Сергей Михеенков - Штрафники против гитлеровского спецназа. Операция «Черный туман»
Стрельба мгновенно прекратилась. Самолет продолжал кружить над лесом. Шмитхубер несколько раз выстрелил из ракетницы, обозначая месторасположение своей группы. Эфир молчал. Шмитхубер тут же передал, чтобы тщательно осмотрели квадрат хутора Котовичи. Но летчики, видимо, не поняли приказа и сместились в сторону Чернавичей и какое-то время кружили там. Затем появилась пара «лавочкиных». Советские истребители стремительно пронеслись на бреющем с севера на юг, затем развернулись и перехватили тихоходный «шторх» где-то над большаком на Омельяновичи. Завязался воздушный бой. Он оказался скоротечным. «Шторх» не мог противостоять скоростным истребителям, вооруженным 20-мм пушками.
С земли казалось, что все произошло в одно мгновение. Лейтенант Шмитхубер, сжимая бинокль и осматривая пустое небо, ругался по-немецки. Радовский в его сторону даже не повернулся. Его группа продолжила стрелковый бой. Постепенно стали выявляться силы противника. Два пулемета. Два-три снайпера, хотя, возможно, всего лишь один, но очень опытный. До пятнадцати человек автоматчиков. Судя по тому, что Советы заняли позиции и не отходили, самолет мог находиться и здесь.
Вот оно, то мгновение, ради которого они пришли сюда. И возможно, там, у них, Сакович.
Пара советских истребителей снова прошла над лесом. Рев их моторов слышался долго, вибрирующим эхом отдаваясь в глубине урочищ. Новые самолеты. Скоростные. Маневренные.
– К Омельяновичам подались. К аэродрому.
Интересно, кто это сказал. Радовский поднял голову, привстал на локте, чтобы разглядеть курсанта, говорившего об аэродроме. Тот тоже поднял голову, начал всматриваться в глубину лощины. И в это мгновение там стеганул, будто длинным пастушьим кнутом, одиночный выстрел, и курсант, неестественно запрокинув голову, стал заваливаться набок. Кепи слетело с его головы, как будто его сорвало резким порывом ветра. К курсанту тут же подползли двое других, оттащили его за ноги за деревья.
– Ну что там? Живой? – спросил Радовский. Он чувствовал, что Советы переигрывают их. Они приготовились. Они словно знали, что погоня, если она будет, пойдет именно этим маршрутом. Что ж, маршрут несложный. Они торопились догнать ушедших, а потому ринулись наикратчайшим путем. Интересно, успели ли летчики «шторха» засечь советский самолет и передать на аэродром его координаты. Возможно, успели. Тогда через минуту-другую придет сообщение.
– Готов, – услышал Радовский голос фельдшера.
– Черт! Они перебьют нас по одному!
– А ты убери голову!
Радовский слушал, как переговаривались его солдаты, и вдруг вспомнил пасхальное яичко на полочке перед лампадкой в доме Василя Рогули. Это было обычное праздничное яичко, крашенное луковой шелухой. Крошечный огонек лампадки кое-как освещал своим тусклым маслянистым светом темный угол с иконами, но бордовое яичко на белом полотенце выделялось так, как будто только для него и зажгли лампадку. Когда Радовский закончил утомительный разговор с «самооборонщиком», ему захотелось подойти к святому углу, взять яичко и унести его с собой. Но как это сделать? Пасхальное яичко хранило мир и покой этого дома, наполненного жизнью простой крестьянской семьи, голосами детей, надеждами на лучшее будущее. А то, что хозяин лжет и изворачивается… Как ему спасти свою семью и при этом не испачкать рук в чужой крови?
На этой войне, подумал Радовский, каждый решал для себя эту проблему сам. Радовский тоже вначале надеялся обойтись малым, перешагнуть через кровавое месиво. Но очень скоро все повернулось так, что брезгливость пришлось отбросить.
Спустя несколько минут группа в семь человек скакала по лесной дороге, далеко стороной объезжая редкую стрельбу вялого боя. Возглавил группу сам Радовский. Они-то и выскочили к Котовичам в тот момент, когда капитан Омельченко со своими людьми уже подошла к самолету.
– Кто такие? Назад! Оружие на землю! – остановил их окрик, и тотчас длинная пулеметная очередь ударила поверх голов.
– Тихо, мудило! Свои! – закричал один из курсантов.
– Какие еще свои в немецкой форме? Пароль!
Они замешкались. Пароля никто не знал. И даже не предполагал, что Советы, действуя за линией фронта, введут пароль. Знал ли его Василь Рогуля? Вряд ли.
– Огонь! – закричал вдруг один из разведчиков. Он ловко соскочил с серой кобылы, огрел ее по крупу стволом автомата и тут же залег.
