Лилия Дерябина - Белая лилия, или История маленькой девочки, побывавшей в немецком плену
Весной 1942 года население начало вскапывать огороды и сажать овощи, у кого что было. Моя мама не умела заниматься огородом: она была горожанкой в седьмом поколении, как она, смеясь, говорила. Поэтому мы с мамой ходили в поле искать оставшуюся в земле картошку, не собранную с осени гречиху, рвали лебеду и крапиву. Выживали, как могли. К осени стало совсем голодно. Ребёнок маленький, его нужно кормить грудным молоком, а у мамы от голода очень мало молока. От недоедания братик плохо рос, постоянно плакал. Чтобы его успокоить, я пережёвывала какую-нибудь еду, заворачивала в тряпочку и совала ему в рот. На время он затихал и ненадолго засыпал, потом снова просыпался. Кричать он уже не мог, а только пищал.
Мама не выдержала и, собрав кое-какие вещи, пошла вместе с другими женщинами в ближайшую деревню менять их на продукты. Обмен происходил неравноценный: за золотое кольцо давали один-два килограмма картофеля или килограмм муки, а к концу зимы ещё меньше. У нас уже не было вещей, которые можно было менять на продукты. И нам пришлось доедать свёклу, которая ещё оставалась.
Наконец мама решилась пойти в деревню к родственникам мужа. Деревня находилась далеко от Брянска, ехать было не на чем, пешком нужно идти несколько часов. Другая опасность: на дороге можно столкнуться с немецким патрулём, который контролировал выходы из леса партизан. Но мама всё-таки пошла, взяв с собой подругу, которая знала дорогу. Им удалось незаметно пройти мимо немцев. К вечеру они были в деревне, нашли дом деда (отца мужа).
Дед встретил их во дворе и сказал маме, что он вернулся из партизанского отряда в деревню, чтобы предложить немцам свои услуги в качестве старосты. Мама испуганно взглянула на него: «Как ты решился?». Дед нахмурился и тихо ответил: «Так нужно» — и отвернулся. Он дал совет маминой попутчице, в какую избу пойти, чтобы обменять вещи на продукты, а сам пошёл в дальний угол двора, где у него находился замаскированный, — чтобы немцы не нашли, — погреб для хранения съестных припасов. Обернувшись, он сказал моей маме: «Заходи в дом». Она вошла, там за столом сидела Дарья, которая встретила её неприветливо, а когда он появился с продуктами, она разворчалась, что им самим есть нечего. Дед промолчал, но мешок с продуктами собрал. К этому времени подошла попутчица мамы. Дед оставил женщин ночевать в избе, несмотря на протесты жены, а утром отвёз их в город. Во время поездки он молчал и, только зайдя в дом, сказал маме: «Ты в деревню к нам не приезжай, я сам буду по возможности привозить продукты».
В течение зимы он несколько раз привозил кое-что съестное, но с каждым разом всё меньше. Однажды ближе к весне дед привёз небольшой мешок картофеля и сказал маме: «Тоня, у нас кончаются припасы, скоро я ничем не смогу помочь. Вот тебе немного репы, моркови, свёклы и маленький мешочек муки. Это вам до лета. Картофель не трогай. Весной после схода снега вскопай за домом грядки и посади картофель. Чтобы всходов получилось больше, каждый клубень картофеля необходимо разрезать на две-три части с проростками».
Перед отъездом дед обратился к моей маме: «Если меня долго не будет, в деревню не приезжай. Чтобы со мной ни случилось, не приезжай. У тебя двое детей, и ты не имеешь права подвергать свою жизнь опасности. От моего имени может приехать человек и что-нибудь вам привезти». Мама послушалась и долго не ездила.
Глава пятая
Рауль
В эту зиму случилось ещё одно событие, которое мне врезалось в память. Наш дом стоял на окраине Брянска, поэтому немецкие патрули частенько заходили к нам проверить, не прячутся ли у нас партизаны. В одну из таких проверок пришёл патруль в составе трёх солдат и обер-лейтенанта. Офицер был подтянут, холодные серые глаза смотрели строго и надменно. Солдаты осмотрели весь двор и комнаты в доме. Во время осмотра я тихо стояла в углу большой комнаты и наблюдала за действиями патруля.
