Богдан Сушинский - Черные комиссары
– Только потому, что к этому же типу принадлежите вы, баронесса Лозовская, – вежливо заверил ее Дмитрий, прежде чем Волчица успела встретить своего гостя на лестничной клетке черного хода.
37
Войдя в комнату, гость внимательно осмотрел сначала Гродова, затем Валерию и только потом, поиграв желваками, процедил:
– Капитан Крамольников, с вашего позволения, товарищи. Не путать с Раскольниковым, – а как только Гродов представился и пожал протянутую руку, тут же обратился в Валерии: – Смею ли я поинтересоваться вашим званием?
– То есть каким таким… званием? – артистично опешила девушка.
– Тем, которое вам было присвоено в контрразведке.
Чтобы сгладить неловкость ситуации, Волчица тут же пригласила гостей к столу, но все трое не спешили воспользоваться ее гостеприимством.
– Ах, вот оно что: в контрразведке? Как у медсестры у меня есть звание сержанта медицинской службы, которое меня вполне устраивает.
– Медицинской, говорите, службы? – недоверчиво уточнил Крамольников, упреждая Дмитрия и галантно предлагая стул сначала Валерии, а затем и Елизавете.
– А что в этом предосудительного? Не всем же быть чекистами или артиллеристами. Но когда мне предложат службу в контрразведке, потребую, чтобы сразу же присвоили звание капитана, равное вашему, капитан Крамольников, – а немного замявшись, язвительно добавила: – и вашему, капитан береговой службы Гродов.
– Задавая этот вопрос, я всего лишь намеревался выяснить, являемся ли мы коллегами.
– Вот только задали вы его так, словно сами принадлежите к вражеской разведке. Да к тому же подозреваете, что то ли меня к вам, то ли вас к нам – заслали, – озорно улыбнулась Валерия на сдерживающий взгляд Гродова, которому такой выпад показался слишком неосторожным.
Крамольников тоже перехватил его взгляд и, восприняв как знак поддержки, тут же обратился к нему:
– Профессиональная привычка, черт возьми, которая уже не раз подводит меня в общении с женщинами.
– Если вы считаете, что прямо, в лоб, задавать подобные вопросы даме, да к тому же в присутствии посторонних людей – это профессионально… – пожал плечами Гродов. – Впрочем, в артиллерии все проще: засекаешь цель, определяешь дальность, делаешь поправку на силу ветра и износ орудия…
– …И «половинишь вилку»[38], – кивнул энкаведист.
– Вот именно, «половиню», чтобы все по науке, как в училище натаскивали.
– Благоразумно не стану уточнять, в каком именно.
– В обычном, артиллерийском. Но даже мне, флотскому комендору, понятно, что демонстрировать какую-либо профессиональную привычку для разведчика – непрофессионально.
– Принимается, артиллерист, принимается… Я – сотрудник кабинетный, – внимательно проследил Крамольников за тем, как Дмитрий разливает вино, – на службе и дома вращаюсь в основном в своих кругах, в которых теперь уже – сделал он ударение на словах «теперь уже» – не очень-то напрягаешься. Тем не менее первый тост у нас всегда – «За Родину, за Сталина!», а второй – «За бдительность и заветы товарища Дзержинского!». Судя по тому, что творится сейчас у наших границ, первый тост наш тоже будет – «За Родину, за Сталина!» и, конечно же, за бдительность! Без этого никак нельзя.
«Держится он вполне естественно», – подумалось Гродову. Речь безупречно русская, с хорошо знакомым ему, характерным московским произношением. Поведение тоже раскованное, компанейское. Неужели так способен вести себя человек, которого только что перебросили из-за рубежа и для которого провал означает только одно – смерть в подземельях НКВД? Правда, лицо его с явным налетом аристократизма, да и манеры напоминают те, которые приходилось видеть в кино и в театральных постановках о царских и белых офицерах. И все же скорее всего Крамольников – не тот человек, появления которого так терпеливо, по-охотничьи, ждет полковник Бекетов.
– Мундир на вас хоть и морской, но батарея, как я понял, сухопутная?
– Береговая.
– Понятно: дальнобойная, стационарная… Корабельные орудия, установленные в береговых бетонных капонирах. И бьют, наверное, километров до сорока.
Крамольников не спрашивал, а утверждал, но при этом очень пристально наблюдал за поведением капитана и медсестры, которые сидели по ту сторону стола.
– Не стану возражать. Приблизительно в этих пределах, – неохотно согласился Гродов.
