил…
— Ты же сама захотела… — пробормотал Думитру, избегая ее взгляда. — Ты сама выбрала, — добавил он, внезапно помрачнев. Любые упреки, прямые или косвенные, связанные с отъездом на стройку, каждый раз выводили его из себя.
— Как это — «сама захотела»? — снова возмутилась Кристиана. — Это я, что ли, ушла из дому?!
— Что за бессмыслица! — Он слегка повысил голос. — Если не хочешь обсудить все честно и прямо, то я предпочитаю лечь спать!.. — По, все же справившись с собой, Думитру снова вернулся к более спокойному тону. — Я не уходил из дому. Я получил приказ ехать туда, где мое присутствие необходимо. Это моя работа! А если уж пользоваться твоей извращенной логикой, то нужно призвать, что это ты ушла из дому, потому что твой дом, а точнее — наш дом, не здесь, в Бухаресте, а там, возле меня… Ты не сочла своим долгом и на этот раз поступить так, как поступала все эти годы, — ехать за мной, — закончил он.
Это было не в его характере — он не любил указывать, что кому следует делать, а тем более жене. Кристиана сама должна была бы знать свой долг. Ему противно было читать ей мораль, как противен был весь этот напряженный, ни к чему не ведущий разговор.
— Бунт на коленях в пожилом возрасте, — иронически констатировала Кристиана, пуская кольца дыма. — Посмотреть со стороны, так это действительно странно, — сказала она печально через некоторое время. — Но что поделаешь? Я больше не в состоянии упаковывать и распаковывать вещи. Четырнадцать раз за неполных тридцать лет! У меня нет больше сил, чтобы проделать это в пятнадцатый раз, — оправдывалась она. — А может быть, это потому, что я создана не для того, чтобы стоять по стойке «смирно» и выполнять полученные приказы, — бросила она язвительно.
— Вот это уж совсем чушь, — мягко возразил он. — Извини, но ты просто вынуждаешь меня так говорить» Ты сама прекрасно знаешь, что стойка «смирно» никак не связана с моим отъездом на стройку. Ты разнервничалась и сама не знаешь, что говоришь. Если честно, то у меня уже нет сил жить в этом Бухаресте!
