Мариус Габриэль - Маска времени
— Я понял, что мне нужно делать.
— Самым благоразумным в вашем положении было бы сообщить в полицию.
— Я ваш клиент, герр Эмануэл, верите вы в это или нет. По-моему, мы связаны с вами теми же узами, что и священник со своим прихожанином, которого он только что исповедал. А может быть, и более того.
Эмануэл явно колебался, но затем сказал:
— Конечно, тайну исповеди я сохраню.
— Grьss Gott, Herr Emmanuel[26].
— Grьss Gott.
Джозеф вышел на тихую улицу Цюриха, совершенно не представляя себе, куда идти.
Лебеди скользили по серебряной поверхности реки Лиммат. Джозеф брел вдоль берега, глядя на белые крылья и изящно выгнутые шеи птиц. Он думал о Тане и о том, что любовные игры и танцы часто напоминают пытку.
Стояло лето. Джозефу понадобилось пять месяцев, чтобы добраться из Риги в Цюрих. И вот он — свободен, совершенно свободен, может быть, впервые со времени своей юности. И даже сейчас, прижатый в углу, как крыса. Быть так близко у цели и вдруг уткнуться носом в наглухо закрытые полированные железные двери! Там, в офисе, Джозефу невольно хотелось схватить Эмануэла за толстую шею и задушить его.
Уродство — вот что испугало Эмануэла. Джозеф был в этом абсолютно уверен. С одной стороны, безобразие было серьезным препятствием, а с другой — невероятным благом. Оно позволяло ему сыграть любую, какую он захочет, роль.
Но как бы то ни было, а железный ящичек с деньгами, что находился сейчас где-то глубоко под землей, был необходим ему как воздух. И если он не получит его, то впору утопиться в водах этой тихой реки.
На мосту Джозеф неожиданно застыл на мгновение. Воспоминание, словно острый нож, пронзило его. Там, внизу, в воде, он увидел лицо, которое всплыло из глубины его памяти. Лицо женщины. Да, конечно, женщины. Всю его жизнь, в самые тяжелые моменты, появлялась женщина. Когда судьбе хотелось испытать его, она посылала Джозефу женщину.
В течение этих двадцати лет ее лицо, конечно, изменилось, но не настолько, чтобы стать неузнаваемым.
Вот только имя никак не выплывало, лежало в глубинах памяти.
Джозеф стоял, вцепившись в перила моста, и прохожие в недоумении оглядывались на эту необычную фигуру, наклонившуюся к воде. Что мог он увидеть в речной глади?
Джозеф чуть выпрямился, с силой сжав зубы, и механизм памяти начал медленно поднимать давно забытое имя из глубин. Оно было невероятно тяжелым, налитым свинцом, и нелегко было поднять его со дна. Джозеф закрыл глаза и поднял голову, издав вопль дикого зверя. От неожиданности какая-то женщина шарахнулась в сторону, а остальные прохожие стали с опаской обходить его.
Наконец-то, вырвавшись, имя всплыло в памяти.
Джозефу стало трудно дышать, в груди появилась нестерпимая боль, и он даже пошатнулся немного. Но отчаянное усилие увенчалось-таки успехом. Имя всплыло в памяти! Теперь оно приведет его к ключу.
Джозеф вытер платком рот, затем развернулся и быстро пошел в банк.
— Я хочу вам кое-что предложить, герр Эмануэл.
— Пожалуйста, предлагайте.
— Я помню женщину, которая работала здесь в то время, когда я делал свой вклад. Ее зовут Мерлин Книпхоффер. Она несколько раз сопровождала меня в подвалы.
— Но в банке нет работника с таким именем.
— Может быть, ее перевели куда-нибудь. Я уверен, что она могла бы поручиться за меня.
Лицо банкира выразило сомнение:
— После стольких лет? Герр… И вы так изменились.
— У фройлен Книпхоффер феноменальная память. Мы любили переброситься шуточкой друг с другом. Думаю, она вспомнит меня, уверен в этом.
Эмануэл явно не мог поверить в то, что кто-то вообще захочет шутить с этим типом, что сидел сейчас напротив. Он с нетерпением постукивал пальцами по циферблату:
— Но это нарушение всяких правил. Понимаете? Нарушение.
— Но вы сами сможете во всем убедиться.
— Дайте мне хотя бы немного времени, чтобы подумать.
Джозеф встал. Впервые он почувствовал себя спокойнее:
— Я позвоню завтра в это же время.
— Хорошо.
И после минутного колебания герр Эмануэл вяло махнул рукой в знак согласия.
Двери лифта закрылись. Служащий старался не смотреть на Джозефа, и тот знал почему: от него, должно быть, сейчас исходил ужасный запах. Последние четыре ночи он провел в цыганском таборе, потому что Цюрих был одним из тех городов, где нелегко устроиться нищим и бездомным. Но Джозеф знавал места и похуже, поэтому цыганский табор был для него даже роскошью, а приобретенная в лагерях наука выживания не забудется никогда, даже среди достатка и богатства.
