Григорий Василенко - Крик безмолвия (записки генерала)
лись выглядеть привлекательными, заботились о своем гардеробе, меняли наряды, вели постоянные разговоры о портнихах, обменивались журналами мод.
Васька стал замечать перемены в заботах жены и почувствовал себя посторонним около нее, долго прихорашивавшейся по утрам у зеркала. Он не каждый день брился, заботился об одежде для себя и для нее только такой, которая бы дольше носилась, а Ольга хотя и робко, но заговорила о модах. И на празднике Найда чувствовал себя среди Ольгиных сослуживцев не в своей тарелке. Наглаженный костюм и галстук, завязанный комом сковывали его по рукам и ногам. Вид у него был довольно серьезный, особенно, если кто радушно раскланивался с Ольгой и говорил ей что‑то праздничное с комплиментами. Она, хотя и держалась за его руку, но ее подхватила праздничная атмосфера, раскованность, глаза искрились и казалось, что оторвись от тяжелой руки супруга, она гордо откинув голову, неузнаваемо закружилась бы с кавалером в упоительном вальсе «Сказки венского леса», забыв обо всем на свете, почувствовав себя свободной и счастливой в надежде на приход радости, как весны после зимы. Она уже и не выглядела девочкой–подростком, а находилась в расцвете своих лет с неповторимым русским лицом и характером тургеневских женщин. Ей мешала настороженность супруга, словно прислушивавшегося к каждому шороху в незнакомом ему помещении. Все это усиливало контраст между ними. Да по существу это так и было, поскольку он подозревал каждого, кто подходил к ним, в ухаживании за его женой. Добрые улыбки Ольги, которыми она награждала знакомых, злили его.
На лестничной площадке у входа в столовую им встретился элегантный управляющий, знавший Ольгу, как сотрудницу канцелярии, не раз бывавшую у него с разными бумагами. На нем был безупречно подогнанный серый костюм с голубоватым оттенком, белая рубашка и синий галстук с тонкой белой полоской наискосок. От него веяло чистой свежестью, как ранним утром на лугу, заросшим разнотравьем.
Ольга даже чуть оробела перед ним в присутствии Василия, выглядевшего рядом с управляющим — тюфяком, набитым соломой. Бывая в кабинете у управляющего, она робко улыбалась, не пропускала ни одного его слова и движения и однажды ушла от него с затаенном мыслью, что он ей нравится.
— Позвольте поздравить вас с нашим праздником и пожелать вам хорошо провести вечер, — обратился он к Ольге и ее супругу.
Ольга скромно улыбнулась своей притягательной улыбкой, поблагодарила управляющего, отметив про себя: «Заметил, не прошел мимо с кивком головой, а остановился и пожал руки».
— Кто это? — спросил Василий.
— Наш управляющий.
Она ожидала других вопросов, могло последовать и брюзгливое ворчание, так как должна была смотреть только на него, как солдат в строю по команде: «Равнение…», повернув голову на рядом стоящего.
— Оленька, дорогая, — окликнула ее председатель местного профкома Валерия Григорьевна, пожилая приветливая женщина с густой сединой в коротких волосах, — Я тебя попрошу — зайди, пожалуйста, к Геннадию Ивановичу, поставь ему в вазу цветы, поздравь еще раз с праздником.
У нее в руках была охапка красных гвоздик, которые она собрала со сцены, где сидел президиум, и раздавала заслуженным людям треста.
— Я бы сама к нему пошла, так у меня видишь сколько… И самодеятельность меня ждет.
— Он нас только что поздравил, — отказывалась Ольга в присутствии мужа, а сама хотела зайти к управляющему, показаться в каком ни на есть простеньком, но все же новом платье, которое ей очень нравилось.
— Оленька, ты сегодня такая нарядная…
После таких слов она согласилась, сказав Василию, чтобы он подождал ее в столовой. Ему ничего не оставалось, как уступить.
Ольга побежала с гвоздиками в кабинет управляющего, застала его там одного, сидящего за большим рабочим столом и, к ее удивлению, озабоченно дымившим в одиночестве сигаретой, с зажигалкой в руках. Он очнулся, когда Ольга по ковровой дорожке приближалась к нему. Гришанову было о чем подумать, даже в этот праздничный вечер. Жена с детьми жила в Киеве, прекрасном городе, на каштановой аллее, бывала у него наездами. Между ними шли бесконечные разговоры о переезде в поселок нефтяников на Кубань. И, она, кажется соглашалась с ним, но вернувшись в Киев, раздумывала. Не хотела оставлять там ухоженную квартиру, ссылаясь на свои болезни, на то, что
дочерям надо дать образование и находила много других причин, постепенно отвыкая от него, от необходимости жить вместе. Она приехала к нему на праздник по его настоятельной просьбе, но с ним не пошла, сославшись на то, что от самодеятельности ее тошнит.
