Владимир Першанин - «Штрафники, в огонь!» Штурмовая рота (сборник)
А я кто? Младший лейтенант, взводный, у которого на фронте своей землянки и то нет.
За четыре с лишним месяца госпиталей у меня было много времени подумать и порассуждать. Пусть кто-то усмехнется, примет за красивые слова, но я твердо осознал, что такое фронтовое братство. Вспоминал своих друзей, и погибших, и выживших. Как ни жестока война, а выжил я благодаря помощи, умным советам опытных товарищей. Леонтий Беда сколько раз меня от пуль подальше отпихивал. Ротный Илюшин и солдат, и офицеров, как мог, берег, не боялся с начальством цапаться. Может, поэтому на батальон его не ставили.
И здесь, в госпитале, как мы провожали тех, кто выписывался! Плакали, когда расставались, клялись, что обязательно встретимся, обменивались адресами. Сватали друг друга за своих сестер, племянниц. Переживали расставание искренне. К сожалению, адреса терялись, а будущая послевоенная жизнь окажется для большинства фронтовиков, как и для всех советских людей, тяжелой. Не до поездок к однополчанам. Но это все в будущем. А 12 февраля 1945 года меня вызвали на медицинскую комиссию, долго мяли, щупали руку. Рана, хоть и зажила, но подвижность полностью не восстановилась. Жаловаться не стал, сказал, что все нормально. Четыре с лишним месяца госпиталей надоели до чертиков, и я попросился на выписку. С одной стороны, перспектива снова оказаться на передовой не слишком радовала. Но война уже близилась к концу, и я хотел непременно участвовать в последних боях, штурме Берлина, а войти в Берлин мы мечтали все.Часть третья Штрафная рота
Как это обычно случается, в свою часть я не попал. Мои однополчане за эти месяцы ушли далеко на запад. Кто жив, а кто погиб, я не знал. Направил пару писем, но ответа не получил. Возможно, письма затерялись, пока меня переводили из госпиталя в госпиталь.
Покантовался пару дней в резерве, потом меня и еще несколько офицеров направили в Польшу, в распоряжение штаба 38-й армии Четвертого Украинского фронта. В свежих газетах и по радио писали о боевых делах этой армии, которой командовал генерал-полковник Москаленко К. С. В тяжелых зимних условиях армия преодолела укрепленные районы Западных Карпат, заняла города: Горлице, Ново-Сонч, Андрыхув, Бельско-Бяла. Приводились цифры немецких потерь, но и армия потеряла большое число людей, тяжелого вооружения и заняла оборону на западе Польши, на границе с Чехословакией.
Меня вдруг вызвали в особый отдел. Пока шел, чего только не передумал. Наверное, где-то языком лишнего ляпнул, а теперь возьмут за жабры. Может, того «западника» с его родней бандеровской вспомнили?
Но разговор пошел о другом. Вели его, как я понял, особисты из штаба армии Четвертого Украинского фронта. Прощупали мое настроение, задали кучу вопросов. Почти все о моей личности им было известно: откуда родом, кто мать-отец, где воевал. Предложили мне должность командира взвода отдельной штрафной роты армейского подчинения.
– За что? – только и сумел спросить я, буквально ошеломленный свалившимся наказанием.
Дело в том, что, несмотря на свой сравнительно солидный срок нахождения на фронте, о штрафных частях я знал очень немного. Порой они воевали где-то рядом с нами, и начальство, определяя объект наступления, упоминало, что справа или слева будут действовать штрафники. Что-то большее знали командиры батальонов. Нам со штрафниками контактировать не то чтобы запрещали, но держали поодаль. Издалека я как-то видел колонну бойцов. Они мало чем отличались от нас. В таком же старом обмундировании, с погонами, с оружием. Знали мы, в штрафные роты посылают уголовников, провинившихся по-крупному солдат и офицеров и, как правило, кидают на прорыв особо опасных участков. Смертники!
Капитан-особист терпеливо объяснил, что для меня это не наказание, а большое доверие. Не каждого посылают командовать штрафниками. Только самых надежных, проверенных в бою. Получу «лейтенанта», орден, если себя проявлю.
– Я их уже два получил. Или три. И все на бумаге.
Меня заверили, что представления никуда не затерялись и свои заслуженные ордена я получу. Короче, дал я согласие. А не дал бы, все равно бы приказом отправили.
Сто пятьдесят третья штрафная рота располагалась в те дни недалеко от польского города Андрыхув, в старой польской казарме, стоявшей особняком от других подразделений. Я представился командиру роты Степану Андреевичу Малышкину, широкоплечему крепкому майору с двумя орденами и несколькими медалями. В его небольшом кабинете, с узкой железной койкой и побитым столом, находились замполит роты, капитан Самро, и старший лейтенант, как я понял, один из командиров взводов. Оба они тоже имели какие-то награды.
