Ян Дрда - Однажды в мае
— По радио какие-то призывы о помощи передают! Я об этом на улице слышал, — говорил он матери, настраивая радиоприемник.
Дверь скрипнула — отец вздрогнул и обернулся к Пепику:
— Где это ты шатался до сих пор?
— На мосту был, — ответил запыхавшийся Пепик. — Мы трамвай опрокинули и баррикаду уже сделали!
У Гошека руки зачесались, так хотелось ему встать и влепить Пепику хорошую оплеуху. Но тут волшебный зеленый глазок приемника загорелся и послышался слегка взволнованный, но все же твердый мужской голос:
— …немедленно пробивайтесь к зданию чехословацкого радио! Нас теснят эсэсовцы! Спешите нам на помощь! За свободу Чехословацкой республики! Мы защищаемся, помогите, дорога каждая минута!
Это звучало удивительно странно, словно говорили из какого-то другого мира. Но голос звучал настойчиво, искренне, будто тот, кто призывал на помощь, был близким знакомым и стоял тут же, в двух шагах. Пепик был испуган, но глаза его горели восторгом. Взгляд его встретился с суровым взглядом отца. Оба молчали. Но Пепик понял, что отец позабыл обо всем на свете — и о мосте, и об опрокинутом трамвае, и об оплеухе, которую собирался отвесить сыну. Отец был поражен сообщением радио. Поражен был и Пепик. Он чувствовал, что нельзя не пойти туда.
— Иди, папа… и я с тобой!
Гошек вздрогнул и одним прыжком выскочил за дверь. Пепик мгновение постоял в нерешительности, потом кинулся вслед за отцом, мать не успела даже остановить его. Во дворе Пепик увидел, что отец входит в свою мастерскую. Его охватил страх, что отец сейчас уйдет у него из-под носа. Он дернул железное кольцо, которое заменяло дверную ручку, и вбежал в мастерскую. Здесь было все прибрано и мертво, как в воскресенье.
Отец стоял у задней дощатой стенки и пытался просунуть свои толстые короткие пальцы в щель между досками. У него ничего не получалось. Тогда он схватил большой стальной пробойник, всадил острым концом в щель и резко его повернул. Доска затрещала и раскололась. Отец рванул ее, чуть не повалив весь сарайчик. Доска с грохотом упала на пол. Тогда он поглубже запустил руку в отверстие и достал… винтовку!
Покраснев от усилий, он просунул руку еще глубже в тайник, пошарил там и наконец нащупал клеенчатый сверток. Он разорвал клеенку. Слегка звякнули обоймы с патронами. Отец набил ими оба кармана. Потом проверил затвор, который так и блестел от смазки. Затвор ходил легко, щелкая отрывисто и резко. Винтовка была в порядке. Отец вставил одну обойму, нажав на нее ладонью, и, держа винтовку наперевес, точно шел в атаку, поспешил к выходу.
У порога мастерской он столкнулся с Пепиком. Казалось, только теперь Гошек увидел сына. Он покосился на винтовку и несколько растерялся, будто в руках у него было что-то неподобающее. Но тут же вспыхнул от гнева:
— Что тебе? Марш к матери!
— Я пойду с вами… папа, — жалобно взмолился Пепик.
Но отец не на шутку разгневался и поднял руку. Пепик хорошо знал, когда отец сердится по-настоящему. Пока он громко кричал и даже слегка замахивался, все это было вроде шутки и могло закончиться смехом, — отец просто захохочет, довольный, что немного попугал парня. Но, когда отцовские глаза наливались кровью, вены на лбу вздувались, а голос становился резким, почти сиплым, дело было и вправду дрянь. Отец отличался вспыльчивостью, и в такие минуты подвертываться ему под руку было опасно.
Вот и сейчас то же самое! Пепик понял это мгновенно. Но он не испугался. Он хорошо понимал, что истинная причина гнева не он, что отец люто, до глубины души ненавидит гитлеровцев, готов драться с ними и даже погибнуть за правое дело. Эта мысль сразу напомнила Пепику наказ Испанца. Отец, кинувшись вон, оттолкнул Пепика, но тот успел ухватить его за рукав:
— Папа… не ходи к радио! Тебе на мост надо, к нашей баррикаде! Испанец Франта велел передать!
Отец остановился, глядя на Пепика полусердито-полувопросительно:
— А откуда у тебя такой приказ?
— Он мне у трамвая сказал… Он сам! Хромой такой, с палкой!
— А что он там делал?
— Сначала ехал с нами… так просто… а потом трамвайные вагоны велел опрокинуть!
Пепик сбивчиво рассказал отцу, как было дело и как потом они встретили эсэсовцев и те убили кондукторшу. Отец подумал несколько секунд.
— Ну ладно, пойду туда!