— Позвольте вас поздравить с праздником, — чуть запыхавшись и покраснев, сказала Ольга, — пожелать вам здоровья, счастья, успехов, — забыв сказать, что от имени местного комитета.
Геннадий Иванович не ожидал такого жеста от молодой сотрудницы. Вышел из‑за стола, с благодарностью принял цветы и хотел ей сказать: «Душа моя каменоломня, где все разбито на куски».
На круглом журнальном столике в углу чернела бутылка шампанского с серебристой головкой и бокалы, прикрытые салфеткой, приготовленные на тот случай, если кто зайдет. Приход Ольги тронул его.
— Тогда уж и мне позвольте поблагодарить вас. Прошу со мною по случаю праздника.
Ольга не отказалась от бокала шампанского. Она тоже не ожидала такого внимания от строгого начальника. Пожалуй, впервые Ольга выпила сухого игристого вина, а Геннадий Иванович, наверное, впервые так пристально посмотрел на нее, чем вызвал ответный взгляд несколько смущенный, но искренний и благодарный, дал ей гвоздику и после некоторого колебания поцеловал ее, но так, что невольно слились их губы. Получилось это как‑то само собою. Они потянулись друг к другу и оба почувствовали, что это было не протокольное легкое прикосновение.
Ольга сразу вышла из кабинета. Произошло то, чего она не ожидала, но целиком захватило ее воображение. Она шла к мужу, а колотившееся сердце охватил не совсем понятный тайный трепет.
27
Сочи… Теплое ласковое море, южное солнце, чистый горный воздух, субтропики влекут к себе людей на отдых и лечение. К их услугам дворцы–санатории, дома отдыха, туристские базы. Поднявшись на гору Большой Ахун, на верхнюю площадку смотровой башни, можно полюбоваться заснеженными вершинами Главного Кавказского хребта.
Многие же предпочитают вместо манящих далей рес
тораны «Кавказский аул», «Кубанский хутор», «Старая мельница» или >ке гостиницы «Жемчужина», «Камелия», «Светлана» и вовсе не отдых и лечение, а кутежи и азартные игры. В Сочи съезжаются не только туристы, но и классные картежники, играющие ва–банк дельцы, уголовники, воры, бездомные бродяги, чтобы погреть руки в благодатном уголке, щедро наделенном природой.
В курортных городах, кажется, всегда праздник, расслабляющий даже градоначальников, призванных строго блюсти закон.
По вечерам в ресторанах гремит музыка, курортники и приезжая публика веселятся, отводят душу. Но для этого нужны деньги, деньги, деньги! Добываются они разными способами. Их качество зависит от количества. За количеством гоняются многие в курортных городах. Трудно удержаться от этого в Сочи, Геленджике, Анапе.
Уже были проведены аресты работников Сочинского горкома и горисполкома, некоторых должностных лиц в Краснодаре, забили тревогу газеты о неблагополучном положении на Кубани, однако Медунов упорствовал, затеяв тяжбу с газетами, доказывая, что это отдельные свихнувшиеся личности, а не разложение кадров. Крайисполком не давал согласия на арест местных депутатов, на которых были возбуждены уголовные дела. Правда, прокуратура и следствие давали повод к сомнениям. Нередко следствие велось на крайне низком профессиональном уровне. К тому же действовали скрытые пружины и телефонное право, по которому арестованных освобождали из‑под стражи за «недоказанностью» преступления. Прокурор разводил руками, оправдывался: «Арестовали преступника, а не смогли доказать». Только на Кубани в камерах следственного изолятора устраивали новогодние елки с шампанским и коньяком, тюремщики приносили осужденным к высшей мере одежду и холодное оружие и даже выпускали из камер смертников. Многие материалы следственных дел указывали на срастание милиции и работников прокуратуры с уголовными элементами, тысячи дел прекращались без должного расследования с мотивировкой: «из‑за отсутствия состава преступления» с тем, чтобы снизить процент роста уголовных преступлений в крае, однако даже при таком искусственном занижении не удавалось спрятать то, что выпирало на поверхность. Можно было, конечно, ничего не замечать, уподобясь страусу.
Сергей Федорович обращался к секретарю ЦК Зимя–нину, ища у него защиту от необоснованных, как он считал, нападок журналистов. Михаил Васильевич каждый раз обещал разобраться, однако все шло своим чередом, газеты не сдавались, противостояние ужесточалось.
