Евгений Федоровский - «Штурмфогель» без свастики
Полковник подошел к батарее и приложил к ней зябнущие руки.
- Были ошибки. Первая: кража радиостанции с «Ю-52»… Слава богу, что эта история сошла с рук. Пока сошла. — Зяблов поднял палец. — В руках Коссовски веская улика: Ютта пользовалась этой рацией. Коссовски сейчас в госпитале, но будь спокоен: выздоровеет и все поставит на свои места.
- Да, история рискованная. Но добывал рацию Эрих. Я не знал, что наша испортилась.
- Все равно Коссовски может нащупать твои связи с Хайдте. Вторая ошибка: зная о том, что функабвер прислал мониторы в Аугсбург и Лехфельд, ты все же попросил Ютту передавать сведения об объекте «Б», то есть о «фокке-вульфе».
- Вы требовали срочного ответа на запрос.
- Понимаю. Важно было знать, что это за птица — новейший истребитель — и какого сделать на нее охотника. Но рисковать радистом я бы лично не стал, поискал бы другие возможности.
- Я не знал о том, что приехал Коссовски. Он жил в Лехфельде нелегально.
- Ну и что же из этого? Коссовски не Коссовски, а функабвер-то был.
- Они вытащили свои мониторы из водосточных труб, и машины перебросили их в какое-то другое место.
- Они ловко провели тебя, Мартынов. Ты видел в городе закрытые армейские машины?
- Видел.
- Так антенны они спрятали под брезент. Эти машины были даже замаскированы под санитарные.
- Точно! Я видел несколько санитарных машин, хотя в них особой надобности не было.
- Вот-вот. Ну ладно. Расскажи мне об Эрихе Хайдте. Он скрылся или попал в гестапо?
- Скрылся. Я просил вас убрать Коссовски.
- Пока это сделать невозможно, Павел. Мы не можем послать человека с единственным заданием убрать Коссовски.
Зяблов выключил свет и раздвинул шторы. Занималась робкая зимняя заря. Улицы и дома были в белом. По замерзшей Москве-реке тропкой шли женщины на работу в первую смену. Кое-где висели аэростаты заграждения, высеребренные инеем.
- Как ты думаешь, они все же успеют бросить «Штурмфогель» на фронт?
- Трудно сказать. Мессершмитт продолжает доводку на свой страх и риск.
- Значит, торопится?
- Выходит, так.
- Деталь существенная. Дальше?
- В Германии начинает ощущаться недостаток топлива — бензина, керосина, масла. В скором времени это отразится и на «Штурмфогеле». Кроме того, не хватает летчиков. Факт, что нас бросили сейчас на фронт, говорит сам за себя.
- Помаленьку выбиваем, значит?
- Да. Летные школы не в состоянии удовлетворить нужды люфтваффе.
- Понадеялись на молниеносную войну, да просчитались, — засмеялся Зяблов.
- Гитлеровцы возлагали большую надежду на асов. У них такое неофициальное звание присваивается тому, кто сбил не меньше десяти самолетов противника.
- Вот в первую мировую из девяти тысяч самолетов пять сбили асы, — проговорил Зяблов, — этакие воздушные снайперы.
- У немцев своеобразная тактика: асы могут выбирать цель, какую хотят, и летают, куда хотят. На свободную охоту. Но асам надо отдать должное: они хорошо знают слабые и сильные стороны нашей авиации. Они виртуозно владеют самолетом, разумеется, смелы, дерзки, расчетливы… Спортивный дух, жажда боя — вот что ими движет.
- Ничего, у нас тоже есть асы, и не одиночки, как барон Рихтгофен или граф Эйхенгаузен, а тысячи толковых ребят.
- Это я почувствовал на себе, — улыбнулся Павел, потирая шею.
- Вот-вот, а еще крест нацепил. — Зяблов, помолчав, серьезно спросил: — Какие модификации «Ме-109» применяют фашисты у Сталинграда?
- «Мессершмитт-ЮЭФ», «109Г», «109Г2»… Но все эти модификации только утяжеляют машину. Больше пулеметов — добавочный вес, поставили более вместительные баки с горючим — тоже, увеличили скорость, форсируя двигатель, — опять же лишний вес. В результате Вилли снизил показатели скороподъемности, вертикального и горизонтального маневра. А вот «фокке-вульф» — машина хоть и тяжеловатая, но серьезная. Конструкторам надо призадуматься, чтобы наши истребители могли бить и этот самолет.
- Кстати, кто такой Фокке? — спросил Зяблов.
- Основатель фирмы, профессор. Но гитлеровцы выгнали его с собственных предприятий и дали ему недалеко от Бремена заводишко, похожий на конюшню. Только имя его оставили. Невыгодно фашистам поступаться технической надежностью фирмы «Фокке». Сейчас заводами руководит Курт Танк, бывший шеф-пилот Геринга, этакий прусак в шрамах. У него лицо будто вырублено одним топором.
