Юрий Коротков - Девятая рота. Дембельский альбом
Лютый дал по нему очередь и опоздал всего лишь на сотую долю секунды. Пули раскрошили серый скальный выступ, но цели не достигли.
Странно, но в этом моджахеде Лютый на уровне подсознания уловил знакомые черты. Где-то он видел этого крепкого бородача в обыкновенном армейском камуфляже и горных ботинках. На кого-то похож? Да насрать сейчас на это. Он поискал глазами Тараконова.
— Женька! Посчитай, сколько у нас людей!
И — огонь по противнику. Вот он, гад, перебегает от камня к камню. Лютый, не торопясь, прицелился. И одиночным — в лоб ему.
— Таракан!
Нет ответа. Лютаев повернул голову в его сторону и увидел Женьку Тараконова, лежавшего чуть в стороне с развороченной головой. Мозг медленно выплывал из расколотой черепной коробки на серый снег. И выстрелов с нашей стороны почти уже не слышно. И духи примолкли.
Тишина в горах.
— Басаргин! — позвал Лютаев.
— Здесь я… — подполз к нему Юра Басаргин.
Он, оказывается, в это время собирал патроны убитых товарищей.
— Товарищ прапорщик… А нас всего двое осталось… — Он поднял на Олега испуганные глаза. — И нет больше никого… Все…
— Точно все? — Ах, как не хотелось Лютаеву верить своему радисту, но в глубине души он знал, что так оно и есть.
— Убиты все, товарищ прапорщик. — Голос у Басаргина дрогнул.
— Пиздец подкрался незаметно, — с мрачным юмором сказал Лютаев. — Патронов сколько собрал, сынок?
— Четыре, товарищ прапорщик…
— Не ссы! — попытался подбодрить парня Олег. — Четыре патрона — это не так плохо. Давай, по братски: тебе два, и мне два.
По два патрона на брата? Сила…
«Это — конец», — подумал Лютаев, ложась на прежнюю позицию, чтобы подстрелить еще хотя бы пару духов.
— Сынок! — Он повернулся к Басаргину, зачем-то прикоснулся к его грязной, залитой слезами щеке своими заскорузлыми пальцами. — Не ссы, прорвемся… — И заорал дико, отчаянно: — Девятая рота, к бою!
И выискивая цель перекрестьем прицела, Лютый тихонько запел:
До чего чудесно на войне,Когда танк проедет по спине.После боя парни прибегут,Меня ложкой с траков соскребут.Командир склонится надо мной,Скажет, спи спокойно, рядовой,Пухом будет пусть тебе земляНе забудет Родина тебя.[2]
Он набрал в легкие воздух, мягко потянул спусковой крючок — затворную раму заклинило. Видно, патрон в казенной части ствола пошел наперекос. Все, отбегались…
Вот тебе и война, Лютаев. Рвался сюда, как за лекарством от бессмыслицы жизни. Даже поговорку вспоминал: «Кому война, а кому мать родна». И снова попал, как сопляк, в западню. Так может быть, война — она не мать, а мачеха?..
Рядом хлопнули два последних выстрела — рядовой Басаргин стрельбу закончил…
10
Духи были всюду, окружали их, уже не таясь, со всех сторон. Они шли в полный рост, радостно переговариваясь на непонятном языке. Лютаев и Басаргин поднялись на ноги и молча смотрели на победителей.
Лютый не испытывал страха, только чувство горькой обиды неизвестно на кого. Ему вдруг показалось, что все это уже было, происходило с ним не раз, и не только в Афганистане, но и в его прошлой жизни тоже. Так значит, в мире нет ничего нового? Значит, он уже воевал и умирал когда-то?
Вот сейчас и проверим, чего он стоит: ведь главное не как ты живешь, а как ты умрешь — стоя на коленях или с поднятой головой, как русские, как наши деды на войнах умирали. А что он еще может сделать?
Лютаев потяулся к ножу на поясе и не нащупал в ножнах рукояти. Наверное, клинок выпал во времмя боя. Плохо. Очень плохо. А то можно бы было попытаться хотя бы еще одного с той стороны с собой на тот свет забрать.
— Товарищ прапорщик… — Басаргин прислонился плечом к Лютаеву, изо всех сил прижался к нему, как маленький щенок.
— Я тебе не прапорщик! — огрызнулся Лютаев. — Я старший прапорщик!
— Да какая теперь разница? — удивился солдат. — Все равно убьют.
— Есть разница, сынок. Пока мы живы, есть разница. Понял теперь, почему умнее прапорщика только старший прапорщик?
— Вы с ума съехали?
— Это ты что-то скис у меня, родной. Не шутишь совсем. А раньше — как шутил! Анекдот, что ли расскажи…
Они стояли посреди разбитых оборонительных позиций, можно сказать, на горе трупов. Без оружия, без боеприпасов. А со всех сторон к ним осторожно подходили боевики. Противников разделяли всего пара десятков метров.
