Георгий Жуков - Один "МИГ" из тысячи
Все это было не ново Покрышкину: за два года войны он изучил повадки гитлеровских летчиков и отлично знал качества их машин. Новейшие «мессершмитты» лучше прежних — их скорость высока, и огонь у них силен. «Фокке-вульфы» изворотливы. И все-таки Покрышкин был глубоко убежден: ни одна из этих машин не страшна советскому истребителю, если он хорошо владеет своим самолетом. Уж если наши летчики били гитлеровцев на «И-16» и «чайках», то что говорить теперь!
Ночью Покрышкин раскрыл при свете мигающего светильника свой самодельный альбом и в тысячный раз углубился в него. Конечно, многое здесь противоречит общепринятым взглядам. Как воспримут его предложения в дивизии? Он готов поклясться, что каждый штрих в этих схемах — истина. Но что скажет командование? В конце концов что он за птица? Подумаешь, никому не известный капитан, каких тысячи, берется перестраивать тактику истребительной авиации!
Может быть, его поддержит генерал? Кто знает!.. Борман пришелся ему по сердцу: видно, что он знает и ценит летчиков. Но поймет ли он Покрышкина? Ему хотелось подойти к нему и вот так, просто, по душам рассказать и выложить все, что так долго мучило и тяготило его. Но он боялся показаться навязчивым и смешным со своими самодельными чертежами. А времени для разговоров больше нет, завтра утром бой. Нет, будь что будет, а драться он будет по-своему!..
В 8 часов 40 минут утра капитан Покрышкин повел шестерку самолетов на прикрытие наземных частей в район станции Абинская. В паре с ним шел старшина Голубев. Второй и третьей парой летели тоже бывалые летчики, на которых можно положиться. И все же перед полетом Покрышкин долго разъяснял, как надо патрулировать, как поступать при встрече с противником, как осуществлять взаимодействие.
Наконец он повел свою машину на взлет. Техник Чувашкин с волнением проводил взглядом стремительно оторвавшуюся от земли красивую красноголовую птицу своего командира с крупным № 13 на хвосте. За Покрышкиным поднялись в воздух остальные летчики его группы. Построившись в боевой порядок, они шли парами, развернутым фронтом, располагаясь лесенкой над полем боя.
На станции наведения заметили, что истребители против обыкновения ходят на повышенной скорости. Они раскачивались в воздухе, словно острие гигантского маятника: на скорости вниз, потом «горкой» вверх, потом разворот и снова вниз. Солнце оставалось у них все время сбоку.
— Здорово задумано! — сказал, обращаясь к пехотному командиру, майор авиации, дежуривший на станции наведения. — Это кто-то из новеньких. Хитрый! Во-первых, у них большой запас скорости за счет вот этого движения маятника. А во-вторых, они отлично видят в сторону солнца, и их трудно поймать на внезапность.
Над полем боя мелькнули четыре точки. Майор в бинокль разглядел тонкие хвосты «мессершмиттов» и поднес к губам микрофон, чтобы предупредить патруль. Но в этот миг ведущий уже резко развернул всю шестерку, и майор услышал по радио короткую команду:
— Четверка, за мной! Паскеев, прикрывайте!
Четверка истребителей, используя запас скорости, обрушилась на «мессершмитты». Те метнулись на запад, но Покрышкин, совершив резкий вертикальный маневр, повторил атаку, и в воздухе вспыхнуло сразу два факела: один самолет сбил Покрышкин, второй — Степанов. Два других «мессершмитта» успели ускользнуть.
— Вот это да!.. — сказал майор, опустив микрофон. — Хватка! От такого не уйдешь!
А четверка истребителей уже вернулась в свой квадрат, и снова шесть машин, соединившись в единый патруль, стали мерно раскачиваться над полем боя, словно гигантский маятник...
После обеда Покрышкин со своей шестеркой опять летал прикрывать войска и опять действовал по-своему. Но на этот раз он не встретил противника и вернулся с полным боекомплектом. На разборе Покрышкин объяснил летчикам эскадрильи, что впредь все должны патрулировать только так, как он учил, а бой вести преимущественно на вертикалях.
Первый успех вселял уверенность.
Как-то вечером к Покрышкину вдруг подошел командующий воздушной армией, приехавший из штаба фронта в недавно прибывший полк.
— Мне доложили о вашем недавнем бое, когда ваш патруль сбил два самолета. Хвалю. Но вы увеличиваете скорость патрулирования за счет сокращения срока прикрытия поля боя. Не так ли?
