Александр Осипенко - Пятёрка отважных. Лань — река лесная
А когда вернулись домой, снова началась суматоха. Нужно было собрать миски, ложки, котелки, взять соль, хлеб и многое другое: в пуще ведь придётся жить без малого неделю.
День промелькнул, словно один час. Когда всё упаковали, связали, солнце уже опустилось к самому лесу и, казалось, выбирало, как бы ему изловчиться проскочить между деревьями, не запутаться в сучьях.
— А ведь мы не всё прихватили, что нужно, — вздохнул Валерка, устало садясь на лавку.
— А чего ещё не хватает? — удивился Лёня.
— Овощей у нас никаких…
— Выдумал! — перебил его Алик. — Тыквы ещё набери, репы…
— Я не то сказал, — поправился Валерка. — Яблок нам нужно да груш. Понятно? Пришли к лагерю — и, милости просим, каждому по яблоку. Красота!
Алик сглотнул слюну.
— А что, — сразу согласился он. — Яблоки — это неплохо.
— Штук по пять каждому на день! — воскликнул Валерка.
— По пять!.. Знаешь, сколько это наберётся? Мешок.
— Ну, хотя бы по четыре. Это значит, нам нужно на семь дней… — Гуз задрал голову, пошевелил губами и объявил — Сто шестьдесят восемь штук!
— А сколько у нас денег?
— Что-то около десятки…
— Ну вот, а говоришь! За столько яблок Тэкля, если хочешь, всю сотню сдерёт.
— Сдерёт… — согласился Валерка и задумался.
Садов в деревне много, но всё молодые. А самый богатый сад — у Тэкли. Он посажен ещё до войны. Все остальные довоенные сады либо погибли в огне, либо были вырублены немцами. А Тэклин уцелел — в ту пору он был совсем молодой. Как укутали его в сорок первом в еловые лапки да колючую проволоку, так он и простоял в этом наряде до конца войны.
Сейчас Тэклин сад — на всю округу. Около сорока деревьев! Тут и «Антоновка поздняя» и «Антоновка ранняя», есть «Ранет» и «Боровинка», «Цыганка» и «Титовка». Пять яблонь — «Белый налив», три — «Налив винный», два «Апорта», два «Штрифеля». Есть ещё три «Лизы», одна «Анна», три «Адама», две «От бешенства» — да ещё яблонь десяток, названия которых знает одна Тэкля, потому что сама их и придумала.
Но и это ещё не всё. Есть у Тэкли в саду четыре высоких, стройных «Слуцких бэры». Стоят они, будто часовые, по углам сада. Видны издалека, особенно осенью, когда созревают груши.
А что это за груши! Это сахар, мёд, солнце и все самые лучшие ароматы цветов и деревьев, собранные вместе и заключённые в золотые горлачики. Глянешь на такую грушу — и слюнки сами потекут. А если уж попробуешь!..
Замечательный сад у тётки Тэкли! А вот сама Тэкля… Нет в округе сада лучшего, чем у неё, нет в округе и человека более скупого, чем Тэкля. «Зимой снегу не выпросишь», — говорят про неё люди. Никто не съел даром яблока из её сада. Даже паданцем не угостит! Всё на базар тащит. Люди только диву даются: как на работу в колхоз — у неё порок сердца, едва дышит, бедняжка; а созреют яблоки — мешками таскает их и в райцентр, и на станцию, и на стройку.
А между тем, если правду сказать, то и сад это не Тэклин. Перед самой войной посадил его единственный Тэклин племянник, сирота Анатолий Цепок, молодой, неженатый парень. Посадить посадил, а увидеть яблок так ему и не пришлось. Погиб в бою с фашистами…
— А если одолжить немного яблок? — предложил Алик. — Деньги мы ей потом отдадим.
— Не даст, — вздохнул Валерка.
— Даст! Я попрошу. Скажу, что, мол, так и так, будем писать книгу и про Анатоля напишем. Даст! Пошли, Валерка, нести поможешь.
— Я? — выкатил глаза Гуз. — Да ты что? Тэкля как увидит меня, так… — Он махнул рукой.
— Тогда пойдём с тобой, Лёня.
После недолгих уговоров Лёня согласился. Алик нашёл мешок, прихватил на всякий случай остаток денег (на задаток), и они с Лёней направились к Тэкле. Валерка проводил делегацию до ворот Тэклиного дома, а сам спрятался за хлевушком, в густом бурьяне.
Прошло минут десять. Тихо, ни звука. Но вот скрипнула калитка, послышались шаги.
«Они!» — решил Валерка и выскочил на улицу.
Алик и Лёнька шли с пустыми руками, красные и злые.
— Не уговорили? — подошёл к ним Валерка.
— Уговоришь её, как же! — буркнул Алик. — Сидит под яблоней, как баба-яга, грызёт яблоко и гундосит: «Нужны яблочки — гоните денежки. Если вы экспедиция, то и деньги у вас должны быть. Я хоть и неучёная, но меня не обдурите!..» Хотел я ей такое сказать, да… — Алик плюнул сквозь зубы и зашагал вдоль улицы.
