Николай Куликов - Русский диверсант абвера. Суперагент Скорцени против СМЕРШа

За окном поезда целый день тянулись унылые равнины Померании, и Ганс, еще до войны бывавший в этих краях, охотно давал пояснения. Оказывается, раньше надо было дважды пересекать границу — между Западной и Восточной Пруссией, где находился Кенигсберг, располагалась Польша. Теперь, после польской кампании 39-го, пересечение границ стало простой формальностью: уже не надо было, как прежде, предъявлять паспорта и объясняться с таможенниками…

Что касается трех недель в Кенигсберге — они пролетели словно чудесный сон. Родители Клоста встретили нас просто замечательно: то, что я русский (Ганс рассказал об этом при нашем знакомстве), никак не повлияло на мои дальнейшие взаимоотношения с его родственниками. Отец Ганса, который в Первую мировую воевал в России, неплохо отзывался о русских, но в разговорах со мной неоднократно нравоучительно подчеркивал: «Если русский народ сам или с помощью немцев не сбросит со своей шеи большевиков-комиссаров, то погибнет окончательно». На что я ему неизбежно возражал (разумеется, мысленно): «Как бы Германия не погибла вперед, господин пророк!»

Столица Восточной Пруссии мне понравилась — тем более что разрушений от бомбардировок в то время было немного, это позже город почти до основания сотрут с лица земли армады «летающих крепостей» англо-американцев. Ганс познакомил меня со своей невестой Урсулой и сестрой, двадцатилетней красавицей Евой, и мы вместе часами бродили по городу. Мне показали много интересных достопримечательностей: знаменитый Кенигсбергский зоопарк — один из лучших в Европе, Королевский замок — средневековую резиденцию прусских королей. Еще мы побывали в древнейшем Кафедральном соборе, где был похоронен известный философ Иммануил Кант…

Но самое мое яркое воспоминание о том августе — это, конечно, голубоглазая Ева. Вначале мы просто понравились друг другу, однако очень скоро наши отношения переросли в нечто большее… Даже сейчас, по прошествии года, не могу точно сказать: была ли это внезапно вспыхнувшая любовь или мимолетная страсть? Как бы там ни было, уже через неделю мы оказались в объятиях друг друга. Произошло это в деревянном пляжном домике в небольшом курортном городке Пиллау: туда, к побережью Балтийского моря, мы регулярно выезжали на пригородном поезде — загорать и купаться. Ева была далеко не девочка — еще зимой ее обручили с одноклассником, лейтенантом-летчиком (их свадьба должна была состояться через полгода), но вскоре жених погиб.

В тот жаркий август она отдалась мне со всей нерастраченной страстью молодой, здоровой и сильной женщины…

Когда мы с Гансом возвращались на фронт, Ева крепко обняла меня и сказала на прощание сквозь слезы: «Ты еще узнаешь, какими верными могут быть немецкие женщины и как они умеют ждать! Я буду ждать тебя, любимый! Я буду тебя ждать…» До сих пор я отчетливо помню ее невысокую фигурку с пышными распущенными белокурыми волосами на перроне кенигсбергского вокзала…

На фронте я получил от нее письмо, потом другое — ответил один раз. Затем наша переписка неожиданно оборвалась: Ганс объяснил, что его сестру эвакуировали куда-то в Южную Германию. Догадывался ли он о наших отношениях? Конечно… Вскоре лейтенант Клост погиб, и моя связь с Евой оборвалась окончательно. Если честно, я рассматривал нашу короткую близость как обычное любовное приключение и вскоре начал о нем забывать. Но две недели назад снова получил от Евы письмо, которое меня ошеломило: оказывается, у меня есть сын! Она писала, что в конце мая родила мальчика, отец которого я! Ева долго не решалась мне об этом написать, но потом собралась с духом — раз я отец, то должен все знать. Еще сообщила, что ребенка назвала Александром. «Как меня!» — подумал я, словно в лихорадке перечитывая письмо, которое меня крайне взволновало (Еще бы — я теперь отец!!). Но перед заброской я так и не собрался написать ей ответ…

…Сильный толчок прервал мои воспоминания — пора было возвращаться на грешную землю. «Полуторка» резко затормозила и остановилась, я откинул капюшон и осмотрелся по сторонам. Это была тихая асфальтированная улочка с растущими вдоль узких тротуаров тополями и двухэтажными, дореволюционной постройки домами из красного кирпича.

— Приехали! — бодро оповестил меня Михаил, вылезая из кабины.