Сейчас Джозефу ни до чего не было дела: лифт все глубже спускался в шахту, он крепко сжимал в руках ключ от сейфа. Мерлин Книпхоффер сразу же без колебаний узнала его. Только взгляд ее голубых глаз выразил сострадание к этому некогда красивому молодому человеку, который перед войной так мило кокетничал с ней.
Лифт открылся, и они очутились в подвале. В холодном неоновом свете блестели подземные недра банка. Подвал был перестроен за прошедшие годы и производил впечатление почти больничной стерильности. Они миновали три стальные двери, и каждая из них с грохотом захлопнулась за ними. От этого звука Джозеф чувствовал, как по телу начинают бегать мурашки. Наконец они достигли последней полированной стальной двери, которая казалась особенно непроницаемой. Маленькая камера у самого потолка смотрела прямо на входящего своим красным глазком. Молча они ждали, пока дверь откроется. Затем раздался громкий щелчок, и железная махина начала медленно распахиваться.
Они оказались внутри слабо освещенного помещения. Стены от пола до потолка были заполнены маленькими камерами, каждая из которых имела свой номер и два отверстия для ключей. За этим стерильным фасадом скрывались ценности, тайны и преступления. Клерк подошел к одной из камер и вложил ключ. Он повернул его трижды, затем, по заведенному правилу, поклонился Джозефу.
— Когда закончите, позвоните. Отойдя в угол, он сел.
Пальцы Джозефа дрожали, когда он вложил свой ключ в отверстие. Сердце сильно билось.
Когда он начал вытаскивать ящик, его легкий вес вызвал подозрения, что он совсем пуст.
— Нет! — прошептал Джозеф.
Ужас завладел его душой, казалось, никогда еще он не испытывал такого отчаяния. Джозеф отнес ящик на стол, отгородился занавеской и с трудом вскрыл крышку.
Все это время Джозеф старался не дышать, и сейчас его глубокий вздох был похож скорее на стон.
— Mein Herr? — подбежал к занавеске клерк. — С вами все в порядке, mein Herr?
Джозеф взял себя в руки, склонился над столом и закрыл на мгновение глаза.
— Да, — только и сумел произнести он сквозь плотно сжатые губы, — оставьте меня.
Перед глазами все поплыло. Он медленно выпрямился и взглянул в ящик.
Он оказался не совсем пустой. На дне лежали два промасленных мешочка. Он открыл тот, что побольше, и бледно-голубое сверкание ударило в глаза: первоклассные алмазы — штук двадцать — лежали в мешочке.
Немного успокоившись, Джозеф открыл второй мешочек, и горькая улыбка появилась на губах.
Миниатюрный пистолет. Он оказался настолько маленьким, что мог спокойно поместиться на ладони.
Джозеф крепко сжал оружие. Горсточка алмазов и пистолет — вот все, что оставили ему.
Боеприпасов для пистолета не оказалось, но двадцать второй калибр не так уж трудно достать самому. Однако убить из него можно только в упор, если приставить ствол к самому виску и нажать на спусковой крючок.
Джозеф убрал пистолет в мешочек и положил вместе с алмазами в свою сумку.
Какое-то мгновение он стоял неподвижно, уставившись на противоположную стену, но отчаяние не долго владело им. Он знал, что будет делать дальше, знал путь, по которому следовало пойти.
Все равно это было лучше, чем ничего. Намного лучше.
Джозеф застегнул молнию на сумке и вышел из-за занавески. Затем задвинул ящик на место, повернул три раза ключ и положил в карман. Кивнув клерку, Джозеф сказал:
— Готово, пошли.
СИЦИЛИЯ
Она медленно выходила из своего глубокого забытья. Чувства постепенно возвращались, кожа вновь ощутила раскаленный жар солнца, а затем девушка почувствовала знакомый запах моря и шум волн. Кейт лежала на спине, и ей было удобно, как ребенку в люльке. Ни одной мысли в голове, никакого душевного волнения.
Какое прекрасное место! Как хорошо просто так лежать на залитом солнцем острове, забыв о быстротекущем времени. Времени, которое не пробуждало здесь ни одной печальной мысли.
Ветерок вдруг принес звуки мужских голосов, и Катарина села. Ярдах[27] в двадцати от нее несколько рыбаков причалили к берегу с утренним уловом. Кейт стряхнула песок с ладоней и села, уткнувшись подбородком в колени. Рыбаки вытягивали лодку на берег, огромный тяжелый баркас. Все коренастые, суетливые, очень похожие друг на друга: отцы, дядья, сыновья, братья. Их обнаженные загорелые торсы были словно вырезаны из красного дерева. Они кричали что-то друг другу на сицилийском диалекте. Она с трудом понимала их речь, но слушать их было приятно.