Любые сведения, связанные с его артиллерийским комплексом, считались засекреченными, но в первые же дни комиссар батареи с горечью признал: «Несмотря на всю секретность, любой мальчишка из любого окрестного села сообщит вам, что снаряды наши улетают на сорок километров. Мы, конечно, пытались запускать дезинформацию, но уже поздно».
– Теперь, когда запахло порохом, на такие батареи будут возлагать особые надежды. Иначе как надежно прикрыть подступы к Одессе с моря? Особенно с западной стороны побережья.
– Если уж надежно перекрывать подступы к заливу, то делать это следует с двух сторон – с запада и востока, – простовато возразил Гродов. – Одесский залив настолько широкий, что совершенно не приспособлен для устройства в нем гавани, пришлось строить искусственный мол, искусственную стену «волнореза». Теперь и прикрывать его во время боевых действий тоже будет непросто.
– Понятно, что одной вашей батареей прикрывать город с востока будет сложновато. Впрочем, говорят, что там их уже две?
Гродов понял, что Крамольникову хорошо известно о существовании второй батареи, расположенной почти на пятнадцать километров ближе к городу, и что это уже проверка.
– И ходят слухи, что собираются строить третью, – уклончиво ответил он, так и не поняв до конца: то ли этот заезжий чекист оказался здесь случайно и, по привычке, пытается провоцировать его на предмет утечки секретных данных; то ли перед ним, в самом деле, вражеский агент?
Впрочем, решил он, пусть над этим ломают голову полковник Бекетов и его люди.
– Только вряд ли успеют построить, опять же, исходя из того, что происходит на границах. Это ведь не полевую батарею расположить, которую бойцы разворачивают и приводят в боевое состояние в течение каких-нибудь десяти минут. Насколько мне известно, у вас там целый подземный городок – с казармами, своей электростанцией, с мощным складом снарядов…
– Вы ведь прекрасно знаете, что все эти сведения секретные, как и само месторасположение.
– Не паникуйте, капитан: мы общаемся в узком кругу, в моем присутствии. Впрочем, вы, комендор, правы: сейчас не время удовлетворять праздное любопытство. А вы удивительно красивая женщина, Валерия, – мгновенно переключился на другую тему Крамольников, словно бы уловил сомнения комбата. – Медсестра – это не для вас, мелковато. Почему вам лучше пробовать себя не в театре, а в кино.
– Сама понимаю, что медсестра для меня – мелковато, – охотно согласилась Лозовская, – поэтому буду продолжать учебу в мединституте.
Пресекая ее дальнейшие фантазии, Крамольников решительно покачал головой.
– Вы не поняли меня, Валерия. Речь идет об искусстве, о славе, достойной памяти Веры Холодной и других великих актрис.
– Во-первых, кроме Веры Холодной, никаких других имен великих актрис я не знаю, а во-вторых, нет во мне ни актерского таланта, ни увлеченности театралки.
– Нужно только ваше желание, и все решится как бы само собой. Когда на экране появляется женщина такой красоты, – нагло флиртовал энкаведист, или кем он там был на самом деле, демонстративно не обращая внимания на присутствие Гродова, – никому и в голову не приходит следить за качеством ее игры. К черту детали: все и так очарованы.
«А ведь мне придется оставить Валерию в его обществе, – почти с ужасом осознал Гродов, посматривая на часы. Отведенные ему тридцать минут уже были на исходе, и теперь он обязан был оставить это странное собрание. – Может, прямо сейчас и пристрелить его? И, как говорит сам Крамольников, «к черту детали»!
Когда Гродов объявил, что уходит, Лозовская поднялась, чтобы выйти вместе с ним или просто провести его, но хозяйка решительно опередила ее.
– Посидите еще, Валерия, – настойчиво произнесла она. – Составьте нам компанию, все равно торопиться вам некуда. Я сама проведу вашего кавалера. – И, церемонно взяв Дмитрия под руку, провела его через зал. Оказавшись рядом с ним в тесной прихожей, она сама надела ему на голову фуражку, прижавшись при этом к нему всем телом, обволакивая его духами и пышной грудью. – Вы вполне можете приходить сюда и без вашей спутницы, – выдохнула она ему на ухо. – По выходным, по вечерам. С молодыми, да еще с такими гордячками, как Валерия, всегда много мороки. Разве я не права?
– Сто раз правы.
– А здесь у вас всегда все будет, как надо, как положено, – храбро поползла рука женщины по его бедру. – Без капризов и жеманничания.
– Чтобы всякий раз сталкиваться с Крамольниковым? – задал Дмитрий тот важный для себя и для операции вопрос, ради которого все еще терпел физическую близость этой дамы.