Его ясные глаза с лучиками мелких морщин строго и испытующе глядели на капитана. Покрышкин упрямо нагнул голову,
— Да. Но зато мы сбили двух «мессеров»!
— В старину действительно говорили, что победителей не судят. Но времена меняются, и некоторые традиции стареют... План есть план. Патрулирование на больших скоростях влечет за собой увеличение количества самолетовылетов. Так?.. Стало быть, нужны расчеты, нужна перестройка графика. Выходит, начинать следовало бы не с сюрпризов командованию...
Генерал видел, что Покрышкин начинает сердиться, и это ему нравилось: значит, человек глубоко уверен в своей правоте. Командующий уже слыхал, что этот летчик давно мудрит над тактическими приемами и даже завел какой-то альбом схем и чертежей. Он узнал, что на счету у Покрышкина свыше трехсот боевых вылетов. Стало быть, этот капитан располагает солидным опытом.
— Приезжайте ко мне завтра, — неожиданно закончил разговор генерал. — Побеседуем...
И вот они вдвоем. Генерал понимал капитана с полуслова и многое, над чем тот бился месяцами, решал тут же, на ходу, несколькими точными и логичными ходами мысли. Это внушало Покрышкину глубокое уважение к генералу, как к знатоку авиации.
Генерал тем временем по своему обыкновению исподволь изучал собеседника, все ближе и ближе присматриваясь к нему. Конечно, Покрышкин предполагает много такого, что уже давно известно. Но виноват ли капитан, что ему приходилось порой ломать голову над тем, что уже решено другими? Работая на крайнем левом фланге огромного фронта, который в силу сложившейся обстановки был надолго отрезан и жил своей, можно сказать, обособленной жизнью, Покрышкин не мог знать, что там, на севере, одновременно с ним другие, такие же ищущие, творчески мыслящие летчики думали над теми же острыми тактическими проблемами.
И, слушая Покрышкина, генерал вспоминал, как в трудные дни лета сорок второго года на Юго-Западном фронте некоторые летчики, летавшие на самолетах «Лаг-3», уже пытались применять построение парами, выравнивали их фронтом над полем боя, эшелонировали патрули на высоте; как уже тогда, пользуясь еще несовершенной техникой, они удачно применяли вертикальный маневр. Сама жизнь учила летчиков, и часто они, работая порознь, на разных фронтах, одновременно приходили к тому же выводу.
Теперь настала пора собрать отдельные, разрозненные крупицы опыта и объединить их в стройную систему тактических приемов. Обдумывая планы предстоящих сражений, генерал с интересом слушал тридцатилетнего капитана Он чувствовал, что этот летчик не привык бросать слова на ветер. И, задумчиво перелистывая самодельный альбом Покрышкина, генерал всматривался в схемы и говорил:
— Вот эта этажерочка нам пригодится. Только превышение я бы дал поменьше. Представьте себе: если нижней паре потребуется прийти на помощь верхней, она потеряет слишком много скорости при наборе высоты. Треугольник хорош... Но вот здесь, на третьем развороте, я ставлю пока вопросительный знак: хвостик вы здесь все-таки подставили солнцу, а?..
Подробно поговорили они о применении радио в бою. Генерал узнал, что Покрышкин пользовался с радио с первых дней войны, хотя аппаратура тогда была еще несовершенна, и некоторые летчики обрезали шнур от шлема к приемнику, полагая, что радио только мешает своим треском и шумом.
Генерал сам был энтузиастом радио. Он ценил комдива Бормана за то, что тот еще за несколько лет до войны, работая командиром истребительной авиабригады в одном тихом украинском городке, настойчиво проводил опыты управления самолетами по радио. Борману доставляло тогда огромное удовольствие видеть, как самолет, принявший его команду, меняет курс, ложится в вираж, делает переворот. Проницательный командир, он уже в то время видел, что эти опыты сулят огромное будущее авиации.
Теперь в голове у командующего зрели планы широкого применения радионаведения в бою, и он советовался о деталях с опытным командиром эскадрильи: генерал не только учил подчиненных, но и учился у них.
Время уже перевалило за полночь, когда он встал из-за стола и сказал, улыбнувшись, Покрышкину:
— Ну, кажется, я окончательно замучил вас, а вам завтра летать. Всего хорошего!
Он пожал руку капитану, и Покрышкин вышел из избы...
С переднего края отчетливо доносилась гулкая канонада, и в хатах позвякивали уцелевшие кое-где стекла. Ночной небосвод лизало пламя пожаров. Где-то совсем близко шел упорный бой, и Покрышкину не терпелось дождаться рассвета, чтобы подняться в воздух.
