Владимир Першанин - Снайперы Сталинграда
— Слушай, Юрий Семенович, ну, хватит, — поморщился Палеха.
При этих словах старшина Якобчук покачал головой и неопределенно хмыкнул, осуждая взводного Палеху, который лезет спорить с ротным. Командир второго взвода, «шестимесячный» младший лейтенант Шабанов права голоса не имел, но к Орлову не подлипал ся.
Подал голос парторг роты, старший сержант Юткин.
— Бросить раненого товарища — ЧП, и Андрей бы никогда такого не сделал. Боец он достойный, бьет фрицев по-гвардейски.
Получалось, что большинство из ротной верхушки поддержали рядового Ермакова, хоть и не спорили с Орловым. Итог разборкам подвела Зоя Кузнецова:
— Картошка готова, уже зажаривается. Бросить еще банку тушенки? Чего там одна жестянка на пятерых!
— Иди, Ермаков, — четко выговаривая слова, сказал ротный, а на санитарку почти закричал: — Одной банки хватит. Поняла или нет? Поняла?
— Да пошли вы все, — тихо пробурчала Зоя.
Ермаков вышел. Следом поднялся Палеха:
— Я тоже пойду, командир. Позиция у меня на отшибе: что там произойти может — один черт знает.
От стеснения хотел уйти молодняк Шабанов, но Орлов значительно произнес:
— Мы — один коллектив, одна рота. И ужинать вместе будем. А кому необходимо, пусть идет по своим делам.
Последние слова относились, конечно, к Палехе, которого едва не назначили ротным, но в последний момент вспомнили старые грехи и оставили командовать взводом.
Тушенка растворилась крошечными волокнами в большой закопченной сковороде. Старшина Трофим Исаевич Якобчук сразу смекнул ситуацию, достал из загашника бутылку разбавленного спирта и кусок сала-шпик в замасленной газете. Зоя, неприязненно относившаяся к старшине, бросила на самодельный стол два небольших кусочка масла и печенье — командирский паек.
— Ты чем недовольна, Зойка? — попытался обнять ее Орлов.
— Всем довольна. Особенно когда ты воду в ступе толочь начинаешь. Парень целый день в засаде мерз, двоих фрицев прибил, а ты тут умничаешь, начальника из себя строишь.
— Че-его? — вскинулся было ротный, но Зоя сразу осадила его.
— Ничего. Ночью объясню. Наливайте, что ли.
Женщин на правом берегу было совсем немного.
Да и те находились при штабах. Ротная санитарка — большая редкость. Кому охота каждый день под обстрелом находиться? Зоя без труда перевелась бы в полковую санчасть, но Орлов ей был небезразличен. Хотя за последние дни она находила в нем все новые неприятные черты: высокомерие, эту дурацкую самовлюбленность. Молодой, а уже командует ротой, недавно орденом наградили, в звании повысили. Вот и не опомнится никак от успехов.
После третьей стопки Орлов благодушно заметил, обращаясь к парторгу:
— Ты, Петр Данилыч, приготовь завтра представление на Ермакова. Хоть боец так себе, — ротный неопределенно повертел пальцами, — но хоть какие-то результаты дает.
— Что-то дает, — согласился Юткин. — На «Отвагу» представление подготовить?
— С него достаточно «Боевых заслуг». А то загордится.
Парторг и старшина согласно кивнули, а оголодавший за последние дни младший лейтенант Шабанов подтянул поближе ломоть хлеба и зачерпнул картошки.
— И сало бери, не стесняйся, — проявил заботу Орлов. — Здесь все свои. Исаич, наливай еще.
Спустя какое-то время закурили. Старшина поучал младшего лейтенанта:
— Ты Юрия Семеновича держись. Он в авторитете. Не сегодня завтра могут на батальон поставить. А своих людей он не забывает.
Старшина умолчал лишь о том, что «своих людей» у Орлова почти нет. Парторг Юткин смотрит ему в рот, боясь, что его снова пошлют в окопы. Старый вояка Палеха ротного всерьез не принимал и сдерживал себя лишь потому, что заботился о дисциплине в роте. Третьим взводом временно командовал сержант, который больше молчал и держался особняком.
Вот такая обстановка складывалась среди командирского состава восьмой роты. Но, несмотря на мелкие дрязги, Орлов людей держал, заботился о снабжении и не отсиживался в своем блиндаже.
Ночью поступило пополнение, пятнадцать человек. Распределили поровну, по всем трем взводам. В основном молодняк, лет по восемнадцать, и трое-четверо постарше, возрастом за тридцать. Принесли на горбу несколько ящиков патронов и гранат.
— Ну как тут у вас? — спросил светловолосый парень в затрепанной шинели, третьего срока носки.
— Шинель на свалке подобрал? — поддели его.
