Владимир Дубровский - Наше море
Каковы были потери, сколько убитых и раненых, Глухов еще не знал, но многих сейчас уже не было в строю. На сторожевых катерах, где служит немногочисленная команда, где люди хорошо знают друг друга, потери особенно тяжелы. Вот здесь, у пушки или мотора, только что он стоял рядом с тобой, вот здесь осталась застланная жестким матросским одеялом койка и лежит парусиновый чемодан, а товарища уже нет…
На берегу Глухова встретил Чеслер.
— Катер ноль десять двенадцать дважды подорвался и погиб, — хрипло доложил он.
Глухов, посмотрев на Чеслера, продолжал молча идти к чернеющей вдали землянке, потом вдруг неожиданно переспросил:
— Какой ты говоришь? Ноль десять двенадцатый? Да ведь на нем был Косидлов. Что с ним?
— Нет больше Косидлова, утонул! — тихо ответил Чеслер.
Глухов остановился и снял фуражку. Ветер трепал волосы на его непокрытой голове. Отвернувшись от Чеслера, [174] он глядел на штормовое море, в котором только в эту первую ночь высадки десанта погибло столько друзей.
Глухов продолжал стоять, повернувшись навстречу ветру, не стирая с лица мокрые крупинки снега, когда к нему подбежал посыльный матрос.
— Вас вызывает к телефону контр–адмирал Холостяков!
Глухов медленно пошел, сутулясь и тяжело переставляя ноги. Рядом с ним, опустив голову, шагал Чеслер.
По дороге в землянку Чеслер рассказал о гибели корабля, на котором шел замполит Косидлов. Катер наскочил на мину. Взрывом оторвало носовую часть, но катер сохранил плавучесть, вода внутрь не поступала. На катере кроме командира — старшего лейтенанта Бобкова — и Косидлова были командир звена старший лейтенант Кулашев и механик звена Кошульский. Все оставшиеся в живых после взрыва сидели на корме.
Командир решил ждать рассвета. На рассвете к пострадавшим подошел катерный тральщик «Красная Армия». Он взял катер на буксир. Израненный корабль развернулся по ветру, буксир потравили, его отнесло в сторону, видимо, снова на минное поле. Раздался взрыв, и сторожевой катер затонул.
Матросы, находившиеся на верхней палубе, оглушенные и раненные, были сброшены в воду. Бобков погиб, а Косидлов держался на воде вместе с матросами.
В это время на полном ходу примчалось два торпедных катера противника. Они открыли пулеметный огонь по тральщику и плавающим морякам. Пока шел бой, уцелевшие люди находились в воде. Только в восьмом часу к месту катастрофы подошел мотобот.
— Спасайте других, я продержусь! — крикнул Косидлов командиру мотобота. Рядом захлебывался, выбиваясь из сил, раненый старшина–рулевой. Старшину стали вытаскивать из воды, а когда мотобот подошел туда, где только что плавал Косидлов, его уже не было.
Пока Чеслер составлял для штаба командующего боевое донесение о результатах высадки десанта, Глухов разговаривал по телефону с командиром высадки контр–адмиралом Холостяковым. Он приказал с наступлением темноты снова следовать на сторожевых катерах к Эльтигену с пополнением десанту — с оружием и боезапасом.
Глава двенадцатая
Один против семи
День 7 ноября выдался солнечный, но холодный. Пушистый иней блестел на мачтах и надстройках кораблей, скрипела под ногами промерзшая палуба. Иней лежал и на истоптанной и изрытой снарядами таманской земле, а у причалов и по кромке берега образовалась ледяная корка. Утром отряд сторожевых катеров Глухова возвратился от крымского берега, куда он доставил пополнение и боезапас сражавшемуся у Эльтигена десанту. Разгружались ночью, под сильным артиллерийским и минометным огнем. Ослепляя береговые прожекторы, падали, рассыпаясь дрожащим светом, ракеты; «огненной землей» назвали моряки этот клочок Керченского полуострова, захваченный и удерживаемый бойцами десанта. Говорили, что днем там темно от дыма сражений, ночью светло от огня сотен орудий. Во время высадки накатом волны выбросило на берег десантный мотобот. Чтобы помочь, к берегу подошел бронекатер, но его занесло на волне и посадило на песчаную подводную гряду — «загреб», откуда он с трудом снялся.
Мотобот остался лежать у Эльтигена, но задача Глуховым была выполнена, а это главное. И хотя можно было ожидать налета авиации противника и артиллерийского обстрела, моряки на сторожевых катерах были настроены празднично.