Следующая очередь выбила из седел двоих курсантов. Один из них запутался в стременах, и лошадь, одурев от стрельбы и криков ужаса, понесла его краем протоки прямо на пулеметный огонь. Второй, раненный в руку, ковырялся в зарослях печеночницы и пытался отползти вниз, к лощине, в безопасное место. Почти одновременно открыл огонь и пулемет Верченко. Казак залег за огромной, в два обхвата осиной, и посылал очередь за очередью через узкую протоку, откуда навстречу им высверкивали автоматные очереди залегших Советов.
– Кардин! Беленко! Зайдите левее! Верченко! Не задень самолет! Видишь его? – И Радовский указал стволом автомата в сторону русского истребителя, заваленного маскировкой.
– Вижу, господин майор! – отозвался Верченко.
Радовский уже овладел ходом боя. Советы тоже притихли, прикрылись пулеметным огнем и теперь переползали с места на место, отгоняли в лощину лошадей.
– Петров! Займись ранеными!
В следующую минуту произошло то, что изумило Радовского. Он снова убедился в том, что его фельдшер – человек, которого он совершенно не знает.
Петров встал. Отряхнул полы куртки, стряхивая с них налипшую прошлогоднюю листву. Автомата в его руках не оказалось. Автомат он оставил на земле. Передвинул брезентовую сумку с красным крестом на живот и, подняв над головой правую руку, пошел к раненому.
– Не стреляйте, ребята! Не стреляйте! – послышалось над протокой. Это кричал фельдшер Петров советскому пулеметчику.
И тот замолчал.
– Вы кто? – снова закричали из-за протоки. Похоже, там испытывали некоторое смятение: открыли огонь по людям в непонятной форме, которые, к тому же, говорят по-русски. Было бы неплохо успеть этим воспользоваться.
– Свои! Разведка! Черт бы вас побрал! – закричал Радовский.
– Назови фамилию командира! – тут же потребовали из-за протоки.
– Смирнов! – рискнул Радовский, зная, что Смирнов – самая распространенная фамилия, которая встречается даже чаще, чем Иванов или Петров.
– А ну-ка, Смирнов, встань! – Голос из-за протоки показался Радовскому знакомым. Неужели Курсант, подумал он. Надо было вставать. Но рядом ворохнулся Лещенко и сказал:
– Господин майор, я встану. – И, не дожидаясь разрешения, вскочил на ноги и махнул над головой автоматом.
Короткая пулеметная очередь. Лещенко ничком сунулся в заросли печеночницы и захрипел. Радовский подполз к нему. Его верный денщик еще был жив. Но глаза его видели одно только небо и не выражали ничего, кроме изумления. Как будто там он, наконец, увидел величественный образ Того, в Кого не верил с самого начала. Две пулевые пробоины намокали кровавой слизью на его груди. Пулеметчик стрелял очень точно. Одна пуля попала в середину груди. Вторая чуть выше, почти под ключицу. Она прошла навылет. Радовский перевернул обмякшее тело Лещенко на спину. Из-под разорванной куртки, в кровавую дыру, торчала плоская кость сломанного ребра. Перевязывать Лещенко было уже бессмысленно. Он машинально зажал рану ладонью и встряхнул денщика.
– Лещенко! Сынок!
– Готов Лещенко, господин хороший. – Это подполз Петров.
«Господин хороший…» Произнесено это было с едва скрываемой иронией. Эти люди, которых он вытащил кого из концлагеря, кого прямо из колонны военнопленных, кого из вспомогательных формирований немецкого ближнего тыла, согласились служить Великому рейху. Так же, как согласился и он. Но между ними пролегала пропасть. Иногда, когда он разговаривал со своими подчиненными, ему казалось, что он чувствует их настроение, понимает мотивы их поступков и цели их новой службы, но потом наступали минуты, которые опрокидывали все. В те трудные мгновения он начинал сомневаться даже в себе.
– Оставьте его. Он уже на небесах. – И Петров буквально вырвал из рук Радовского тело Лещенко.
Советы, похоже, тоже несли потери. Пулемет Верченко молотил по зарослям ольховника не переставая. Закусил, вошел в азарт, мстит за Лещенко, подумал Радовский, но пора бы уже поменять позицию. И только он об этом подумал, высматривая, куда бы расчету МГ лучше переместиться, первая граната разорвалась перед осиной с небольшим недолетом. Черт бы их побрал. Он вскочил на ноги и сделал короткую перебежку в сторону Верченко. Пулеметчик не прекращал огня. Как они могли забросить гранату на такое расстояние? Он прикинул: метров восемьдесят, не меньше. То, что это была граната, а не мина легкого 50-мм миномета, он это понял сразу. Ф-1.
– Верченко! Прекратить огонь! Отойди правее и замри!