Он со всего размаха хлопнул Пепика по плечу, так что тот даже присел. Потом, усмехаясь, побежал к калитке, придерживая ружье за ремень. Его подкованные сапоги тяжело громыхали по камням. Сворачивая за угол, Гошек обернулся и погрозил кулаком Пепику:
— Ни шагу из дому! Слышишь?
— Ладно, папа!.. — крикнул Пепик.
Но в следующую же секунду он очутился на улице.
* * *Вокруг двух опрокинутых трамвайных вагонов, загородивших всю мостовую, в смятении расхаживало с полсотни взбудораженных мужчин. Всех ошеломило случившееся. Было ясно, что дело только начинается и теперь предстоит бой, который придется довести до конца. Он мог стоить жизни, но колебаний не было. Только никто не знал, что именно нужно сейчас сделать, с чего начать, за что взяться прежде всего.
И тут оказалось, что этот хромоногий с палкой, на которого полчаса назад в трамвае все так ополчились, — самый предусмотрительный и самый спокойный из всех. Оказалось также, что, в общем, он совсем не такой уж маловер и не все представляется ему в черном свете. Сейчас он действовал совершенно хладнокровно.
— Баррикада у нас уже есть. Дело хорошее, только ее еще укрепить следует. Баррикада понадобится как раз на этом месте. Фашисты непременно попробуют прорваться через Прагу с севера. Им на юго-запад, в Баварию, бежать придется. А может, к американцам. Но в Прагу мы их не пустим! Нам не хватает только оружия. Это первый вопрос.
Чумазый угольщик сунул руку под перевернутый эсэсовский «Мерседес», нащупывая что-то, словно форель под берегом, и наконец, улыбаясь, вытащил короткий немецкий автомат.
— А вот и оружие — для начала! — сказал он, высоко подняв автомат. — Беру его себе, друзья. Я имею право на него, во-первых, потому, что я его нашел, а во-вторых, я первый по алфавиту. Меня зовут Алоиз Адам. А. А. Я всегда первый по порядку!
Несколько мужчин тихонько засмеялись, остальные промолчали. Только Испанец спросил:
— А дальше что? Нам этого мало!
— На Бубенском вокзале с утра стоит воинский поезд! — воскликнул пожилой мужчина в серой шляпе.
Несколько человек закричали враз:
— Там оружие есть! Непременно!
— Пошли туда! А то еще перехватит кто-нибудь!
— Ну, значит, пошли! — внезапно решил угольщик Адам, по при этом вопросительно поглядел на хромого Испанца — что-то скажет он.
И, по правде сказать, не один он в эту минуту посмотрел на Испанца. Это сделали чуть ли не все. Никто не выбирал Испанца командиром. Но, когда потребовалось решать дело без долгих споров и проволочек, все невольно подчинились ему.
— Идите! Человек тридцать. Остальные останутся со мной, мало ли что может быть… — спокойно сказал Франта Испанец, но его голос прозвучал по-командирски твердо. — Ты, угольщик, за начальника. Подберитесь поближе, напролом идти вам ни к чему — из автоматов сметут. Подползти незаметно с флангов… и ударить! Ты в армии был?
Лойза ловко, с неподражаемой удалью поднес руку к козырьку кепки, словно отдавал честь начальству.
— Ну как же! Двойной срок отбыл, товарищ! Два года на службе, да еще два — за решеткой.
— За что тебя посадили? — спросил Испанец и, прищурившись, пытливо посмотрел на него.
— Стрелять не захотел, когда господа приказали…
— В кого? — тихо вырвалось у Франты.
— В «грязных оборванцев», как говорил наш майор. В шахтеров, на севере…
— Значит, взбунтовался?
— Так, самую малость. Я с майором… кулаками объяснился, — неохотно пробурчал угольщик, хотя в глазах у него так и прыгали озорные искорки.
— Ну, ступай! И добудь оружие! Главное… постарайся обойтись без потерь…
Тридцать человек бегом снялись с места, свернули между заборами в боковую улицу, оттуда донесся гулкий топот тяжелых сапог. Угольщик Адам с автоматом в руке бежал впереди всех. Под тяжестью богатырского тела Адама земля, казалось, вздрагивала.
Мужчина в серой шляпе, который сообщил о воинском поезде, изо всех сил старался не отставать от угольщика и, тяжело дыша, говорил ему:
— Поезд стоит… где кучи кокса навалены!.. Может, лучше всего… рассыпаться за ними… цепью… а потом… ударить всем враз!..
— Ладно, развернемся… Я их полью малость из этой спринцовки, — помахал угольщик автоматом, — а как подымется паника, вы немцев, значит, половчее руками хватайте! Ловите, как мотыльков! — рассмеялся угольщик собственной шутке и побежал что было силы.
«Войско» угольщика прибавило шагу. Всех подгоняло нетерпение — ведь они ждали этой минуты целых шесть лет.
