Гельмут Липферт - Дневник гауптмана люфтваффе. 52-я истребительная эскадра на Восточном фронте. 1942—1945
Мой самолет, казалось, имел другое мнение относительно этого вылета. Серьезные проблемы с зажиганием заставили двигатель хрипеть и заикаться, так что я сразу решил передать командование Эвальду и снова приземлился. Он нашел Не-111 и благополучно вернулся с ними обратно; никакого контакта с врагом не было. Но, как мы и боялись, он не смог найти аэродром. Он летел вместе с бомбардировщиками до тех пор, пока его топливо почти не закончилось. Затем все три «Мессершмита» приземлились далеко на севере, с другой стороны Дуная. Эвальд посадил самолет на лугу. Оба ведомых совершили посадки «на живот», и им повезло, что тяжелые повреждения получили только их самолеты.
В то время я познакомился с новым Яком. Этот самый последний русский истребитель несколько превосходил нас в скорости и маневренности, его вооружение было равно нашему, и только в пикировании наши машины имели превосходство. Первая встреча с новым Яком едва не закончилась трагически: Прокоп и я были глубоко в нашем тылу и не подозревали ничего плохого. Находясь в воздухе, я никогда не летал прямо и горизонтально. Я непрерывно менял не только направление, но также и высоту. В результате многие ведомые не любили летать со мной. Но благодаря этому постоянному перемещению враг не мог подкрасться ко мне незамеченным. Прокоп лучше всех ведомых подходил для подобных полетов. Я заметил приближающийся одиночный Як. У нас было мало топлива, и мы не хотели ввязываться в бой. Русский, оказалось, имел другое намерение. Хотя мы летели на максимальной скорости, он становился все ближе и в конечном итоге вынудил нас начать разворот. Мы ушли от первой атаки, лишь резко отвернув в сторону. Русский пилот ушел вверх, а затем снова спикировал позади Прокопа. Первоначально я сделал вираж и попробовал зайти врагу в хвост, но это оказалось невозможно. К этому моменту мы маневрировали на максимальных оборотах на уровне земли. Русский не торопился и неоднократно выполнял левый разворот с набором высоты, снова снижался, давал упреждение и стрелял. Когда он начал стрелять, я стал корректировать действия Прокопа, который слушал мои команды и немедленно выполнял все то, что я говорил. Ведомый получил несколько попаданий, но он точно следовал моим инструкциям и не дал сбить себя. Я решил, что с меня хватит. «Продолжайте маневрировать, — скомандовал я Прокопу, — и настолько энергично, насколько можете! Я собираюсь подняться выше русского и спикировать сверху, чтобы помочь вам!» Самолет Прокопа получил еще несколько попаданий в хвост. Если бы я не был настолько взбешен, то мог бы восторгаться тем, как русский неоднократно уходил вверх, снижался на вираже и стрелял, лишь когда делал необходимое упреждение. Прокоп не скулил и не взывал о помощи, а сражался за свою жизнь. Затем я занял позицию наверху для пикирования. «Прокоп, выравнивай!» Русская машина выровнялась почти одновременно, и я открыл огонь за долю секунды до вражеского пилота. Моя очередь попала в него перед тем, как он успел начать стрелять, заставив его отвернуть и начать разворот. Я хорошо поразил его, но, однако, он добился еще нескольких попаданий в Прокопа. Теперь я находился позади русского, который плавно скользил передо мной из стороны в сторону, но все, что я мог сделать, так это лишь распылять пули вместо того, чтобы точно прицелиться. Несмотря на тянущийся за ним черный дым, он отрывался и дистанция между нами увеличивалась. Я все еще мог догнать его, но наше топливо заканчивалось. У меня не было никакого другого выбора, кроме как отвернуть. . Не буду отрицать, что этот новый русский тип самолета произвел на меня впечатление. Новый Як показался мне гораздо более опасным, чем «Мустанг». Прокоп, которого я немедленно отослал домой, уже был на земле, когда я вернулся. «Герр гауптман, теперь мы, — приветствовал он меня, — должны будем отплатить за это!» Ждать такой возможности нам пришлось недолго. Оказалось, что теперь эти новые Яки, имеющие