Андрей Серба - Тихий городок
Дымную пелену прорезал крик раненого, за ним вопль другого. Перекрывая их, раздалась громкая и властная команда, заставив пластуна опять плюхнуться грудью в грязь, укрыть голову за кочку. И вовремя. С тропы ударили два пулемета, тут же застрочило несколько автоматов, во все стороны, срезая камыш, понеслись пули.
После двух-трех минут беспорядочной стрельбы огонь стих, и пластун весь превратился во внимание. Он слышал чавкающие по грязи шаги уцелевших врагов, до него доносились протяжные стоны раненых, отрывистые, злые команды. И тогда старшина метнул на звук чужого командирского голоса первую пару гранат, затем — оставшиеся. Теперь он бросал их так, чтобы гранаты рвались в болоте, доставая в воде и выковыривая из-за кочек спрятавшихся от невидимого противника немцев.
После этой серии разрывов на тропе какое-то время стояла мертвая тишина, с нее не прозвучало ни одного выстрела. То ли гранаты пластуна сделали свое дело, то ли оставшиеся в живых «охотники», изменив тактику, решили не демаскировать себя звуками.
Что ж, посмотрим, у кого нервы крепче… Разложив перед собой три последние гранаты, старшина спокойно ждал. И вот на тропе снова раздалось хлюпанье воды под сапогами, в просветах камыша мелькнули две согнутые фигуры, бегущие обратно, к берегу. И тогда тишину болота опять разорвали три гранатных взрыва, и снова, замерев за кочкой, сидел весь превратившийся в слух пластун. Но с тропы больше не доносилось ни звука, и он, словно подброшенный пружиной, резко поднялся над болотом, до боли вдавив в плечо приклад автомата.
С высоты своего роста пластун видел тропу как на ладони. Собственно, тропы как таковой больше не существовало: гранатные взрывы разметали все вокруг, среди развороченных болотных кочек и вывернутых корневищ камыша валялись трупы. Некоторые из них были уже наполовину поглощены трясиной, и над поверхностью воды вздувались их пятнистые маскхалаты.
Старшина недобро усмехнулся. «Що, швабы, получили от кубанского казака все, за чем явились? Всех оделил сполна и деревянными крестами и бессрочными отпусками? А может, кто-то из вас еще жив и только прикинулся мертвяком, чтобы улучить удобный момент, всадить пластуну в спину очередь или достать его гранатой, когда он двинется обратно? Но нет, подобному не бывать, не на такого напали. Ваших хитрых штучек я уже насмотрелся вдоволь…»
Он согнулся чуть ли не пополам, постарался охватить взглядом как можно большее пространство, на котором были разбросаны трупы «охотников». Изготовился к стрельбе и сделал первый короткий, осторожный шаг от тропы. Но никто из немцев не шевелился, и он уже смелее попятился в направлении, где оставил партизана…
Возле проводника пластун остановился, устало опустился на кочку, положил на колени автомат. Намочив в воде ладони, протер ими лицо, виски, шею. И только после этого глянул на Студента.
— Отдыхай, музыкант. А через два часа держи курс прямо на родник.
4Студент, остановившись в гуще невысоких елочек, протянул вперед руку.
— Вон береза со сломанной верхушкой, а за ней одинокий дуб. В ста метрах от него будет обрыв, отделяющий болото от лесного торфяника. И за этим обрывом — родник. Прямо в кустах, среди травы. Его даже из местных мало кто знает.
— Добро.
Подойдя к краю ельника, старшина стал внимательно осматривать окрестность. Со стороны казалось, что его прищуренные глаза пронизывают лесную темноту насквозь, уши вбирают все шорохи, а от его широко раздутых ноздрей не ускользнет ни один подозрительный запах. Вернувшись к проводнику, пластун бросил ему под ноги свой вещмешок, протянул автомат.
— Держи, а я прогуляюсь до родника. Из ельника не вылазь. Сиди тут, как мышь. И не спи, немцы рядом — можешь и не проснуться.
Он расстегнул кобуру пистолета, передвинул ее ближе к пряжке ремня. Набросил на голову капюшон маскхалата.
— Пока, музыкант. И держи ушки на макушке.
