Алексей Ивакин - Десантура
- Кровью платили, - ответил за сыновей Полкман. - И своей, и чужой.
- Кто этот человек? - не обращая внимания на Мартына, спросил парней уполномоченный.
- Отец, - ответил тот, который побольше в размерах. - Полкман Мартын Мартынович. Командир демянского партизанского отряда.
- Давид… - протянул Гриншпун парню его билет. - Больше на Голиафа похож.
Парень не улыбнулся шутке. А документ завернул в тряпочку и сунул за пазуху.
- Значит, подтверждаете? - спросил особист у второго - тоже Мартына.
Тот молча кивнул.
- Ну, ну… - неопределенно ответил Гриншпун. Потом повернулся к Полкману:
- Извините. Работа такая… Николай Ефимович, вы закончили с ними? Поговорить надо.
Тарасов вместо ответа шагнул к Полкману:
- Мартын Мартынович, сейчас вас боец проводит к врио начштаба, там решите технические вопросы, лады?
Полкман кивнул.
- Полыгалов! Проводи партизан!
Рядовой Полыгалов, ставший порученцем Тарасова, после того, как в штабном шалаше погиб вместе с Шишкиным и лейтенант Михайлов, махнул Полкману и сыновьям рукой. Проходя мимо особиста Мартын-старший не удержался и буркнул:
- Шлемазл. Поц гойский.
Буркнул тихо. Но так, чтобы Гриншпун услышал.
Тот не удержался от улыбки, когда партизаны скрылись в лесу:
- Надо же, ну никак не думал, что меня тут еврейским матом обложат…
- Борис, - Тарасов улыбку не поддержал. - Ты что за спектакль устроил? Членские взносы приплел какие-то?
- А они, командир, и впрямь не уплачены. Впрочем, это не мое дело…
- Именно! - перебил его подполковник. - У тебя что, паранойя разыгралась? Мужики у нас раненых заберут и на Гладкий Мох на санях отвезут. Понял?
- А ты уверен, что на Гладкий Мох? - перебил Тарасова Гриншпун.
Тот осекся от неожиданности.
- Ты что…
- Идемте, товарищ подполковник…
И Гриншпун зашагал в ту сторону, откуда появился несколько минут назад.
Тарасов поспешил за ним.
Через полчаса они были на месте.
Месте происшествия, которое было оцеплено взводом охраны.
- Смотри, подполковник. - Гриншпун сдернул тряпку с котёлка, стоявшую рядом с костровищем.
- Ну, котёлок… - пожал плечами Тарасов.
- Ближе смотри, - особист осторожно, как что-то противное, взял круглый котёлок за проволочную ручку и поднес к лицу комбрига.
- Жирный изнутри. И мясом, вроде пахнет. И что?
- Идем дальше, - отбросил котёлок особист. Он зашёл за кусты. Под ними лежал десантник, укрытый дерюгой.
- Вчера, видать, помер. Вечером. Или ночью.
Гриншпун сдернул дерюгу. Тарасов, привыкший, кажется, ко всему резко отвернулся.
Штаны и подштанники бойца были разрезаны и стащены до колен. А с обоих бедер срезано мясо до отливающих голубым костей.
- Часть сожрали, паршивцы. А часть бросили в кустах. Видать, засек кто-то. Они и смылись.
- Кто они-то, не темни, особист!
- Из второго батальона ночью пропали двое. Рядовые Топилин и Белоусов.
- Белоусов, Белоусов… Баянист, что ли?
- Ну да. Синенький скромный платочек.
- Вот же…
Тарасов, казалось, растерялся. Что угодно, но только не это! Предательство казалось ему невозможным. Да ещё и…
- Вечером они парой были в охранении, около лежки раненых. Смена их не обнаружила. Стали искать, нашли вот это, - кивнул Гриншпун на котёлок. - А потом партизаны являются. Месяц не было, а тут взялись. Может, полицаи?
- Непохоже, уполномоченный. Непохоже. Слишком быстро для полицаев они явились.
- Зато как им удобно. Сотню раненых без боя в плен утащат. Подумай, командир. Нельзя им доверять.
Растерянность Тарасова прошла быстро:
- Решим на заседании штаба. Бойца похоронить. И молчок! Не хватало мне ещё людоедства, твою мать…
Командиры и комиссары, вопреки мнению Гриншпуна, раненых решили, все же, отправить с партизанами на Гладкий мох.
- Зря, товарищ подполковник, зря… Как бы не пожалеть. Потом.
Особист резко развернулся и зашагал к себе. Подполковник долго смотрел ему в спину, догадываясь, что особист считает его главным виновником всех бед бригады…
***Полкман с сыновьями шагал в конце колонны, размышляя над странным поведением этого особиста.
С одной стороны, у него работа такая - всех подозревать.
С другой стороны…
Полкману было немного обидно. Воюешь, воюешь, а тебя, вот такие, подозревают черт знает в чем.
