Мариус Габриэль - Маска времени
Дэвид продолжал тяжело дышать:
— Ну, ты добилась того, чего хотела, Эвелин.
— Дэвид, пожалуйста.
— Посмотри на нее, Эвелин. Почитай ее дневник. А потом скажи еще раз, что это чудовище — действительно моя дочь.
— Дэвид!
Он развернулся и вышел из комнаты. Джун, взглянув с испугом на Эвелин, увела прочь своих детей и закрыла за собой дверь, оставив двух женщин наедине.
Кейт продолжала рыдать, и неожиданно всякая боль и ненависть исчезли куда-то.
— Я больше не могу выносить это, — произнесла Эвелин обманчиво спокойным тоном.
— Отправьте меня домой, — взмолилась, рыдая, девушка.
— Родственники уже давно отказались от тебя. И если ты вела себя с ними так же, как сейчас, то я нисколько не удивляюсь их жестокосердию.
Кейт почувствовала дрожь в коленях и решила сесть на постель. Блестящими от слез глазами она внимательно посмотрела на склонившуюся над ней женщину:
— Он убил мою мать.
— Если уж говорить об этом, — бесстрастно заметила Эвелин, — то здесь Дэвид абсолютно прав. Вы вдвоем загнали эту женщину в могилу.
— Я ни в чем не виновата! Ведь я не просилась на этот свет!
— Что ж. Первый серьезный аргумент. Но заметь, что и Дэвиду не очень-то нужно было твое рождение. Однако ты родилась. А твоя мать умерла при этом. Вот и все. И уже ничего нельзя изменить. Поэтому перестань плакать.
Кейт с трудом справилась со слезами, ненавидя сейчас эту женщину за ее невозмутимое спокойствие и в то же время признавая чужую силу. Она подобрала свой дневник с пола и увидела, что некоторые страницы замялись, когда Дэвид бросил тетрадь ей в лицо. Кейт начала разглаживать изломы трясущейся ладонью, а затем закрыла дневник и прижала его к груди, ощущая прикосновение мягкой кожи обложки:
— Это мой дневник. И он не имел права заглядывать сюда.
— Я бы никогда не купила тебе тетрадь, если бы знала, что ты туда собираешься записывать.
— Значит, и вы читали мои записи?
— Да. Твои познания в английском просто великолепны. Жаль, что ты использовала свои знания на подобную чушь. Без сомнения, все это давно угнетало тебя, и ты позволила своим чувствам выплеснуться на бумагу. Не могу передать, какое ужасное впечатление произвела на меня эта сцена. И я больше не хочу быть свидетелем чего-то подобного.
— Но написанное мной — абсолютная правда!
— За одним исключением: ты никогда не знала своей матери. Поэтому даже странно предположить, что ты можешь испытывать к ней какие-то особые чувства. В тебе говорило не настоящее горе, а желание выставить себя в трагическом свете. А вот этого я всегда терпеть не могла.
Кейт почувствовала, как ее ненависть к отцу постепенно утихает. В конце концов, он просто человек, вспыльчивый и страстный одновременно. В этом Кейт очень похожа на своего отца — ведь в жилах у них текла одна кровь. Но ледяной холод Эвелин показался чем-то совсем странным, что находилось за гранью понимания Кейт.
Эвелин подошла к окну, и ее высокая стройная фигура стала еще изящнее и стройнее на фоне голубого неба.
— Послушай меня внимательно, Кейт. Больше всего на свете я ненавижу недомолвки, поэтому давай все сделаем ясным и понятным. Так или иначе, но ты все равно останешься с нами. Мы тебя никогда не отправим назад, в Италию, как бы плохо ты себя ни вела. Мне известно о твоем поведении в школе Святой Анны: драки, вспышки гнева. Если ты не приживешься в этой престижной школе, то мне придется отправить тебя в лечебницу, где умеют обращаться с подобными детьми. И ты даже представить себе не можешь, какие тебя ждут там трудности. Будь уверена, переломить твой гордый нрав им не составит особого труда, причем довольно быстро, и в подобном заведении вряд ли ты сочтешь свою жизнь счастливой. Лучше постарайся сама как-то справиться с собой. Ты все поняла, что я сейчас сказала?
Кейт уставилась в пол.
— Да, — еле слышно произнесла она.
— Вот и хорошо. Но только я хочу, чтобы ты постаралась запомнить одну очень важную вещь. В конфликте, где присутствуют дисциплина и необходимость, с одной стороны, и интеллект — с другой, всегда побеждает первое. Именно по этой причине твои предки из Римской империи смогли покорить столько народов, а ведь некоторые были намного цивилизованнее своих поработителей. Наверное, ты и в истории преуспела не хуже, чем в иностранных языках. Так постарайся стать настоящей римлянкой, а не гречанкой. Для начала тебе следует извиниться перед отцом.
