Валентин Варенников - Неповторимое. Книга 3
Опять я остался наедине со своими тревожными мыслями. «Где же мне встречался этот взгляд?» — мучился я, пытаясь вспомнить. И наконец, представьте, вспомнил. Даже лоб при этом вспотел.
Было это на Украине в зиму с 1942-го на 1943-й, когда мы выходили из окружения, которое нам организовали немцы южнее Харькова. Наша 35-я Гвардейская стрелковая дивизия вместе с немногими другими соединениями оказалась на острие глубокого вклинивания. До Днепра оставались уже считанные километры, как вдруг нас захлопнули: ударив под основание главной группировки, немецкие войска окружили нас между Днепром и Северным Донцом. Не имея сил к удержанию огромных просторов Левобережной Украины (коммуникации растянулись, боеприпасы были на исходе, потери личного состава не восполнялись), командование Юго-Западного фронта приняло решение об отводе войск на рубеж реки Северный Донец. Нашей дивизии было приказано выйти в район южнее Балаклеи. Двигались по бездорожью в основном ночью, а к утру выходили на какие-нибудь незаметные деревушки и, выставив охранение, дневали, набираясь сил. Фашистская авиация днем просто свирепствовала, поэтому мы старались уходить в леса и в глухие деревни, куда немцы боялись ходить и тем более стоять гарнизонами, а службу свою они создавали из числа предателей. Вот и нам попался один такой на рассвете. Склонив свою плешивую головенку, он заглядывал мне в глаза и не говорил, а шипел:
— Ну что, хлебнули водицы в Днепре? То-то же! Это все пока цветики. Главное — впереди. Немцы еще покажут «кузькину мать». Сталинград — это эпизод. У Гитлера вся Европа в руках. Это силища! Когда вас вышибли с Украины, там был наведен полный порядок: все, от кого хоть чуть-чуть попахивало коммунистом, — были или расстреляны, или повешены, или зарезаны. И с вами так будет. Вы думаете, что убежите? Нет! Всех вас здесь сложат, как дрова…
— Товарищ лейтенант, что вы этого гада слушаете? Дайте я его хлопну, — не выдержал один солдат.
— Не надо, — успокоил я нашего солдата, — пусть говорит. Ведь от его слов моя ненависть к этим предателям и изменникам растет еще больше.
Но солдат, как-то быстро вывернувшись из-за моего правого плеча, с силой обрушил приклад на голову этого изменника. Тот упал, как сноп. Солдат, не мешкая, схватил его за ноги и поволок в лес. Через несколько минут вернулся и облегченно сказал: «Порядок».
Сейчас, вспомнив этот эпизод, я с омерзением вновь увидел взгляд Соловьева — злобный, змеиный. Тут мне позвонил Фомичев:
— Валентин Иванович, я навел справки: это обычная рабочая поездка с целью проверки или перепроверки каких-нибудь данных. В этом конкретном случае ничего делать не предполагается. Я думаю, нет смысла обращать на все это внимание.
Сообщение члена Военного совета, конечно, несколько сняло напряжение. Я отбросил все мысли о Соловьеве и о том, что он мог преподнести какой-нибудь «сюрприз». Ведь из какого органа прибыл! И люди туда, естественно, подбираются соответствующие. Поэтому мои рассуждения о Соловьеве, а тем более сопоставление его взгляда со взглядом провокатора и изменника, которого я встретил на войне, были по меньшей мере неуместны. Это была ничем не обоснованная крайность. Так я рассуждал тогда.
Приблизительно через неделю ко мне заходит тот же Соловьев и радостно говорит:
— Здравствуйте, уважаемый Валентин Иванович! Работу я закончил. Как сказал вам при первой встрече, так оно на самом деле и есть — никаких криминалов. Мало ли что кому-то покажется. В связи с этим я хотел бы показать вам текст одной из анонимок, чтобы вы были в курсе дела.
И дает мне два листа с плотно напечатанным текстом. Начиналось письмо с глубоких реверансов лично в адрес А. Пельше: только он лично и комитет способны наконец привести в порядок зарвавшегося военачальника (и далее моя должность, звание и фамилия), которому никакие законы и тем более приказы не писаны. И далее по полочкам раскладываются мои нарушения в области строительства. Сразу бросилось в глаза, что автор до тонкостей знает наши проблемы в этой области. Мысленно стал быстро перебирать всех, кто окружал заместителя командующего войсками по строительству генерала Дятковского. Я еще раз прочитал этот пасквиль, хотел было сделать себе пометки, но потом отказался от этой затеи — зачем унижаться?