Молодой ещё… Глупый. Совсем шлемазл. За полицаев, небось принял? Ага… Так и сунулись бы полицаи в самые зубы десантникам. Да и какой из еврея Полкмана полицай? Смешно…
Да черт с ним, с этим… Как его… Капитаном Гриншпуном. Раненых надо довезти…
Десантников уложили на санях по четыре-пять человек. Самых тяжелых. Остальные - легкораненые шли сами. Шатались, но шли. Сердобольные партизаны делились с ними своими скромными запасами.
Десантники не отказывались.
Полкман поражался этим парням. Молодые же совсем. Большинству и двадцати-то ещё нет. Откуда столько сил… Уму непостижимо.
Размышления командира прервал дозорный с левого фланга:
- Мартын Мартынович! Лыжников заметили. Вдоль дороги идут метрах в трёхстах.
- Наши? - насторожился Полкман
- Да кто ж их разберет! В маскахалатах, идут осторожно. Не приближаются. А мы и не спрашивали их…
- Правильно, - буркнул Полкман. - Пойдем-ка глянем.
Он надел старые свои охотничьи лыжи, подбитые мехом, и сноровисто пошёл за парнем из дозора.
Ходить зимой по лесу - целое искусство. В кусты не пролезешь, деревья тоже не по линеечке растут. Да и каждую кочку огибать приходиться. Лыжу поломаешь - и крантец охоте. На фрицев. Или кто-там шастает? Полкман смутно заподозревал, что бдительный особист послал за обозом раненых своих головорезов - проследить, что да как. Заодно и помочь, ежели немцы вдруг вылезут. Егерей немало шляется сейчас по лесам. И эсэсовцев. Этих, говорят, специально обучили на лыжах за десантниками бегать. Да ещё, говорят, финны появились. Сам Полкман их ещё не встречал, но слухи слыхивал.
- Вона, Мартын Мартыныч! Видите, с елок снег падает? Во, во! - Ванька Фадин, совсем ещё молодой пятнадцатилетка, возбужденно тыкал деревянной лыжной палкой в сторону шевеления кустов на противоположном краю просеки.
Полкман приложил палец к губам - тихо, мол, не ори! - и снял карабин с плеча. Немецкий 'Маузер'. Партизан его больше уважал, чем родную трёхлинейку. Удобнее, зараза. Прям не снимая с плеча можно затвор передернуть. А трёху - пока опустишь, пока передернешь, пока снова прицелишься. А в бою лишняя секунда жизнь отнимает. Свою или чужую. Кто быстрее… Пока быстрее Полкман. И сейчас тоже…
С той стороны просеки с винтовкой, обмотанной белыми тряпками, высунулся солдат. В белом маскхалате. Слишком белом. Десантники все в грязных, прожженых халатах. А этот очень уж чист. За первым вышёл второй, третий, четвертый… Пятеро. Небольшой дозор. И двинулись через открытое пространство, пригибаясь.
Полкман прицелился…
- Хальт! Хенде хох! - крикнул он своим мощнейшим басом. И на всякий случай добавил вечный русский матерщинный пароль.
Немцы, а это были именно они, партизан уже не сомневался, почти мгновенно брызнули в стороны, залегли и открыли стрельбу. И стали, почему-то, отползать!
Полкман не стрелял, удобно устроившись за шикарной толстой сосной.
- Дядь Мартын, дядь Мартын! Чего не стреляем-то, а? Чего не стреляем-то? - волновался Ванька.
- Цыц, Ванька! Лежи спокойно! Немцы палили недолго. Хорошие вояки. А на выстрелы уже бежали партизаны и некоторые десантники. Которые поздоровее.
Немцы приподнялись и рванули обратно.
- Дядь Мартын, дядь Мартын! Ну чего?
- А чего? - улыбнулся сквозь бороду Полкман. - Пусть идут. Потом прищучим. А то сбегут и приведут сюда подмогу.
Ванька нахмурился, решив, что командир струсил. Обычное решение для пятнадцатилетнего мальчишки, рвущегося в бой.
Чтобы пострелять.
И отомстить за повешенную мать.
- У нас, Ванька, сейчас другая задача раненых довести, а не в бой ввязываться. Понял? Доведем - повоюем, - Полкман подмигнул и потрепал мальчишку по голове. Но тот дуться не перестал. ещё бы. Командир не дал пацаненку вырезать десятую зарубку на прикладе.
- Все нормально, товарищи! Немецкий дозор! - поднялся Полкман навстречу бегущим партизанам и десантникам. - Был, да я на них рявкнул, они и сбежали. Так, Ванька?
Ванька хмуро кивнул.
Кто-то засмеялся. От голоса Полкмана даже лошади приседали.
- А теперь, обратно к саням и давайте-ка ходу прибавим. Чтоб гости не пожаловали.
Но без гостей в этот день не обошлось.
Они пожаловали, когда санитарный обоз уже подходил в краю болота Гладкий Мох. Полкман пожалел было, что не попытался кончить тех немцев на просеке. Но жалеть надо было раньше. А сейчас надо было воевать.