Я подхватил вещмешок и выпрыгнул из кузова на тротуар. Начал моросить обычный для средней полосы мелкий осенний дождик, и я не стал снимать плащ-палатку, которая укрывала меня от ветра в кузове. Прохожих было немного, изредка проезжали автомобили — в основном грузовые. Я отдал честь проходившему мимо под руку с молодой симпатичной женщиной армейскому полковнику и поспешил вслед за Спиридоновым, который умудрялся при своей хромой ноге развивать вполне приличную и для нормального пешехода скорость. Немцы были хорошими учителями: в разведшколах абвера, различных «Цеппелинах» и прочих подобных заведениях в головы курсантов накрепко вбивали многочисленные конспиративные премудрости. Поэтому я был уверен: Михаил отпустил подбросившую нас полуторку на приличном расстоянии от нужного нам адреса. В том, что мы в розыске, не приходилось сомневаться — так что, если смершевцы выйдут на подвозившего нас шофера, это им мало что даст.

Мы еще полчаса петляли по проходным дворам и соседним улицам, прежде чем оказались у цели…

ОПЕРАТИВНАЯ ИНФОРМАЦИЯ

Орлову. Из Москвы.

08.10.44 г. (23 ч. 40 мин.)

Сообщая дешифровку радиоперехватов неизвестного передатчика с позывными ВОГ от 15.08.44 г. и 20.09.44 г., обращаем ваше внимание на следующие моменты:

1) из текстов следует, что на Смоленском ж/д узле действует квалифицированная группа вражеских агентов, которая ведет регулярное наблюдение за железнодорожными воинскими перевозками;

2) передаваемая немцам информация имеет военно-стратегический характер. Ввиду чего вам предлагается активизировать розыск с целью скорейшего задержания вражеских агентов и прекращения работы их радиопередатчика.

Дело взято на контроль начальником ГУКР («Смерш»), О ходе розыска по данному делу докладывать ежедневно. Приложение: тексты дешифрованных радиоперехватов от 15.08. и 20.09.1944 г. Позывные передатчика — ВОГ. Время выхода в эфир: 15.08. в 14.00 час. 10 мин.; 20.09. в 00 час. 14 мин. (время московское).

ГЛАВА 13

«Смерш»: оборотная сторона медали

8 октября 1944 г., г. Смоленск.

Майор Миронов.

Мир тесен! Дождливым октябрьским утром майор Миронов за рулем мощного немецкого трофейного мотоцикла «BMW» с коляской спешил в отдел и гнал по смоленским улицам во весь опор! За ним водился такой грешок: любил полихачить — за что даже взыскания имел от начальства. Но ничего не мог с собой поделать, оказавшись за рулем: особенно ему нравились мощные немецкие мотоциклы, на которых просто стыдно было «тащиться» меньше сотни километров в час! На одном из городских перекрестков Миронов чуть не столкнулся с видавшей виды «полуторкой», за рулем которой, похоже, тоже находился любитель быстрой езды. «Ну и нахал! — возмущенно подумал майор, резко свернув в сторону и чудом избежав неминуемого столкновения. — Я все же офицер военной контрразведки — мне положено быстро ездить! А вот ты куда прешь, лихач хренов?!» Цепкой профессиональной памятью за те две-три секунды, пока они благополучно разъехались, Миронов автоматически отметил: рядом с пожилым водителем грузовичка сидел невзрачный мужик в шинели без погон и кепке. Сбавив скорость и оглянувшись, майор проводил взглядом быстро удаляющуюся «полуторку»: в открытом кузове на лавке, укрывшись плащ-палаткой с наброшенным капюшоном, находился еще один человек — по виду военный. Мог ли Миронов предположить, что это и есть тот самый «Седьмой», которого усиленно разыскивал их отдел?! Более того: «полуторка» направлялась именно в тот район Смоленска, откуда возвращался в отдел майор.

По чистой случайности неподалеку от того места, куда пробирались Крот со Спиридоновым, проживала семья Миронова — жена и восьмилетний сын. С жильем в городе было очень плохо, люди ютились чуть ли не в землянках, и Миронову с большим трудом удалось найти для семьи почти «роскошные апартаменты»: крохотную комнатушку в деревянном бараке, куда их подселили к одинокой старушке. Сам глава семейства фактически проживал на службе — ночевал в крохотном кабинетике на своей знаменитой раскладушке. Когда же удавалось вырваться к своему семейству хоть на часок (что было крайне редко), Миронов чувствовал себя самым счастливым человеком на свете! Еще бы! Такая страшная война идет, а он рядом с семьей, да еще в глубоком тылу — счастливчик, да и только! Порой Миронову становилось неловко и даже стыдно за свое теперешнее «привилегированное» положение: несколько раз писал рапорты начальству с просьбой отправить на передовую. Не пустили, да еще отругали как следует — мол, здесь тоже фронт! Ну а сегодня, после ночного совещания у Горобца, майор буквально выпросил у подполковника три часа — навестить своих. Конечно, в той непростой оперативной обстановке, которая сложилась в отделе, было не до семейных посещений, и Миронов это прекрасно понимал. Вот только день был сегодня особенный: сыну исполнялось восемь лет, и отец не мог не навестить мальчика — поздравить с днем рождения и вручить подарок.