Аркадий Сахнин - Тучи на рассвете (роман, повести)
Но грохот колес уже совсем близко, уже ступеньки поравнялись с коляской. Всем корпусом подается рикша вперед. Голова и грудь еще впереди трамвая. Он бежит первым…
— Грязная свинья, жулик! — кричит Чо Ден Ок и бьет рикшу, не жалея зонтика, по плечам, по голове.
Вагоновожатый видит озлобленное лицо пассажира и испуганные глаза рикши и резко нажимает тормозную педаль. Он видит, как, оборачиваясь и кивая, удаляется загнанный рикша, как благодарят глаза этого человека в оглоблях.
У вокзала Чо Ден Ок сошел и бросил к ногам рикши монету. Тот поднял ее и посмотрел на пассажира. Произошла ошибка… Одни платят меньше, другие больше, но так мало никто не платит. Ведь надо оправдать аренду красивой коляски. Она всем нравится, поэтому он не задерживается на стоянках. Но за коляску надо много платить. Он целый день бегает почти без отдыха. Он так быстро довез пассажира! Но носильщик уже подхватил вещи и идет к центральному входу.
Рикша, оставив коляску, бежит, кланяясь почти до земли.
— Господин, господин, вы, наверно, ошиблись, посмотрите, какая это монета.
— Жулик! — кричит вдруг Чо Ден Ок, оборачиваясь. — Ты думаешь, я не видел, как затормозил вожатый? Обманом живешь, подлец!
Ничего больше не получит рикша. Он стоит и смотрит на монету в раскрытой ладони. Он не пойдет к горячей печи продавца бататов.
Он стоит, согнувшись, и растерянно смотрит на ладонь, а капли пота падают на асфальт. И сам он, облизывая губы, не догадывается, что это слезы, потому что и они такие же горько-соленые, как пот.
Но вот раздается окрик:
— Рикша!
И, будто обожженный ударом бича, бросается он к коляске, к лучшей сафьяновой коляске из парка господина Ятара Симосидзу.
— Прошу, господин, — улыбается он, — прошу.
— «Чосон-отель».
Поезда в горах
Сен Дин доказал свою преданность стране богини Аматерасу. Поэтому его взяли в армию. Не в дорожный или строительный батальон, куда мог попасть любой бродяга, а в одно из подразделений великой Квантунской армии. Он был горд доверием, низко кланяясь, благодарил начальника, но высказал сомнение, достоин ли он такой чести и такого почета. Возможно, другие корейцы и заслужили это счастье умереть за божественного императора и получить на небе бессмертие, а он ничего знаменитого еще не сделал, и уж лучше ему пока остаться на шахте.
Слова Сен Дина еще больше убедили начальника в правильности решения предоставить возможность этому корейцу добровольно пойти в армию. Так он и сказал Сен Дину.
Вместе с группой корейцев, так же как и он доказавших свою преданность японскому императору, Сен Дина привезли ночью в Маньчжурию, на границу с Россией. В столовой, похожей на сарай, скрытый в лощине, их наскоро покормили и куда-то повели. Проводник велел всем двигаться гуськом, плотно друг к другу, и не разговаривать.
Сен Дин озирался по сторонам. Было темно и тихо. Скалистые вершины гор упирались в небо. Со всех сторон высились черные бесформенные громады. Было похоже, что вокруг никого нет, кроме нескольких корейцев, неуверенно шедших за проводником по узкой тропке.
Луна выбралась из-за облаков, и Сен Дин заметил черный силуэт человека, притаившегося за тощим деревцом. Из-за спины выглядывал широкий, тоже черный, штык. И горы, и деревца, и плоская, как тень, фигурка со штыком были не похожи на настоящие. Все это напоминало рисунок, сделанный маленьким мальчиком или девочкой. Потом снова стало темно, фигурка исчезла.
Сен Дин шел, стараясь не потерять идущего впереди. Откуда-то, будто из скалы, вырвалось слово, которого он не разобрал, и в ту же секунду послышался торопливый ответ проводника: «Фудзияма». И опять все стихло.
По ступенькам на ощупь спустились в землянку. Когда закрылась дверь, вспыхнула крошечная электрическая лампочка. Люди еще стояли озираясь, а Сен Дин уже смекнул, что самый удобный топчан — у стены справа, и занял его. По приказанию проводника начали быстро размещаться и укладываться. Вскоре проводник погасил свет и ушел. От сильной усталости все сразу же заснули.
Сен Дин не спал. Он был возбужден и удивлялся этим бесчувственным людям, которым, наверно, все равно как и где спать. Конечно, надо было и ему сразу же заснуть, ведь глаза совсем слипались, но он прозевал этот момент, и, чем больше проходило времени, тем дальше бежал от него сон. Он громко возился на своем топчане, кашлял, стараясь разбудить кого-нибудь, чтобы обмолвиться хоть парой слов. Никто не просыпался и не храпел. Было тихо, точно все вымерли.
