Александр Соколов - Экипаж «черного тюльпана»
Аннушка еще теснее прижалась к нему.
— Как хорошо, когда ты рядом.
— Жаль, что ненадолго.
— Почему?
— Завтра снова на войну. В Панджшер. Дней на десять… — начал было Фоменко, но, заметив, как влажно заблестели ее глаза, спохватился и бодро добавил: — Зато вернемся — месяц будем гулять!
Слезы уже катились по ее посеревшим щекам.
— Если с тобой что-нибудь случится…
— Ну что может со мной случиться? Разве я дам хоть одной глупой пуле продырявить себя? — Капитан наклонил голову. — Посмотри на мои седые волосы. Я же старый и мудрый. Ну? Посмотри!
Аннушка коснулась его головы рукой.
— Ты сейчас никуда не уйдешь?
— Полчаса у нас есть.
— Всего?
— И целая ночь впереди…
13
Стайка афганских мальчишек играла в футбол прямо на пыльной, ухабистой дороге — рядом с проволочными заграждениями советского полка, проходившими вдоль бетонной стены, из-за которой выглядывала вышка с часовым.
Часовой с автоматом в руках — совсем молодой солдат в бронежилете и каске — во все глаза наблюдал, как пацаны, громко и возбужденно крича, перебрасывали ногами старый, латаный-перелатаный мяч. На губах часового играла ностальгическая улыбка…
Один из ребят слишком сильно ударил по мячу, и он полетел за проволоку — прямо к бетонному забору.
Стайка пацанов тут же метнулась к проволоке.
Часовой насторожился.
Двое мальчишек быстро отогнули ряды «колючки» палками в разные стороны, а третий полез в образовавшуюся щель.
Лицо солдата испуганно вытянулось. Он подался всем корпусом вперед, едва не свесившись через бортик вышки.
— Куда ты лезешь?! Буру, бачча, буру!
Но афганский мальчишка словно не слышал его. Оказавшись за ограждением, он бросился к мячу.
Взрыв противопехотной мины подбросил мальчишку в воздух.
Упав на землю, он пронзительно закричал.
Из его разорванной штанины торчал кровавый обрубок…
14
Прапорщик Венславович проснулся, когда в дверь колотили уже ногами.
Откинув одеяло, начальник продовольственного склада сел на кровати и помотал головой. В третьем часу ночи ушел от Эллочки. А сколько выпили, сколько выпили…
— Щас открою, — буркнул он, натягивая брюки.
— Шевелись, кусяра! — раздался за дверью разъяренный голос, узнав который, Венславович, так и не успев застегнуть ширинку, метнулся к двери.
Подполковник Поташов шагнул через порог прямо на начальника склада и, если бы Венславович не шарахнулся в сторону, сбил бы прапорщика с ног.
— Десятый час, а ты вылеживаешь?!
Прапорщик торопливо застегивал брюки.
— Так я продукты в столовые еще вчера выдал.
— При чем тут столовые? — гремел гневный голос Поташова. — Шевелись, дело срочное!
— Комиссия, что ли, нагрянула? Так мы им мигом стол сообразим…
— Какая комиссия? — Поташов застонал. — Пацаненок афганский на нашей мине подорвался, у автопарка. Ногу оторвало… Но вроде живой.
— А я… Я тут при чем? — Венславович глупо уставился на Поташова.
— Откупаться от родни надо. У тебя муки много?
— Есть.
— Дашь мешок… Нет, лучше два. Пшеничной. А сахар?
— Тоже есть.
— Килограммов тридцать надо.
— А у них ж…а не склеится? — осмелел от жадности Венславович. — И чего мы вообще должны откупаться? Зачем?
Поташов со злостью плюнул на пол.
— Там, у нашего забора, где подорвался этот сучонок, табличка должна была стоять — «Заминировано».
— А ее что, не было?
Поташов вздохнул.
— В том-то и дело… Раньше стояла. А потом пропала. Может, афганец какой спер на растопку…
Подполковник раздраженно махнул рукой.
— Давно уже надо было другую поставить. Все руки не доходили…
Венславович поморщился.
— Да… Раз таблички не было — плохо дело. Если родители пацаненка поднимут шум…
— То-то и оно, — протянул Поташов. — Если дойдет до комдива — все получат по шее: начиная от командира полка и кончая…
Он снова со злостью махнул рукой.
— Короче, командир сказал замять это дело. И поскорее… Тушенки еще дашь. Ящика четыре.
15
…От Венславовича Поташов потащился обратно в штаб.
Последнюю неделю неприятности валились на секретаря парткома одна за другой.