Усыпанное веселыми солнечными пятнами море пенилось и шумело, а из репродукторов возле стоянки катеров неслась веселая музыка. [176]
Утром на катерах был принят по радио приказ Верховного Главнокомандующего по случаю 26‑й годовщины Октябрьской революции. И сразу же после концерта стали передавать сообщение Совинформбюро:
«Войска 1‑го Украинского фронта в результате стремительно проведенной наступательной операции и обходного маневра разгромили противостоящие немецкие войска и на рассвете 6 ноября штурмом овладели столицей Советской Украины — городом Киев. Противник понес огромные потери в живой силе и технике…
…На днях войска Северо — Кавказского фронта во взаимодействии с Черноморским флотом и Азовской военной флотилией провели успешную десантную операцию с высадкой войск на восточном берегу Керченского полуострова в районах северо–восточнее и южнее города Керчь…
…Южнее города Керчь наши десантные части овладели сильно укрепленным опорным пунктом противника Эльтиген. Неоднократные контратаки против наших высадившихся частей были отбиты с большими для противника потерями…»
Это было сообщение о тех десантах, что высадили они, катерники, в эти тяжелые и трудные дни.
Старшина 1‑й статьи минер Яков Кобец, его друг моторист Петр Козлов, рулевые и сигнальщики со сторожевого катера 081 оживленно обсуждали эти радостные вести, вспоминали прошлое, мечтали.
— Вот до войны в это время у нас в Днепропетровске, — говорил задумчиво Яков Кобец Козлову, — девушки на улицах песни поют, пляшут прямо на мостовой. А как закончится демонстрация, домой придешь — праздничный стол накрыт. Красота!
— Да и у нас в Севастополе весело встречали праздники, — отвечал ему маленький, худенький Козлов (матросы даже удивлялись, как его, такого тщедушного, взяли на флот, хотя на самом деле он был очень выносливым и крепким матросом). — Октябрьские дни открывались парадом военных кораблей. Накануне вечером идешь, бывало, с ребятами по городу, а там все уже на «товсь»: флаги вывешены, портреты и кругом огни! Утром встанешь пораньше и пробираешься на Приморский бульвар, а еще лучше на Водную станцию. Оттуда все видно. Вот, выстроившись в линию, стоят на швартовых бочках и якорях линейный корабль «Севастополь» — мы, ребята, [177] всегда узнавали его по кривой трубе, — крейсеры, эсминцы. Дальше к Инкерману тральщики видны, а в Южной бухте подводные лодки и торпедные катера с поднятыми флагами расцвечивания. Хорошо! — И, заметив, что все матросы притихли, слушая его, Козлов, смущаясь, закончил: — Да что там вам рассказывать, ребята, ведь вы сами все видели. Скоро все будем в Севастополе. Теперь уже недолго осталось.
— Кто–кто, а сторожевые катера первыми войдут в Северную бухту, — весело поддержал его Яков Кобец.
— Живы будем — увидим. Вон, слышишь, боцман в дудку свистит. Пошли, хлопцы, обедать!
«Динь–динь!» — тонко перезванивали склянки на кораблях, солнышко блестело, снег поскрипывал под ногами, а матросы весело спрыгивали со сходни на чисто убранную палубу катера.
Яков Кобец первым приподнял крышку люка жилого кубрика. Оттуда пахнуло чем–то удивительно вкусным. Посредине кубрика возвышался накрытый клеенкой, уставленный тарелками и бутылками стол. Возле него хлопотал боцман Саковенин.
Стол сегодня был особенно богат. К празднику были получены подарки от трудящихся Кавказа.
Все собрались вокруг стола, но не садились, видимо ожидая кого–то. Снова открылся люк, и по вертикальному трапу в кубрик спустился Глухов и с ним Флейшер. Глухов был одет в новый темно–синий китель, звенели на груди ордена, он впервые за все время надел их.
Кобец толкнул локтем стоящего рядом Козлова:
— Смотри–ка, сколько орденов наш комдив заслужил! Орден Ленина, два ордена Красного Знамени и орден Суворова III степени. Это за Севастополь и Феодосию, за Новороссийск и таманские десанты.
Глухов весело поздоровался, поздравил матросов е праздником и, улыбаясь, оглядел их. Вот они стоят перед ним, люди разных национальностей: широкоплечий украинец Яков Кобец, рядом с ним уроженец Севастополя худенький Козлов, дальше — смуглый, словно взъерошенный адыгеец Гиса Папеш, за ним рослый белорус Иван Месан, а вот боцман Саковенин и механик катера украинец Догадайло. Эти люди защищали Севастополь, высаживали десант в Феодосию и Евпаторию, в Южную Озерейку и не так давно первыми ворвались в Новороссийский порт, [176] высаживали десант в Эльтигене. Много славных дел за плечами у этих бывалых моряков с нашивками за тяжелые ранения, с орденами и медалями на груди.