обозначение Як-3, действовали над плацдармом на Гроне[137]. Было хорошо, что мы встретились с одним из них ранее. Большинство наших товарищей не хотели верить нашим рассказам и получили впоследствии горькие уроки. Многие были сбиты, а другие спасли свою жизнь лишь благодаря летному опыту. Вместе с Прокопом я попробовал над Троном следующую тактику. Мы летели очень высоко, если возможно, то у самой нижней кромки облаков, позволяя Якам летать в одиночестве, и ждали, пока они не начнут возвращаться. Когда они начинали двигаться в восточном направлении, я пикировал сверху, выравнивался ниже их и подходил сзади к замыкающему. В большинстве случаев русский не замечал того, что происходило, пока для него не наступало время воспользоваться своим парашютом. Остальные вражеские самолеты пытались зайти нам в хвост, но мы всегда имели достаточно скорости, чтобы уйти от них с набором высоты. Я никогда не мог подумать о подобном трюке в начале своей карьеры. Тогда я бы спикировал в середину кружившейся толпы, получил бы множество попаданий — к великому ужасу механиков — и должен был бы повернуть домой, так и не сбив ни одного вражеского самолета. Теперь же, имея 175 побед, я стал «тактиком» и почти в каждом вылете одерживал победу, сам не получая попаданий.
Эвальд и я очень хорошо летали вместе. Он несколько раз спасал мою жизнь. В других случаях я оказывал ему ответную любезность, выручая его из неприятностей. Однажды мы вместе вылетели в составе звена к плацдарму на Гроне. На сей раз там были ЛаГГ-5, патрулировавшие со стороны русской территории. Мы делали то же самое на своей стороне. Это была славная игра. Скоро я придумал план. Сначала мы улетели на запад. Эвальд и его ведомый исчезли в облаках, а мой ведомый и я остались приблизительно в километре ниже неприятельских самолетов. Затем я спокойно пролетел прямо под ними, делая вид, что ни о чем не подозреваю. Они не могли упустить такого случая. Я передал Эвальду: «Они появятся в любую минуту!» Тогда русские сделали свой ход. Все ЛаГГи спикировали на нас с задней полусферы, но прямо позади них была пара Эвальда. Я, естественно, летел «на всех парах» и вместе с ведомым выполнил крутой левый разворот в их направлении так, чтобы русские пронеслись приблизительно в 300 метрах в стороне и ниже меня. Один даже открыл огонь, но его пули попали лишь в воздух. Эвальд сел на хвост замыкающему из них и открыл огонь. По всей длине вражеского самолета прошли вспышки попаданий, затем он спикировал дальше и выровнялся позади следующего русского истребителя. Потом русские ушли вверх в облака, и их больше не было видно. Я продолжал наблюдать, потому что надеялся на то, что они все же где-нибудь выскочат. Внезапно прямо перед моим носом появился одиночный ЛаГГ-5. Он продолжал набор высоты, а затем начал разворот. Я был уже позади него и собирался открыть огонь, когда услышал по радио голос: «Ну, хватит, Гельмут, вы же не собираетесь показывать свои навыки стрельбы на беспилотном самолете? В нем нет никого, пилот от испуга выскочил в ходе моей атаки!» Естественно, я немедленно оставил эту машину в покое, тем более что увидел парашют, раскрывшийся далеко внизу. ЛаГГ теперь летел немного выше меня, и я мог убедиться, что Эвальд не обманывал. Пилота в кабине не было. Самолет снова сам собой выровнялся и сделал еще два правильных правых разворота прежде, чем упал на землю и взорвался. Это была замечательная картина, которую видел каждый, кто летал на истребителе. Нужно быть точным и сказать, что тактика «своевременных» прыжков с парашютом принадлежала не только русским. Я убежден, что много пилотов пользовались ею до этого русского, а также и после него. Тем временем меня представили к награждению дубовыми листьями к Рыцарскому кресту, а приблизительно три месяца спустя сообщили, что теперь для награждения ими требовалось 165 побед. Возможно, господа наверху думали, что Липферт вышел в отставку и потому никогда не получит дубовых листьев. Но к тому времени, когда я получил эту информацию, на моем счету уже было 177 побед.
