Мариус Габриэль - Маска времени

— Записывать.

— Что записывать?

— Мысли. События.

Эвелин открыла тетрадь и уставилась на пустые страницы, будто хотела в них увидеть что-то такое, что способно объяснить внутренний мир этой молчаливой смуглой девушки:

— У тебя уже был когда-нибудь дневник?

— Да.

— В Италии?

— Да.

— А где он сейчас?

— Я сожгла его перед отъездом.

Эвелин закрыла кожаную обложку:

— И ты действительно это хочешь?

— Да.

— Так скажи, как надо.

— Я действительно хочу это.

Эвелин взяла ежедневник и понесла к кассе. Катарина смотрела ей вслед, на ее высокую и стройную фигуру, плывшую среди покупателей. Девушка уже не сердилась и, кажется, начала понимать Эвелин, но вряд ли Эвелин когда-нибудь поймет ее.

Эвелин принесла тетрадь и отдала Катарине:

— Вот. Это первая вещь, которую ты сама выбрала.

— Спасибо, — просто сказала девушка.

— Было бы неплохо, если бы ты научилась улыбаться при этом, — заметила Эвелин. — А теперь пойдем, а то опоздаем на ленч.

Они вошли в маленький, уютный ресторанчик, отделанный бархатом и красным деревом, со старинным серебром на столах и белыми льняными скатертями. Затем началось изучение меню, словно это катехизис. Катарина молча слушала, пока Эвелин объясняла ей, что значит наименование каждого блюда, описывая и сам процесс приготовления. Затем она выбрала за себя и за нее, Кейт, а услужливый официант записал все в блокнотик. Эвелин откинулась на спинку кресла и закурила сигарету «Балкан собрейн», что она делала довольно редко, особенно днем, — значит, она все еще была взволнована.

— Ты объявила нам психологическую войну с того момента как приехала, Кейт. Честно говоря, я уже на пределе.

— Не понимаю, о чем вы?

— Думаю, что понимаешь. С момента твоего появления здесь над нашим домом словно нависло темное облако.

— Я не просила, чтобы меня привозили сюда, — еле слышно проговорила девушка. — Они не имели никакого права писать вам.

— Но письмо пришло. И вот ты здесь.

— Не по своей воле. И это вовсе не сделало меня счастливее.

— О, ты ясно дала нам понять, что ни о каком счастье не может быть и речи, несмотря на все усилия с нашей стороны. Мы ведь так стараемся, но тебе все равно. Сегодня ты испортила мне прекрасное утро.

— Простите.

— Я могу еще как-то понять твою грубость по отношению ко мне. Но при чем здесь, скажи, отец?

Катарина отвернулась:

— Я ему не сказала ни одного грубого слова.

— Вот это я и имею в виду, — резко заметила Эвелин. — Ты даже не смотришь в его сторону. Ты ведешь себя так, будто его не существует.

— Он не хотел, чтобы я приезжала сюда. Он беспокоится только о том, что напишут газеты, если, не дай Бог, они узнают о моем существовании.

— Плохо с твоей стороны так говорить о нем.

— Но это правда.

— Если учесть твое прошлое, то мы могли бы рассчитывать хотя бы на уважение.

— Вы хотите сказать, что если я бедна, то должна прыгать от радости, видя, какие деньги вы тратите на меня?

Эвелин с силой затушила наполовину выкуренную сигарету:

— Хорошо, что ты хотя бы заметила, что это все чего-то стоит.

Катарина тяжело вздохнула, из последних сил пытаясь сдержать свое раздражение:

— Прежде всего, мне очень трудно понять, зачем тратить на меня большие суммы. В моей семье таких денег никогда не было, и поверьте, принять все это совсем непросто. Это расстраивает меня больше, чем вы можете себе вообразить. Но я сейчас начала понимать: это просто игра, и я в ней игрушка, а не партнер.

— Что значит игрушка?

— Кукла, если хотите.

— Ты действительно так думаешь?

— Я не думаю, я знаю. — Катарина начала вдруг говорить громко, почти перекрывая общий гомон. — С момента моего появления здесь вы забавляетесь мною.

Вы сами выбрали для меня прическу, сами отвели в дорогие магазины и купили одежду.

— Но ты же выглядела как дикарка. И у тебя действительно ничего не было подходящего из одежды.

— Вы водите меня по очень дорогим ресторанам и выбираете еду, которую мне следует есть, и вино, которое надо пить.

— Потому что ты сама ничего не умеешь.