Кейт покраснела.
— Я никогда не откажусь от того, что написала, — прошептала девушка, прижав дневник к груди.
Лицо Эвелин походило сейчас на лик каменного изваяния:
— Тебе придется жить с ним бок о бок. Неужели это так трудно понять?
— Лучше отправьте меня в лечебницу, но извинений вы никогда не добьетесь.
С этими словами Кейт выбежала из комнаты, бросив дневник к ногам Эвелин.
ШВЕЙЦАРИЯ
— Сейчас получить такие порезы во время охоты почти невозможно. Вот война — совсем другое дело.
Кабинет профессора Шнейдера был очень красив, с высоким потолком, украшенным лепниной в стиле рококо, мебелью в стиле Людовика XVI (если и подделкой, то весьма удачной). Несколько дней профессор делал необходимые рентгеновские снимки, чтобы изучить размеры повреждений. Врач явно обладал талантом рисовальщика и сделал несколько набросков, чтобы показать Джозефу, каким будет после операции его лицо. Теперь Джозеф молча изучал предложенное ему. Вернуть прежний вид оказалось невозможным, но благодаря мастерству профессора Шнейдера можно было надеяться на то, что внешний вид Джозефа будет не таким уж гротескным.
— Результат работы портного, а не Господа Бога, — заметил Джозеф.
Шнейдер уже привык за долгую практику к подобным замечаниям, поэтому только вежливо рассмеялся в ответ:
— Ваш прошлый портной, скорее, больше навредил вам, чем помог.
— Она старалась снасти мою жизнь, а не красоту.
— Понятно. Однако, будьте уверены, у нас достаточно опыта, чтобы проводить подобные операции, к тому же в наших руках самое лучшее в мире оборудование.
Джозеф постучал пальцем по рисунку:
— Сколько вам понадобится времени?
— Трудно сказать. Понадобится не одна, а много операций. Прибавьте сюда время для восстановления сил плюс непредвиденные обстоятельства и всевозможные неудобства. Но если не будет инфекции, а раны станут быстро заживать, То недолго, во всяком случае, не так долго.
— Сколько понадобится времени, пока будут заметны первые существенные перемены?
Шнейдер снисходительно улыбнулся на вопрос клиента:
— Что вы подразумеваете под существенными переменами?
— Когда мое лицо перестанет пугать детей.
— Честно говоря, здесь все зависит от детей, а не от лица.
— Пожалуй, — с неохотой согласился Джозеф.
— Первые же операции принесут значительные изменения. Если, конечно, они будут удачными. И всегда помните, что я вам скажу сейчас: пересадку кожи надо делать по нескольку раз.
— А сколько это все будет стоить?
— Тоже трудный вопрос. Скажем, приблизительно пятнадцать тысяч франков, — сказал Шнейдер и добродушно улыбнулся.
Алмазы успели многое поменять в жизни Джозефа. Дешевый костюм и тяжелые рабочие ботинки сменила хорошая одежда и обувь лучших швейцарских фирм. Джозеф носил теперь шелковый шарф, чтобы скрыть нижнюю часть уродливого лица. В твидовом костюме и шерстяном пальто Джозеф уже не походил на дикаря или люмпена, один вид которого напугал в свое время герра Эмануэла. Сейчас можно было смело сказать, что этот человек вполне мог выложить пятнадцать тысяч франков за лечение. Если бы не уродливое лицо, Джозеф вполне мог сойти за европейского буржуа, респектабельного представителя среднего класса. Во всяком случае, именно за такого человека и принял его профессор Шнейдер, поверив в якобы нелепый случай на охоте. Однако волчий взгляд хмурых глаз Джозефа говорил сам за себя. В этом взгляде будто навечно застыла тьма непроходимых лесов, из которых совсем недавно вышел этот человек.
— Пятнадцать тысяч, — повторил Шнейдер. — Может быть, чуть больше, а может, и меньше, точно сказать пока трудно.
Джозеф кивнул в знак согласия:
— Очень хорошо. Я готов идти до конца.
— Мудрое и смелое решение, — просиял профессор.
— Однако не сразу, доктор, не сразу. Мне нужно закончить кое-какие дела. Знаете, связать все концы. Скажем, через три месяца я буду вполне готов.
— Стало быть, зимой. Великолепно. Лето не подходящее время для подобной работы. Солнце — наш первый враг. Под его лучами начинает гноиться заживающая ткань. — Шнейдер помог Джозефу надеть пальто и даже провел ладонью по его плечу. — Конечно, будет немного больно, но бояться вам нечего. Такой сильный, выносливый человек должен легко справиться с подобными трудностями.