- А Юнкерс, слышал, попал в опалу и незадолго до войны умер? — спросил Зяблов.
- С Юнкерсом случилось то же самое. Измордовали. Но, между прочим, в Германии о его смерти не сообщалось. «Юнкерс был, Юнкерс остался» — так, по крайней мере, пишут газеты.
Помолчав, Павел спросил:
- Владимир Николаевич, скажите честно: у нас-то есть что-либо подобное «Штурмфогелю»?
- Есть! И не подобное, а лучше, надежнее. Когда-нибудь о таком самолете напишут истории… Насколько я понял, немцы ищут решения быстрого и компромиссного. Торопятся, делают тяп-ляп, обжигаются… — Зяблов сел за стол и задумался. — И все же хотелось бы нам знать о «Штурмфогеле» побольше.
- К сожалению, я не имею допуска к этому самолету…
- В том-то и беда… Сейчас идет война и людей и техники. Нам очень важно в подробностях знать, какое еще оружие фашисты думают применить на фронте… До мелочей, до винтика… Можно испробовать такой вариант: скажем, заполучим знающего человека, ну хотя бы Гехорсмана…
- Рискованно, Владимир Николаевич.
- Верно, рискованно, — согласился Зяблов. — Да Гехорсман и недостаточно сведущ. А если Зандлера?
- Он умрет от страха, как только поймет, что попал к русским.
- А если поискать у него слабые струнки, взять на крючок?
- Но самолет будут продолжать делать другие.
- Да, ты прав… Тогда придется устроить шум на всю Германию, сделать так, чтобы «Штурмфогель» не вошел в серийное производство.
- Уничтожить опытный образец?
- Да, уничтожить! Взорвать, сжечь, разбомбить!
- Хоть и чудовищно трудно сделать это, но попробовать можно.
- Нужно сделать. К тому же надо похитить техническую документацию «Штурмфогеля», да так, чтобы немцы знали об этом. Все это натолкнет фашистов на мысль, что для нас не существует секрета «Штурмфогеля». Стало быть, вряд ли они отважатся все начинать сначала. Да и заказов из министерства авиации Мессершмитт не получит. Тебе придется им помочь в этом.
- Разве вы направите меня обратно?
- Да. Именно на эту отчаянную диверсию. Павел порывисто встал и отошел к окну. Упершись лбом в оконную раму, он глухо проговорил:
- Я не был в России восемь лет… Я не видел лица матери восемь лет… Пошлите меня лучше на фронт. Я хочу убивать их, а не играть в друзей.
Некоторое время Зяблов молча смотрел в спину Павла, давая ему выговориться. Но Павел смолк, и тогда Зяблов жестко произнес:
- Хорошо… Я дам тебе отпуск. Ты останешься работать в управлении… Хорошо… В конце концов, ты заслужил это. — Владимир Николаевич встал и заходил по кабинету. — Я не буду говорить банальные слова о том, что иной раз один такой, как ты, стоит целых дивизий. Ты уйдешь… Ты не полетишь обратно в Германию… Но нам придется восстанавливать все связи заново. Без уверенности в успехе. Без надежды на успех! Если этот самый «Штурмфогель» войдет в серию, он отдалит день нашей победы!.. Подожди, не перебивай! Идет страшная война, которая не снилась ни одному поколению. И если «Штурмфогель» ее затянет хоть на день, он убьет тысячи тысяч людей. Людей, Павел! — Зяблов остановился рядом и сжал локоть Павла. — Нам не нужен фашистский «Штурмфогель». Мы делаем машину, повторяю, во сто крат лучше, надежней. Но если тебе удастся разнести в пыль опытный образец «Штурмфогеля», работа над реактивным самолетом у фашистов надолго задержится, если не прекратится вообще. Закрыть «Штурмфогелю» дорогу к небу, к новым жертвам означает приближение часа нашей победы. Вот смысл всего, что ты должен сделать.
- Когда мне обратно? — глуховатым голосом спросил Павел.
Зяблов положил на его плечо руку, внимательно и ласково посмотрел в глаза:
- Ты пока отдохни. Я вызову специалиста по реактивным самолетам. Подумаем вместе, что сделать нам с этим «Щтурмфогелем».
- А где отдыхать?
- Придется здесь, Павлуша… На улицу появляться тебе не надо. Сегодня вечером будет самолет…
- Понимаю, Владимир Николаевич, — опустил голову Павел.
Зяблов провел его в другой кабинет, уложил на диван. Павел едва дотронулся до жесткого, прохладного валика, как сразу его потянуло ко сну. Владимир Николаевич накрыл его полушубком, подоткнул за спиной и тихо, на цыпочках вышел.
…Сон был так глубок, так спокоен, что Павел нисколько не ощутил его продолжительности. Просто закрыл глаза и открыл. Зяблов тряс его за плечо:
- Вставай, Павел. Идем.