— Вы говорите мне, как следует вести себя за столом, как держать нож и вилку…

— Бога ради, Кейт! — не выдержала Эвелин. — Я просто пытаюсь учить тебя. Разве ты этого не поняла? Просто пытаюсь показать, как надо делать.

— Нет. Вы пытаетесь переделать меня и сделать меня такой, какой я никогда не смогу быть.

Появился официант с заказанными блюдами, и женщины тут же замолчали. Когда он ушел, Эвелин наклонилась слегка вперед и сказала:

— Видно, настало время отправить тебя в школу. Я хотела подождать до следующего семестра, но сейчас поняла, что сделала ошибку. Твоим мозгам необходима работа, и тебе нужна компания сверстниц, а не мое общество. Может быть, они быстрее выбьют из тебя эту дурь. На следующей неделе мы вместе отправимся в Нортамберленд, и ты начнешь учиться в школе Святой Анны. Когда-то я сама в ней училась, и директор школы — моя крестная. Думаю, тебе там понравится. — На мгновение глаза Эвелин засветились, а затем вновь погасли: — Сколько раз говорить тебе, что так вилку никто не держит.

Не переставая, неделя за неделей, снег сыпался из нависших над самой землей туч, но река так и не застыла. Она несла свои быстрые, темные воды прямо в Балтийское море.

Река указывала путь Джозефу. Вдоль нее он мог идти до самой Риги, если, конечно, его никто не остановит и не спросит документы, которых у него не было, или если он не утонет где-нибудь в непролазной грязи.

После Риги Джозеф продолжил бы свой путь до заброшенной деревни на берегу моря.

Там Джозеф назначил бы встречу с Таниным братом Петром Николаевичем, который был знаком с контрабандистом — капитаном траулера. Деньги Тани нужно передать этому капитану.

Шведы обычно встречались с контрабандным траулером в открытом море и перегружали на него свой товар: всякого рода аппаратуру — транзисторы и телевизоры, которые могли ловить даже шведские передачи. Этот товар высоко ценился на всем Балтийском побережье. Шведы получали взамен значительно более легкий груз — промышленные алмазы.

Джозеф собирался таким путем добраться до Бургсвика.

А с острова Готланд он хотел на пароме переправиться на континент.

В этом плане было столько «если», что Таня невольно рассмеялась, услышав все подробности.

Но волчий взгляд Джозефа был полон огня, энергия бурлила в нем, и противоречить казалось просто бессмысленным.

— А почему ты думаешь, волчонок, что твои деньги все еще на месте?

— Потому что я оставил их там до войны.

— В банке? Твои капиталисты их давно уже украли.

— Капиталисты не все воры. А швейцарские банки никогда не подводят своих клиентов.

— Все банки воруют, — отрезала Таня. — А что, если твоя семья успела истратить деньги?

— Никто, кроме меня, не знал о них.

— Но если денег не окажется и ты не заплатишь шведам, то они просто перережут тебе горло.

— Они все пацифисты.

— Вы только послушайте, как много знает этот ребенок, — с издевкой произнесла Таня. — Значит, и банки не воруют, и шведы не убивают!

Она начала пристально разглядывать и ощупывать лицо Джозефа. Швы стали серебряно-белыми, некоторые уже закрывала отрастающая седая борода. Губы Тани были мягкими и влажными, когда она целовала Джозефа, все время повторяя одно и то же:

— Я не хочу, чтобы ты уходил, волчонок, не хочу, чтобы тебя убивали.

Весь последний день она плакала.

Джозеф расцеловал ее в последний раз и ощутил солоноватый привкус слез, словно морские брызги Балтийского моря.

Не оборачиваясь, он вышел из деревни и пошел по следу от колес «Москвича», все время придерживаясь тающей колеи. И в однообразном ритме дороги Джозеф начал постепенно улавливать пульс другой, новой жизни, которая ждала его впереди.

6

АНГЛИЯ

Уоллас приехал на «бентли», чтобы забрать ее. Кейт и не ждала ни Эвелин, ни Дэвида. Пока шофер укладывал багаж в машину, она пошла попрощаться с мисс Марш.

Мисс Марш стояла у окна своего кабинета, глядя в ярко-голубое небо.

— Что ж, Кейт, — сказала она. — Расстанемся на все лето.

— Да, мисс Марш.

— Об экзаменах не беспокойся: я просмотрела твои тетради — все очень хорошо. Ты опережаешь своих сверстников на год. Когда вернешься, я поговорю с директором о том, чтобы тебя перевели сразу на ступень выше. Думаю, ты не будешь возражать?

— Я нахожу учение легким, — пожала в ответ плечами Кейт.