Сначала ему натурально плюнули в лицо. Пару дней назад «уазик», на котором он выехал в город за покупками, притормозил у оживленного перекрестка. И пожилая афганка без паранджи (видно, образованная — учительница или врач, раз не блюдет шариата) подошла к машине и, не говоря лишнего, через опущенное по случаю жары боковое стекло ловко харкнула, угодив Поташову в нижнюю губу. Точно парализованный, подполковник с полминуты не мог закрыть рта, а когда пришел в себя и, содрогнувшись от омерзения, заорал: «Сука!» — афганки простыл и след.
Вчера проклятый Рокфеллер опять устроил концерт у дверей его комнаты.
А сегодня на секретаря «повесили» мальчишку, которого черти понесли на минное поле.
Если бы это было все…
Пока полк был на «боевых», Поташов слетал в Союз и привез из ашхабадской учебки молодое пополнение. И надо же такому случиться: среди ста двадцати нормальных русских, украинских, белорусских, узбекских и прочих хлопцев надежных национальностей в команду затесался рядовой Ойте. Немец. И в придачу — меннонит.
Такой свиньи Поташову еще не подкладывали.
И все потому, что в Ашхабаде секретарь принимал команду наспех — на сборы отвели только день.
Узнав лишь вчера, во время беседы с молодым пополнением, всю подноготную рядового Ойте, секретарь мысленно, но от души пожелал замполиту ашхабадской учебки переболеть брюшным тифом. Потому что тот, подлец, не мог не знать про немца и про меннонита. Но наверняка — да какое там наверняка, точно! — из-за нехватки людей подсунул в афганскую команду Ойте, чтобы не сорвать плана по укомплектованию 40-й армии личным составом.
…В середине 80-х слабый ручеек советских немцев, потянувшихся обратно на историческую родину, стал превращаться в бурный поток, который уносил их в Западную Германию. И там, по другую сторону уже порядком обветшавшей, но все еще неприступной Берлинской стены, должно было оказаться как можно меньше людей, которые могли бы вымести сор из избы… Вот почему Директивой Главного политического управления в Ограниченный контингент советских войск в Афганистане запрещалось направлять не только немцев, но и евреев, греков, а также прочих потенциальных эмигрантов, отъезжавших на постоянное место жительства в неприятельский стан.
Что же касается меннонитов… Хоть и не видел никогда секретарь парткома в армии людей послушнее и честнее, чем верующие-протестанты, ни с кем не было мороки больше, чем с ними. Потому что большинство баптистов, пятидесятников и меннонитов наотрез отказывались брать в руки оружие.
В лейтенантские годы по молодости и глупости Поташов, бывало, пытался наставить таких солдат на путь, который считал истинным. Пробовал он делать это при помощи доводов, почерпнутых из политиздатовского «Справочника атеиста». Не помогал справочник — звал на подмогу сержанта, умеющего вызывать своим ласковым голосом у молодого солдата дрожь и откровенничать, почти не оставляя синяков… Лишь однажды Поташову удалось таким образом заставить одного новобранца прицепить к ремню штык-нож, когда тот стоял в наряде по роте. Но случай этот так и остался у подполковника первым и последним. А чтобы меннонит взял в руки автомат да еще стрельнул…
Таких тоже запрещалось направлять в 40-ю армию.
Но Ойте оказался здесь.
Кто допустил? Кто недоглядел? Кто?
Ясное дело — тот, кто принимал молодое пополнение в Ашхабаде.
«Виноватых бьют!» — подобно многим большим и маленьким армейским начальникам любил время от времени бросать в лицо подчиненным секретарь парткома. И что теперь ждет его самого, представлял даже слишком хорошо.
Поташов уже видел и, конечно же, слышал, как, ежесекундно дергая большой головой на тощей багровой шее, отматерит его командир полка. Как, взмокнув от двухчасового ожидания в приемной, он боком протиснется в дверь кабинета начальника политотдела дивизии и, низко склонив голову, замрет у порога. А грузный начпо, высморкавшись в кусок туалетной бумаги (он не признавал носовых платков и всегда держал для своего капризного носа в ящике стола целый рулон), ехидно протянет:
— Бдительность потерял? Ты куда заменяться из Афгана хотел? В Одесский? В Забайкальский военный округ поедешь!
…Худо становилось Поташову при одной мысли о таком приговоре, когда вставало перед его глазами одно название этого гиблого округа… ЗабВО — зловещая аббревиатура, которую офицеры не желали расшифровывать иначе, как «Забудь Вернуться Обратно»… Последние пять лет перед пенсией — в бурятских или читинских степях? Из-за Ойте?
