Сергей Лойко - Аэропорт
«Неужели у украинцев здесь тоже была тюрьма?» — подумал Алексей.
— Нет, камегы были пусты, — заметил его экскурсовод, словно услышав его немой вопрос. — Когда мы пгишли сюда, здание было пусто и камегы были пусты. Зато сейчас они полны. Забиты шпионами и коллаборационистами.
Он открыл первую дверь. Тусклая лампочка освещала одинокую фигурку свернувшейся калачиком женщины лет тридцати. На ее лице были синяки и кровоподтеки. На юбке и голых босых ногах без колготок и носков были следы крови.
— Это дигектог местной школы, — остановился у «экспоната» экскурсовод Дыркин. — В день нашего пгиезда в гогод эта фашистская б...дь гаспогядилась сбгосить госсийский флаг со здания школы и водгузить там снова их жовто-блакитное кухонное полотенце. Не желает гаскаиваться. Не созгела еще. Хотя в половом смысле уже даже пегезгела. Хотите узнать, что с ней сделали мои люди?
Женщина отвернулась к стене и разрыдалась, подняв руку, словно пытаясь своей прозрачной кистью отодвинуть стену. Дыркин был не просто маньяком, который предается своей пагубной страсти в одиночку, в темном лесу или в запертом изнутри подвале. Он был садистом-эксгибиционистом. Он хотел разделять «удовольствие» с другими, особенно с незнакомцами, которые уже вряд ли что‑нибудь кому‑нибудь расскажут. Он хвалился своими жертвами, как более успешные люди из его окружения хвалятся «Мерседесами» и дачными саунами с бассейнами и блядями.
Алексей молча повернулся и сделал шаг к выходу. Дыркин придержал перед ним дверь. Вышел вслед за ним, приказал охранникам кивком головы открыть другую камеру. Алексей заглянул туда, но заходить не стал. На бетонном полу лицом вниз лежал мужчина в грязных от крови светлых трусах. Ноги его были безжизненно вытянуты. Стопы в черных от крови носках казались огромными, распухшими, как у хоббитов, только вместо шерсти была кровь. Весь пол под ним был в крови.
— Это агент СБУ, — словно сквозь туман услышал Алексей голос Дыркина, эхом отзывавшийся под сводами сумеречного подвала. — Он был негазговогчив. Пгетставляете, ему дгелью пгосвеглили обе ноги. Если он пгидет в себя и откажется говогить, мои люди вспопот ему живот для вегности, наденут на него гюкзак с кигпичами и бгосят в теку. И никто не узнает, как говогится, «где могилка моя».
Алексей резко повернулся к палачу, но ничего более сделать не успел. В таких случаях говорят, что земля уходит из под ног, а из глаз сыплются яркие искры. Ничего подобного Алексей не испытал. Его просто окутала ночь.
* * *Нике позвонили с незнакомого номера.
— Я не знаю, кому я звоню, но мужчина по имени Алексей Молчанов оставил мне ваш телефон, — услышала Ника молодой взволнованный женский голос. — Я звоню из гостиницы в Солегорске. Два часа назад его увели вооруженные люди.
Ника прислонилась лбом к холодному зеркалу в прихожей, потом отстранилась, посмотрела себе в глаза. Обхватила голову сзади руками.
Накануне ночью ей звонил Степан. Прощался. Ему дали роту спецназа ВДВ. Они уезжали в Солегорск. Больше он ничего не сказал.
Ника набрала его номер. Степан ответил. Сигнал был очень плохой.
— Степане, Степане, любий, врятуй його![145] — закричала она в трубку, но связь прервалась — сигнал ушел.
Степан ничего не услышал. Начиналась операция. Его роте предстояло с ходу взять высоту № 22 над Солегорском, где раньше располагалась учебная вертолетная площадка.
На нескольких БТРах рота выдвигалась с двух сторон к высоте. Артподготовка не требовалась. По сведениям разведки, в ангарах и вокруг них было не больше отделения. Одно пулеметное гнездо. Отношение расслабленное.
А Ника так и не поняла, услышал он ее или нет.
* * *Бронированный «Мерседес» остановился перед СБУ, возле массивной баррикады, наполовину состоящей из «отжатого» у украинских горе-десантников БТРа. Из «Мерседеса» вылез рыжебородый чеченец средних лет в хорошо подогнанном камуфляже, обвешанный гранатами, ножами и пистолетами, как новогодняя елка в Суворовском училище.
Стоя у баррикады, не заморачиваясь на постовых, он позвонил Расстрелу. Дыркин появился ровно через две минуты, в кителе, в ремнях, в фуражке и галифе. Они обнялись по-кавказски, в полкорпуса. Долговязый Дыркин отвел крабообразного приземистого Бараева на пару шагов в сторону от машины и сказал ему почти на ухо:
— Клиент готов и ждет, как заказывал. Мы его отвезли в укгомное место. Там вам никто не помешает. Это на гоге Кагатуг, на южной окгаине. Там бывшая база вегтолетчиков. Там вас никто не услышит, ха-ха-ха! Вот Ваня вас пговодит. У вас есть еще одно место в машине?