Особенно меня заинтересовал офицер. У него в руках был стек, которым он постукивал по хромовым до блеска начищенным сапогам. Приказы солдатам он отдавал тихим голосом, но таким тоном, что солдаты опрометью кидались их исполнять. Пока солдаты осматривали подсобные помещения во дворе и залезали в погреб, офицер заглянул в кухню, осмотрел кладовку, потом открыл дверь в маленькую комнату, где находилась мама с ребёнком. Я насторожилась. Он тихо прикрыл дверь. Через несколько минут резко её открыл и несколько минут смотрел, не двигаясь с места. Я подбежала к открытой двери: мама без платка, в одном платье сидела на табурете, прижав сына к груди, и испуганно смотрела на офицера. Я дёрнула его за шинель, он вздрогнул, резко повернулся на каблуках и, что-то сказав солдатам, вышел из дома. За ним ушли и солдаты. Я закрыла дверь на засов. Мы немного успокоились, но какая-то неясная тревога поселилась в наших душах. И не напрасно…
Через несколько дней офицер появился в нашем доме. Один, без охраны. Дров у нас было мало, поэтому мы постоянно находились в маленькой комнатке где находилась русская печь и было теплее. Я своим детским незамутнённым сознанием острее чувствовала опасность, и когда он вежливо постучал в дверь нашей комнаты, я вскрикнула. Офицер вошёл, сухо поздоровался, потом на ломаном русском языке сказал: «Я — Рауль. Я плохо учил русский язык, но много понимаю. Не бойтесь, я пришёл в гости» — и сел на табурет, положив на стол свёрток. Я сразу бросилась к маме, села рядом, крепко обняв её. Офицер бросил на меня сердитый взгляд: он был явно недоволен, но я ещё сильнее прижалась к ней. Закрыв сына с головой одеялом, мама сидела как изваяние, боясь пошевелиться и ничего не говоря. Наступило тягостное молчание. Посидев некоторое время в полной тишине, Рауль поднялся, показал на пакет: «Это ребёнку» — и вышел. Ещё несколько минут мы сидели недвижно, пока не затих скрип его сапог на снегу. Мы быстро потушили лампу и легли спать, не вскрыв пакет.
На следующий вечер Рауль появился снова и постучал в нашу дверь. Не открывать было опасно. Дело в том, что по приказу немецких властей жителей города обязали безоговорочно открывать немцам двери. Поэтому, когда раздался требовательный стук, мама по привычке закрыла Эдика одеялом, а я побежала к дверям: на пороге стоял Рауль. Я попыталась захлопнуть дверь, но он быстро вошёл, потрепал меня по щеке. Я опрометью кинулась в комнату и снова села рядом с мамой. Рауль, улыбаясь и ловко щёлкнув начищенными сапогами, козырнул маме. Изящным жестом вытащил из кармана кителя носовой платок, вытер им табурет. Всё ещё улыбаясь, сел, но взглянув на стол и увидев нетронутый пакет, нахмурился. Встал, вытащил из планшета второй пакет, положил его на стол и резким движением вскрыл оба.
На стол высыпались пачки сухого молока и яичного порошка, сахар, шоколад, спички, соль. Такого богатства мы давно не видели. У меня загорелись глаза, и я даже потянулась к столу, но, опомнившись, быстро отвернулась. Заметив моё движение, офицер схватил шоколад и сунул мне в руки: «Essen! Кушать!» Я не выдержала и взяла шоколадку, вопросительно посмотрела на маму, но та отвернулась. Я отломила маленький кусочек, положила в рот. Это было такое блаженство! Так вкусно! Мне хотелось ещё, хотелось съесть всё до конца, но я отложила оставшийся шоколад для братика и мамы. Рауль заулыбался, увидев, что я откусила шоколад, опять потрепал меня по щеке и вышел. Когда я закрыла за ним дверь и вошла в комнату, мама совала Эдику в рот кусочек шоколадки. Братик от удовольствия чмокал губами и мурлыкал как котёнок, а мама смотрела на него и плакала. Потом она отломила себе кусочек и мне дала ещё один.
Два дня Рауля не было, но за это время мы взяли только одну пачку печенья, которую в основном скормили Эдику, потому что молока у мамы почти не было. На третий вечер Рауль пришёл в каком-то тревожном состоянии, принёс большой кулёк, который поставил под стол. Он нервно ходил по комнате, быстро-быстро говорил по-немецки. Часто повторялись слова: krieg, alles scheize dreck, rusische schweine (война, всё дерьмо, русские свиньи).
Мама сидела молча, только изредка бросала на него злые взгляды. Но он их не замечал, так как метался по комнате и говорил, говорил. Вдруг Рауль успокоился, посмотрел ласково на маму и сказал по-русски: «Я сегодня остаться спать здесь». Он сел на табурет и стал снимать сапоги. Мама вскочила и по-немецки выкрикнула: «Русские свиньи? Это вы свиньи! Пришли в нашу страну убивать нас! Мой муж погиб на фронте. У тебя на руках его кровь!». Немец побледнел: «Ты знать немецкий?». Он нервно натянул сапоги, надел шинель и выскочил из дома. Мама сидела бледная и не шевелилась. Потом вздрогнула прошептала: «Ой, что я наговорила! То с нами будет? Он может привести сюда патруль!» Дело в том, что войсковым офицерам и солдатам не разрешалось расправляться с населением. Этим занималась патрульные. А Рауль в тот вечер не дежурил и явился к нам по собственной инициативе, его за это могли наказать.