– Не тушуйся, младшой! – засмеялся командир роты. – А слово «штрафники» употребляй пореже. Здесь такая же часть, только подчиняемся мы штабу армии. Официально! А когда в бой пойдем, там закрепят за полком. Полкан задачу ставить будет.
Появился огромный закопченный чайник. Меня накормили с дороги хлебом с салом и селедкой, которую я любил и съел куска три. Чай был крепкий и сладкий. Я решил, что в штрафной роте жить можно.
Мне рассказали, что рота создана в 1943 году и вот существует до нынешнего февраля, вопреки всяким сказкам о смертниках, атаках через минные поля с одними винтовками и штыками.
– Пока вот отдыхаем, пополняем личный состав, а дадут команду, пойдем, куда прикажут. Легких атак на войне не бывает, сам знаешь. У тебя во взводе сколько людей поначалу было?
– Без малого сорок.
– А через месяц сколько осталось?
– Человек пять, не считая пополнения. А потом и меня ранили.
– Ну, вот, – хлопнул меня по колену Малышкин. – Чего тогда бояться! Снайперский счет какой?
– Тоже без малого сорок.
Мне показалось, что замполит Самро при этих словах слегка усмехнулся.
– Что без орденов ходишь, это нормальное явление, – засмеялся майор. – Их для штабников даже не хватает.
– Представляли раза три.
– У нас получишь, если воевать нормально будешь.
Малышкин коротко и деловито изложил мне основные правила поведения, сложившиеся в штрафной роте.
– Как командовал в своем взводе, так и здесь командуй. По уставу. В бою без необходимости вперед не лезь. Обращение: «товарищ сержант или рядовой». Ну, с кем поближе сойдешься, можно и по имени. Но это сержантов больше касается. Они твои первые помощники.
Оказывается, что, кроме командиров отделений, мне полагается заместитель, чему я удивился.
– Если найдем. У меня самого заместителя по строевой уже месяц как нет. Когда формировка заканчивается, в роте по триста и больше бойцов. Значит, во взводе – сто, а может, и больше. Должность у тебя капитанская.
День был какой-то сумасшедший. После чая командир первого взвода, он же временный заместитель ротного, старший лейтенант Злотников Михаил, два часа знакомил меня с выписками из приказов.
– Все это хурда! – перелистывал страницы старлей. – Но у людей вопросов много возникает. Так что тебе надо быть готовым на них четко ответить. И еще. Попадаются сволочи, чудом от расстрела ускользнувшие. Не давай волю эмоциям. Разговаривай ровно, спокойно. Твое право интересоваться, кто за что к нам попал, но отношения с бойцами на этом не строй.
– То есть не лезть в лишние расспросы, – уточнил я.
– Точно. Разговоришь человека, он тебе сам все расскажет.
Для меня стало открытием, что максимальный срок пребывания штрафников в роте – три месяца. Я считал, что они воюют, пока не ранят или не убьют. Смертники ведь! Впрочем, какой пехотинец три месяца на передовой протянет? Это только в книжках храбрецы немцев годами колотят и медали одна за другой на грудь вешают.
Михаил Злотников был среднего роста, как и я, только узкий в плечах, но весь бугристый и жилистый. В перерыве затеял борьбу, кто кого на руках положит. У нас в селе редко кто меня осиливал. Михаила я с трудом, но прижал пятерней к столу. Крепкий парень, хоть и невидный из себя. Родом из-под Астрахани, на два года меня постарше.
– Слабаков в штрафные роты не берут, – делился со мной Михаил. – Дураков не слушай, воюем, как и все. На рожон не лезь. Твое дело взвод поднять, а дальше командиры отделений пусть действуют. Им до победы свои грехи смыть надо, а не тебе.
– Михаил, ты же знаешь, если огонь сильный, никакой сержант от земли не оторвет. Какое уж там – «вперед не лезь»! Пока сам не поднимешь, так и будут носом землю рыть.
– Приходится, – согласился Злотников.
– Не надо меня утешать. Такая же война, как и везде. Лучше скажи, в спину шмаляют? – задал я давно мучивший меня вопрос.
По логике, если я крепко нажимать буду, влепят мне очередь сзади, и лежи, отдыхай. Но действительность оказалась сложней. Михаил объяснил, что в офицеров стрелять штрафникам никакого смысла нет. Ну, убьют лейтенанта, а дальше что? В атаку их все равно погонят, отлежаться не дадут. Кроме того, они отлично знают, что мы все равно вычислим, кто стрелял. «Стрелку» и тем, кто видел да промолчал – амбец.