Замечания анонима сводились в основном к следующему. К строителям предъявляются необоснованные требования в проведении форсированного строительства, что чревато нарушением мер безопасности, а следовательно, возможными травмами и даже человеческими жертвами, а также плохим качеством работ. Строительство ведется без всей необходимой отработанной технической документации (и даже сметы), а по рабочим чертежам, что является грубейшим нарушением существующих положений. Кроме бюджетных средств, утвержденных министром обороны, привлекаются еще какие-то дополнительные, происхождение которых вызывает тревогу относительно их законности. Ряд строящихся объектов, например, гостиницы в учебных центрах и т. д. — это прихоть командующего, их необходимость совершенно не обоснована и не вызвана жизнью. Допускается применение дорогостоящих отделочных материалов (керамзитовая штукатурка зданий, деревянные панели в казармах и т. д.), на что уже указывал заместитель министра обороны по строительству. Командующий и лично в отношении своего быта проявляет нескромность — с заездом в свой служебный дом приказал переоборудовать весь двор (участок).
Прочитав все это, я почувствовал омерзение, мне неприятно было даже дотрагиваться до этих листков, о чем я и сказал Соловьеву. Затем добавил:
— Я не намерен все это комментировать, но последнее, т. е. переоборудование двора дома командующего, действительно имело место. Дело в том, что особняк стоит в центральной части города, и все знают, кто в этом доме проживает. Изгородь же, выходящая на улицу, представляет собой совершенно прозрачную ажурную решетку, через которую как на ладони видно всё, что делается во дворе. А во дворе до меня были курятники и крольчатники, что, конечно, не украшало жильцов дома. Поэтому я приказал их снести, разбить клумбы с цветами, а внизу двора устроить волейбольную площадку. Вот и все «переоборудование». Что же касается всего остального, то это просто чушь.
— Вот вы и напишите об этом кратко, буквально на одном листке, — посоветовал Соловьев.
— Но ведь вы же сами сказали, что никакого разбирательства не будет. Зачем же предлагаете дать письменные показания?
— Да никакие это не показания! Просто ваше принципиальное к этому отношение.
Препираться с «высоким проверяющим», тем более по таким мерзопакостным вопросам, сопровождающимся его тошнотворной манерой «заглядывать в глаза», мне было крайне неприятно. Я сел, кратко набросал пояснение и, не перечитывая, отдал Соловьеву. Тот не просто взял, а мигом выхватил листок из моих рук. Впечатление было такое, что он боялся вообще ничего не получить, что в последний момент я передумаю и, написав, не отдам.
Соловьев сразу стал раскланиваться, сгребая при этом все свои бумаги в портфель. У двери он сунул мне потную, липкую, вялую ладонь и мы наконец расстались.
— Личность подленькая, — прокомментировал мой рассказ первый секретарь Львовского обкома КПСС Виктор Федорович Добрик, — но я не думаю, что он сделает какую-нибудь пакость, располагая тем, что имеет. И потом, даже самый отпетый подлец хоть малую толику совести, наверное, все-таки имеет! Думаю, что будет все нормально.
Я успокоился, затем пообщался с членами Военного совета округа, и мы решили все-таки обсудить это на заседании совета. Ограничились протокольной записью, что в связи с работой в округе представителя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС, Военный совет подтверждает, что нарушений в области выполнения плана строительства в округе нет. В то же время отмечает необходимость ускорения строительных работ. На этом, казалось бы, все и должно было закончиться.
Сам факт приезда «московского гостя» стал уже забываться. Однако месяца через полтора «бомба» взрывается. Звонит телефон правительственной связи «ВЧ». Поднимаю трубку, представляюсь и слышу в ответ голос того визитера:
— Здравствуйте, Валентин Иванович. Это Соловьев из Комитета партийного контроля.
— Слушаю вас, — насторожился я.
— Вы получили извещение о том, что вызываетесь на заседание комитета?
— Какое извещение? Какое заседание? Вы же говорили, что ваш приезд носил лишь формальный контрольный характер и что на этом все будет закончено?!
— Но комитет посчитал, что все это очень серьезно и ваше дело будут разбирать.
— О чем вы говорите? Какое «дело»? Ведь никто со мной по этим вопросам даже не беседовал!
— Как же, как же? А я? Вы ведь даже дали письменные показания! И сейчас стоит вопрос вообще о вашем пребывании в партии. Ваши действия расценены как антигосударственная практика.