— Какую уж дали. Да и вы здесь не в парадном ходите.
Измазанные в глине, продымленные бойцы восьмой роты словно вылезли из коптильни. Два дня назад горели баки с нефтью, и маслянистые черные клубы хорошо обдули траншею. В городе тоже не утихали пожары.
— Ничего, скоро сам такой будешь, — ободрили парня.
— Неужели весь город разрушили? — спросил другой новичок.
— Утром увидишь.
Немцы, как всегда, угадывали прибытие пополнения. Из темноты октябрьской ночи, завывая, посыпались мины. Ударили два пулемета. После одного из разрывов раздался сдавленный крик.
Тяжело раненный боец кое-как ворочался и хрипел. Когда сняли шинель и задрали гимнастерку, увидели, что грудь и живот пробиты осколками. Пока пытались наложить повязку, парень истек кровью. Прибывших удивило, что с мертвого сразу сняли ботинки, обмотки. Старшина осмотрел шинель, гимнастерку, сплошь издырявленные осколками и пропитанные кровью, махнул рукой:
— Хороните так. Шапку подберите.
— А где хоронят? — спросил кто-то из прибывших.
— Вон, под берегом. Понюхай лучше — угадаешь.
Другой новобранец разглядывал при свете ракет лужу крови, мелкие ошметки чего-то красного, клочки шинели, винтовку с расщепленным прикладом.
— Чего застыл? — спросил сержант. — Теперь здесь твоя ячейка. Соскреби кровь, выбрось за бруствер. Винтовку утром проверим, может, приклад починим.
Увидев, что боец мнется возле красного комка, сержант поднял оторванную кисть руки с двумя пальцами и швырнул далеко за бруствер.
— Привыкай, паря. И голову не высовывай.
Утром Ермаков едва встал. На ноге, между коленным суставом и бедром, напух огромный синяк. Пришла Зоя, осторожно помяла кожу вокруг, смазала зеленкой и достала пачку папирос. Курили, глядя на голубую, как летом, Волгу.
Стояло бабье лето. День был теплый, безветренный, вода отражала голубое небо. Где-то далеко, над поймой, носилось несколько истребителей. Изредка слышался стук пулеметов и авиационных пушек. Один из самолетов пошел резко вниз, раскручивая спираль. Огромная скорость падения ощущалась даже за несколько километров.
— Так крутит, что из кабины не вылезешь, — сказала Зоя. И добавила, когда раздался глухой взрыв: — Отлетался соколок.
— Может, это фриц?
— Может, но навряд ли. Сколько видела, больше наши падают.
Докурили папиросы, помолчали, затем Зоя сообщила:
— Тебя, Андрюха, на медаль представили.
— На такую же, как у тебя?
Санитарка невольно скосила глаз на медаль «За боевые заслуги», видневшуюся сквозь расстегнутую шинель.
— Угадал. Как вы ее называете, когда девок ею награждают? За половые услуги? Но я не только за услуги получила. Шестнадцать раненых с поля боя вынесла, когда бои за город начались. И осколок там же словила. Глянь.
Санитарка, не смущаясь, задрала юбку и показала еще не заживший шрам примерно на том же месте, куда угодила пуля Андрею. Он невольно отвел глаза, а Зоя рассмеялась.
Была она среднего роста, со скуластым лицом и вздернутым носом. Красивой назвать ее трудно, но что-то привлекательное есть. Не зря поспешно отвернулся Андрей от молочно-белых ног. Война, каждую минуту убить могут, а жизнь продолжается. И женщины по-прежнему возбуждают.
— Ермакова к командиру роты! — козырнул низкорослый боец, исполнявший обязанности посыльного.
— Не кричи, слышим.
Андрей поднялся. Зоя протянула ладонь.
— Помоги подняться, кавалер. Мне тоже идти надо.
Когда помогал санитарке встать, почувствовал, как ногти сжали его широкую ладонь сильнее, чем требовалось.
— Ну, удачи тебе, — откровенно улыбалась Зоя.
По каким-то правилам снайперам после засады полагается полдня или день отдыха. Ермаков числился рядовым бойцом первого взвода, а официальных, «ученых», снайперов в полку было всего двое.
Иногда они появляются на участке роты, оба в маскировочных халатах, винтовки с оптикой, а вместо ботинок с обмотками, которые поголовно носят бойцы, твердо вышагивают в крепких кирзачах. На рядовых внимания не обращают, ведут разговоры с командирами рот. Реже со взводными.
Располагаются по-хозяйски в каком-нибудь укромном месте и гонят подальше любопытных. Эту парочку в восьмой роте не любят. Позиции они занимают на линии траншей, вперед не выдвигаются. Может, и нет в этом необходимости, до фрицев расстояние небольшое, без оптики все видно.