Старшина сделал несколько шагов к краю ельника — и пропал. Напрасно вслушивался Студент в обступившую его со всех сторон ночь — пластун словно растворился в темноте. В этом не было ничего удивительного. Казаки пластунских батальонов всегда славились умением бесшумно передвигаться и незаметно подкрадываться к самому чуткому и осторожному противнику. Никто не мог сравниться с ними в мастерстве чтения чужих и запутывания своих следов. Их ум был неистощим по части устройства самых хитрых засад и ловушек. Недаром наиболее удобный и надежный способ передвижения под огнем противника получил в русской армии название «ползание по-пластунски». Свою громкую и грозную боевую славу пластуны приобрели уже в период крымской кампании при обороне Севастополя и закрепили во время русско-турецкой войны при освобождении Болгарии. Новые славные страницы они вписали в нее в боях с японцами на холмистых равнинах Маньчжурии и в последних сражениях первой мировой войны, на фронтах которой наряду с тридцатью семью конными кубанскими полками дрались двадцать четыре пластунских батальона и один отдельный дивизион.
В полках и сотнях вновь сформированной в Красной Армии пластунской дивизии было немало ветеранов последнего поколения казачьей пехоты: героев боев в ущельях Кавказа и под стенами Карса и Эрзерума, участников славных дел во времена Брусиловского прорыва, когда на острие наступающих русских войск действовало двадцать два кубанских пластунских батальона. Именно они, спасая от разгрома деморализованную румынскую королевскую армию, в смертельных схватках с врагом отстояли карпатские теснины. Именно они — живое воплощение традиций пластунов, носящие на своих черкесках в одном ряду с советскими наградами и георгиевские кресты, — были для старшины Вовка заботливыми и строгими учителями в нелегкой службе разведчика.
Старшина отсутствовал около часа и появился так же внезапно, как и исчез. Беззвучно вынырнув из темноты рядом с проводником, сдавил у плеча его руку, рванувшуюся к спусковому крючку автомата.
— Спокойно. Лучше скажи, ничего не приметил, покуда меня здесь не было?
— Все тихо.
— И то ладно.
Пластун опустился на землю, привалился спиной к стволу молоденькой елочки. Указал проводнику на место рядом.
— Садись, совет держать будем. — И когда партизан сел, тихо зашептал ему в самое ухо: — Сыскал я таки немцев, которые родник и островки на замке держат. Двое их, при одном станкаче. Сидят в окопе полного профиля, выкопали его под трухлявым пнем. Замаскировались неплохо, но я их вонючий дух за версту нутром чую. Коли потребуется — я их мигом на тот свет спроважу. Но пока рано, не пришло время. Ясно, что эта пара — только секрет или дозор, а большинство фашистов на самих островках. Так что нечего раньше срока их будоражить и выдавать себя. Сейчас нам своих ждать надобно, может, кто-то и ушел живым с того пригорка. И потому сделаем так. Заляжем рядышком с окопом — я уже для этого местечко подходящее присмотрел. Одним махом два дела справим: и немцев под надзором держать будем, и своим не дадим на них нарваться. Пошли…
Они ждали. Но никто из оставшихся на пригорке разведчиков на пункт сбора не явился. Ни в полночь, ни после. Не подавали признаков жизни в своем окопчике под пнем и немцы, хотя старшина с проводником лежали от них буквально в трех десятках метров.
Время близилось к рассвету, от болота тянуло промозглой сыростью. Партизан все чаще и чаще клевал носом, как вдруг пластун ткнул его в бок кулаком.
— Глянь-ка, — и кивком головы указал на пень.
Присмотревшись, проводник заметил рядом с пнем две черные тени, словно выросшие прямо из-под корней. Тени медленно двинулись вдоль болота в направлении родника, почти сливаясь цветом с береговым обрывом и пропадая иногда из виду. Старшина тоже поднялся за ними следом, успев бросить партизану:
— Лежи. И никакой самодеятельности.
И немцы и старшина вернулись через несколько минут. Фашисты спустились в свой окоп, а пластун снова примостился рядом с проводником.
— Немцы сейчас, — быстро заговорил он, — до родника по воду ходили. Значит, они вот-вот ждут смены и не хотят терять из предстоящего отдыха ни минуты. Нам эту пересмену проморгать никак нельзя: надобно самим все увидеть и узнать, как они ее производят.
Проводник разжал пальцы, занемевшие на прикладе винтовки, постарался уяснить смысл быстро произносимых старшиной слов.
— Ходили за водой? А зачем оба?
— Боязно одному в окопе оставаться, идти в одиночку к роднику тоже страшно. Вот и шастают по двое: один воду набирает, а другой рядом с автоматом стоит.
Пластун внезапно умолк и вытянул голову в сторону камышей.
— Слышал? — тихо спросил он у проводника.
— Выпь. Их здесь всегда полно было.
— Нет, не выпь. Этого птаха я за войну наслушался — край! Да и сам под нее сколько раз подделывался. И потому говорю: не выпь то, а человек.