Когда снаружи доносился неясный шорох, он настораживался. Уж лучше было бы тихо. Он лежал и прислушивался, ожидая чего-то. Потом повернулся лицом к стене, твердо решив уснуть. Через несколько секунд резко обернулся: сквозь маленькое окошко кто-то направил тусклый луч, осветивший противоположную стену. Осторожно свет начал передвигаться, освещая спящих людей. Значит, снаружи высматривали, что делается в землянке. Возможно, это русские.
Полоса света ширилась, задерживаясь у каждого топчана. Кого-то искали и не могли найти. Уже осмотрели всех спящих, кроме него. Свет подкрадывался ближе, осторожно коснулся ног Сен Дина и пополз по телу. Сен Дин прижался к стене и зажмурил глаза. Он почувствовал, как осветили его лицо. Потом не хватило сил не дышать, вдох получился громким, и, испугавшись наделанного им шума, он открыл глаза. Яркая луна светила в окошко. Она медленно проплывала и вскоре совсем скрылась в тучах. В землянке стало темнее, чем было.
После того как Сен Дин заснул, его разбудили. Начинался день. Он вышел из землянки и осмотрелся вокруг. Рядом оказалось много землянок и много людей… Впереди шла высокая зубчатая гряда, как ласточкиными гнездами, усеянная амбразурами, направленными в сторону врага. Далеко внизу виднелась дорога, шедшая с вражеской стороны, но пройти по ней незамеченным, а тем более взобраться сюда, наверх, было невозможно.
Сен Дину, как и другим корейцам, выдали обмундирование. Белье ему досталось не очень хорошее, зато штаны и верхняя рубаха оказались чисто вымытыми, почти без заплат и пятен. Ботинки были добротно отремонтированные, прочные, хоть по воде ходи.
После завтрака новичков стали обучать военному делу. Первое занятие провел капитан, уже не молодой человек, приземистый, коренастый, с тщательно выбритой головой. Вернее, только часть ее была брита, а на остальной части волосы не росли совсем. Но он не походил и на облысевшего человека. Голова напоминала раскрашенный глобус. Местами шли сизые полосы, какими на географических картах показывают горы, ближе к макушке — неопределенной формы ярко-малиновое пятно, рядом — коричневое, все в глубоких рубцах.
Смотреть на голову капитана было неловко, но Сен Дин не мог оторвать от нее взгляд. Этот человек внушал страх. Было видно, что он испытал в жизни тяжелые муки и сумеет выдержать пытки.
Сен Дин смотрел на японца, и у него рождались всякие мысли. Казалось, самурай ждет случая, чтобы отомстить за свою изуродованную голову. Он будто выбирал для себя жертву. Он не сказал еще ни одного слова, а только медленно и спокойно ходил по комнате, внимательно осматривая каждого, но Сен Дину казалось, что этот человек вот так же медленно и спокойно может выколоть глаза или отрезать уши.
Капитан ходил по комнате, и было неприятно, что он молчит. Когда корейцев собрали в этой комнате под землей, они чувствовали себя хорошо. Теперь все сидели настороженно, напряженно, и это напряжение увеличивалось.
Наконец японец заговорил. Он расспрашивал, кто откуда прибыл, чем занимался, кто родители. Он говорил вежливо, улыбаясь, одобрительно покачивая головой в ответ на слова корейцев. Когда очередь дошла до Сен Дина, ему стало не по себе. Японец внимательно смотрел на него, и это был взгляд мягкий, вкрадчивый, но Сен Дину казалось, что самурай вовсе не слушает, а высматривает те жилки на шее, которые надо будет прижать, и те суставы, которые легче выламывать. Потом самурай перестал улыбаться, хотя продолжал задавать вопросы и внимательно осматривать Сен Дина. Можно было подумать, будто он оглядывает одежду корейца. Но Сен Дин видел в этом человеке палача, который считает свое дело обычной работой и сейчас по-деловому готовится к ней, прикидывает, как ему удобнее встать, как взять, с чего начать.
Сен Дин гнал от себя глупые мысли. Он лепетал что-то бессвязное, не мог ответить на простые вопросы, сбивался. Наконец, словно убедившись, что воля этого корейца сломлена, самурай перешел к другому. Опросив всех, капитан заговорил сам.
— Почти сорок лет назад, — сказал он, — мы поставили на колени многочисленную отборную русскую армию. Под ударами самураев пал их неприступный бастион Порт-Артур. Лучшие части, сражавшиеся с русскими, составили в дальнейшем ядро Квантунской армии, которой скоро предстоит сокрушить Россию. Вам оказана высокая честь строить для этой армии различные сооружения и выполнять подсобные работы.