Позднее, после нового перебазирования в Веспрем, я был вынужден покинуть II./JG52 и всех моих товарищей, потому что в качестве командира группы возглавил I/JG53. Со мной отправились обер-лейтенант Хандшуг, ставший моим адъютантом, и обер-фенрих Прокоп, который продолжал оставаться моим ведомым. Мое начало в новой группе было не лучшим, я пережил очень трудное время адаптации. Лучше всего я ладил с молодыми пилотами, которые только что прибыли на фронт. Они были теми, с кем я общался больше всего, и потому летал исключительно с ними. Среди тех пилотов, которые сопровождали меня в ходе боевых вылетов, был обер-фенрих Зоммавилла[138], который показал себя истинным другом и товарищем по оружию. Но все это было еще в будущем, поскольку пока я все еще был в II./JG52.
В то время мы главным образом летали в район восточнее озера Балатон, где русские истребители на высоте 3500 метров патрулировали над своими передовыми бронетанковыми частями. Мы всегда подходили на 5000 метрах и видели, как восемь машин барражировали ниже нас. В таких случаях я давал своим пилотам точные инструкции и объяснял им, как выбрать один из самолетов, не подвергая себя опасности и не рискуя получить попадания. Первым делом я сначала наблюдал за ними, чтобы определить, в какой точке русские разворачиваются. Эти машины почти всегда патрулировали над точно определенным районом и должны были лететь по одному и тому же маршруту с фиксированными точками разворотов. Я держался незамеченным выше их, пока они не начинали поворот. Когда ведущий входил в левый разворот, все остальные были полностью заняты тем, чтобы сохранить свои позиции и не столкнуться друг с другом. Это был наиболее благоприятный момент. Когда первая машина начинала свой разворот, я уже пикировал, и прежде, чем последний русский приводил свой «ящик» в надлежащую позицию, оказывался позади и открывал огонь с дистанции прямого выстрела. Я так хорошо натренировался в этом, что мог сбить врага, даже если мою пушку заклинивало и у меня оставалось лишь два пулемета. Когда 30-мм пушка стреляла, то вражеский самолет разлетался на части. Если работали только пулеметы, то самолет обычно сразу же загорался, часто позволяя пилоту выпрыгнуть с парашютом. Но нередко русские замечали, что что-то не так. В этом случае они переворачивались на спину и выполняли полупетлю с разворотом. Только тот, которого я выбирал, продолжал лететь прямо вперед и имел минимальные шансы на спасение. Естественно, мои пилоты пытались подражать моей тактике, но они почти всегда открывали огонь слишком рано. Новый период начался с серии неудач. Мое оружие неоднократно отказывало. Был непрерывный ряд отказов двигателя, а потом у меня начались проблемы с животом. Вероятно, я слишком долго летал без отдыха. Самое большее, что я мог употребить, — это кусок сухаря, огурец или шнапс. Именно тогда II./JG52 переживала серьезную нехватку офицеров. Остались лишь Захсенберг и я. Более молодые офицеры почти все были сбиты, а другие снова угодили в «ремонтные мастерские». Однако майор Баркхорн не мог не заметить, что я нахожусь в плачевном состоянии. И он на десять дней послал меня в медицинский центр летного состава в Вене. За эти десять дней я практически восстановил свою форму. По крайней мере, я смог оставаться на фронте до самого конца войны.