Вернувшись под навес, ребята долго молчали. Взрослые были ещё на реке. Алик в последний раз перед тем, как отвести Метеора во двор к сестре, угостил бычка клевером — кормил из рук, по горсточке. Лёня осмотрел удочки. Валерка, уставясь на корыто с водой, в котором барахтался утёнок, грыз ногти. Вдруг на лице у него появилось отчаянное и решительное выражение. Он вскочил с бревна, на котором сидел, и подошёл к Алику.
— Неси патефон! — проговорил он тоном, не допускавшим возражений.
— Патефо-он? — оторопел Алик.
— Патефон и все пластинки! Я тоже побегу за пластинками.
— Что он придумал? — пожал плечами Лёня и с недоумением посмотрел на Алика. — Не собирается же он патефон в пущу тащить!
— Этот что-нибудь придумает! — Алик почесал лоб и пошёл в избу.
Вскоре на столе под берёзой стоял новенький патефон — премия от колхоза за высокий урожай льна на участке пионерского звена, которым прошлый год руководил Алик, — и лежала высокая стопка пластинок.
— Теперь сортируйте! — командовал Валерка, который тоже успел вернуться с охапкой пластинок. — Разные там фокстроты да вальсы — вон. Они нам не понадобятся. Современные песни тоже откладывайте в сторону. Ну, можно оставить «Подмосковные вечера», «Тёмную ночь» и те, что пожалостливее. А выбирать старайтесь старинные, где поёт Русланова. «Липу вековую», «Помню, я тогда молодушкой была», «Среди долины ровныя», про бесшабашную голову… Как её там?.. Ага, «Меж высоких хлебов…». Найдите «Выхожу один я на дорогу». Нам нужно подобрать таких пластинок штук двадцать-двадцать пять.
— Зачем тебе всё это? — допытывался Лёня.
— Нужно!
Когда пластинки «рассортировали», Валерка облегчённо вздохнул: старинных песен набралось ровно двадцать.
— Теперь, братишки, берём эту музыку и идём на реку. Туда, к сломанному дубу.
Друзья переглянулись, ничего ещё не понимая.
— Да скорее же! — нетерпеливо повторил Валерка. — Солнце уже заходит.
Зная, что от него до поры до времени всё равно ничего не добьёшься, Алик сгрёб патефон и решительно сказал:
— Пошли!
Сломанный дуб рос сразу за садом тётки Тэкли, на обрывистом, поросшем лозняком берегу реки. Ребята расположились под дубом.
— Теперь, Алик, поставь «Липу вековую». Да на всю силу пусти! — велел Гуз.
Над засыпающей рекой поплыла протяжная русская песня:
Ля-и-и-па-а-а веко-ва-а-я-яНа-ад ре-еко-ой шуми-и-ит,Песня-я уда-ла-а-а-а-яВда-а-леке звени-и-ит!..
— Алик, Алик! Давай что-нибудь новенькое! — шумели девчата и мальчишки, которые сразу же окружили патефон. — Заведи ту, про рушничок.
— Потом, потом! — успокаивал их Валерка. — По очереди будем ставить. Фольклор и классику тоже любить нужно.
Валерка говорил без умолку, а сам всё время беспокойно поглядывал на Тэклин дом. Там — ни души. На лице у Валерки тревога и досада.
— Алик! Давай ещё раз «Липу». Сначала! Какая чудная мелодия! Ли-и-и-па… — Валерка вдруг умолк: на огороде, за высоким забором, показалась Тэкля. Толстая, коротконогая, с совиными, навыкате, глазами, она переваливалась с ноги на ногу, как старая утка, и… улыбалась!
— Смотрите, баба-яга… — прошептала маленькая, в кудряшках девочка, но Гуз так посмотрел на неё, что она прикусила язык.
— М-можно, голубочки, к вам? — проскрипела Тэкля, подходя к детям. — Сижу в шалаше и слышу — так уж ладно вы поёте! Ох-хо-хо!.. Любила когда-то и я петь!
— Это, тётя, не мы, это патефон поёт! — заметил курносый мальчуган.
— Всё равно красиво.
— Садитесь, тётенька! Ребята, подвиньтесь! Пусть тётя Тэкля сядет. Она ведь больная! — засуетился Валерка.
— Вот дай бог вам здоровьечка! — растроганно проговорила Тэкля, устраиваясь возле патефона.
— Нам бы лучше яблочек, тётенька! — хихикнул всё тот же курносый.
Тэкля и бровью не повела, как будто не расслышала.
— Алик, для тёти Тэкли! — скомандовал Валерка.
И когда «Липу» сменила «Помню, я тогда молодушкой была», а Тэкля раз-другой всхлипнула, он шепнул на ухо Алику:
— Играйте все двадцать, пока в кустах кукушка трижды не прокукует. Понимаешь? И — ни шагу отсюда! А как услышите кукушку — берите патефон и домой.
Никем не замеченный, Валерка сполз вниз, к реке, и исчез в кустах.
Чем недоволен Архип Павлович
Если тебе четырнадцать и если весь день накануне ты провёл на ногах, облетал Турки и Борки, не присев ни на минуту, сладко спится где бы ты ни лёг: в мягкой постели, на охапке соломы или на жёстком топчане…