— Мать вашу так! — расстроился Лютый. — Как же вас много, тварей, осталось!
— Что вы сказали, товарищ пра… старший прапорщик? — Басаргина била крупная дрожь.
Он вдруг схватил командира за руку, ища в нем помощи и защиты: так ребенок цепляется за ладонь отца, когда происходит что-то очень страшное на экране кинотеатра.
— Ты о чем сейчас думаешь, сынок?
— Домой хочу… А вы о чем?
— Насрать бы им всем сейчас на голову, раз у нас больше ничего не осталось, да кодекс чести не позволяет. — Лютаев невесело улыбнулся и добавил: — Неплохо они нас прищучили…
— Товарищ старший…
— Лютым меня называть можешь, Басаргин. — перебил он вдруг пацаненка. — Зови меня просто Лютый.
— Лютый, вы… ты…
— На ты шпарь, и все дела.
— Лютый, ты сейчас что сказал мне?
— А ты не понял?
— Ну, может, с ума сошел? — предположил Басаргин. — Дважды два сколько будет?
— Дважды два, Юра, будет восемь. Это потому, дорогой, что если эти суки нас сразу не пристрелят, то мы с тобой вдвоем драться должны за восьмерых. Тогда, глядишь, прорвемся. Смотри вниз, родной, под ноги, и чуть правее. Саперную лопатку видишь?
— Вижу.
На земле валялась совершенно пригодная для рукопашного боя малая саперная лопатка. И Лютый решил использовать ее по назначению, драться до последнего.
— А ну, попробуй незаметно, отступи к ней. И подтолкни ко мне. Может, пригодится.
— Сейчас попробую.
Расстояние до противника сократилось до пяти метров. И как только Басаргин сделал шаг в сторону, у его ног тут же взметнулись фонтанчики автоматной очереди.
— Стоять! — крикнул кто-то из духов. — Стой на месте, не двигайся!
— Эх, Юра, ну что же мы такие бараны! Хотя бы одну гранату приберегли для такого случая! — с болью в голосе сказал Лютый. — Ведь теперь и умереть, как человеку, с достоинством, нет никакой возможности! Тьфу!
— Стойте на месте! — снова прозвучал тот же голос.
Боевики уже обступили их вплотную и с интересом рассматривали, как обезьян в зоопарке. Юрка Басаргин затрясся еще сильнее.
Бандитов было около сорока человек. И стояли они вокруг шумной гогочущей толпой. Заметив Юркин страх, один из духов вышел вперед и навел на мальчишку ствол автомата.
— Ты не воин, — произнес с невыносимым презрением. — Трус!
Юрка изо всех сил зажмурился, ожидая своей пули.
— Оставь его! — мрачно сказал Лютый, давя боевика своим тяжелым взглядом. — Я здесь первый в очереди стою. — Он отстранил Басаргина и заслонил его собой.
Тут поднялся невообразимый хохот.
— Ты посмотри, какой герой! Первым умереть хочешь от пули воина ислама!
— Молодец, да!
— Ахмад! Экономь патроны! Ты так двоих одной пулей завалишь!
— Убей их, Ахмад! Я им языки вырву!
Внутри у Лютого все кипело от бессильной злобы. Он готов был уже броситься на ствол автомата, чтобы не растягивать удовольствие этим хохочущим тварям, как вдруг кто-то принялся расталкивать плотную толпу боевиков сильным плечом.
— Тихо! — прикрикнул на них подошедший человек. — Молчать, я сказал!
И сразу воцарилась тишина. Вперед выступил тот самый, в черной кожаной бандане, который зарезал киргиза. По его повадкам и властному голосу в нем без труда можно было определить полевого командира.
— Олег? — спросил он сдержанно. — Лютый?
Лютаев остолбенел. Действительно, откуда этот горец с лицом, почти полностью, до самых глаз заросшим густой черной бородой, мог знать Олега не только по имени, но и по прозвищу?
В толпе гоготавших только что боевиков прокатился ропот недоумения.
— Ты кто? — спросил удивленно Лютаев, исподлобья глядя на боевика. — Откуда знаешь меня?
— Я давно тебя знаю, воин. — Все так же сдержанно, без эмоций, даже немного равнодушно проговорил тот. — Я все про тебя знаю.
Лютаев молча прокручивал в голове свои персональные базы данных, но никак не мог выйти на знакомое лицо. Нет, с этим он никогда не встречался, это точно. Вот только голос. Голос, действительно…
— И что ты можешь обо мне знать? — пренебрежительно улыбнулся Олег. — Хватит гнать пургу. Кончайте нас, и дело с концом. Провидец гребаный…
— Не спеши на тот свет, воин, — произнес невозмутимо бородач. — Сиротой жизнь прожил, сиротой и умереть решил? Не выйдет.