— Найдется, брат. Спасибо. За мной долг.
Чеченец показал молодому казачку, вооруженному одним дробовиком, на переднюю пассажирскую дверь. Сам сел сзади. Ехать до горы по пустому городу минут пять.
Шамиль откинулся на спинку кожаного пассажирского кресла, включил подогрев сиденья и массаж спины и закрыл глаза.
Он убил своего первого русского в 1995 году. Из автомата. А первый раз горло перерезал в 1999 году в дагестанском горном селе. Они вошли в село без выстрелов и захватили пятерых русских солдат и офицера. Они связали им руки, положили на землю сразу на выезде из села, оставили охрану и проверили все село. Никого больше не найдя, вернулись к кавказским пленникам. Они уже знали, что будут делать.
Резали по одному, чтобы продлить удовольствие. Можно только догадываться, что испытывали те, остальные, которые лежали лицом вниз, слыша хрипящие звуки, вылетающие из горла их умирающего товарища, и ожидая своей участи.
Когда первая жертва перестала свистеть раскрытым горлом и биться в конвульсиях, боевик наступил теплому еще мертвецу ногой на грудь, левой рукой поднял за волосы его голову с открытыми остановившимися глазами на выкате, и огромным кинжалом двумя-тремя привычными движениями полностью отрезал ее от туловища. Он поднял ее высоко над головой и закричал «Аллаху акбар!», потом бросил себе на ногу и с лета ударил по ней, как по футбольному мячу. Голова отлетела метров на десять и упала в невысокую, недавно скошенную траву.
Остальные засмеялись. Молодой чеченец подбежал к голове и тоже ударил по ней ногой. Человек пять встали в круг и, веселясь, перепасовывали этот кровавый мяч.
«Мальчишки», — подумал Шамиль, стоя в сторонке и снисходительно улыбаясь.
В это время один молоденький русский солдатик успел как‑то распутать себе руки, вскочил и зигзагами побежал по полю к лесу. Все бросились было за ним, но Шамиль остановил их окриком:
— Он мой!
Взяв снайперскую винтовку у одного из своих бойцов, он встал на колено, прицелился и выстрелил. Пуля попала убегающему солдату в бедро. Тот упал с разгону и перевернулся через голову, потом еще раз перевернулся, попытался встать — не смог, и, превозмогая боль, подтягивая рукой ногу, пополз дальше, оставляя на траве кровавый след, по которому и шел неспешно, по-крабьи, чеченский волк. В руках у него вместо винтовки был здоровенный тесак.
Бараев помнил все, каждую секунду: как солдатик плакал, умолял пощадить его, что‑то лепетал про маму, и как он поставил ему ногу на грудь. Взял трясущегося и рыдающего русского рукой за волосы немедленно, глядя ему в глаза, перерезал горло.
Машина остановилась на горе. Шамиль вышел из машины. Шагать было неудобно. Мешала эрекция.
* * *Алексей пришел в себя. Он сидел на стуле в каком‑то старом темном ангаре. Руки и ноги его были накрепко прикручены скотчем к спинке и ножкам стула. В ангаре, кроме него, никого не было.
Сквозь дыры в проржавевшем железе над головой проникали лучи света. Все было, как в голливудских боевиках, с точностью до мельчайших деталей.
Спасибо, хоть не как в его любимом рассказе «Колодец и маятник» Эдгара Алана По. Хотя все возможно. Алексей закрыл глаза: сейчас стены ангара начнут сдвигаться, и все вокруг медленно-медленно раскалится докрасна. Но опускающуюся поволоку готического ужаса вдруг разрезал близкий выстрел, потом второй, третий... Ближе и ближе... Алексей сидел, не открывая глаз. Стреляли рядом, но не в него.
Послышался лязг железной двери. Свет ослепил его, и он невольно закрыл глаза. Когда же снова их открыл, перед ним стоял не освободитель Толедо генерал Лассаль, а командир десантно-штурмовой роты, капитан Степан с позывным «Бандер», его старый знакомый. Алексея развязали, и Степан вывел его на свет. Смотрел на него и не мог поверить своим глазам.
— Звiдкиля ти тут узявся, чому завше на моему шляху?[146]
— Я не знал, что это твой путь. Прости.
Они обнялись.
* * *Выстрел. Его водитель Махмуд падает. Шамиль и Ваня бегут к машине. Выстрел. Падает Ваня. Очередь. Пуля попадает Шамилю в броник, сбивает его с ног. Он лежит несколько секунд, потом вскакивает, бежит к машине. Выстрел — мимо. Очередь — мимо.