Владимир Першанин - Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ (сборник)
Борис Ходырев перезарядил диск и вел огонь прямо из лужи. Ему помог старшина Глухов. Торопливые очереди встретили атакующих, кого-то свалили, остальные шарахнулись назад в свою траншею. Но укрепиться им не давали. Уверенно двигался со своим отделением Саша Бызин.
Ходырев, ворвавшись в траншею, расстрелял пулеметный расчет. Закончился автоматный диск, он погнался за уцелевшим вторым номером и оглушил его прикладом. Прокофий Глухов, упершись ногой в стену траншеи, посылал очереди, не давая никому высунуть носа. Несколько секунд задержки помогли ворваться сюда остальному взводу.
Маневич уложил бросившегося на него унтер-офицера, а музыкант Сечка, дрожа от возбуждения, прыгнул сзади на солдата, выбиравшегося из стрелковой ячейки. Гриша Сечка имел слабую боевую подготовку, но и вражеский солдат был немолод, недавнего призыва, не слишком крепкий здоровьем. Два неумелых воина сцепились, припоминая навыки уличной драки.
Боря Ходырев бросил пустой автомат и, подняв винтовку, схватился с вражеским минометчиком. Тот не выдержал напора и побежал. Возле блиндажа и командного пункта образовался временный узел обороны. Группа штрафников, пытавшихся ворваться сюда с ходу, полегла от огня в упор. Аркаша Сомов сумел увернуться, сильно разбил колено и матерился. Откуда-то взялся Воронков и показал направление:
– Бросок, и все дела!
– И все на том свете, – огрызнулся Бызин.
У него нестерпимо горела, свербила обожженная пулеметной очередью рука. Кроме того, он не мог забыть, как его полоскал на суде такой же умник-политработник за два брошенных неисправных орудия, что являлось, по его мнению, предательством.
Появился Маневич в изодранной на спине телогрейке и стал командовать строго по делу.
– Пять минут на все про все. Траншея уже наша, если ударят от блиндажа, отбросят снова в поле. Ходырев и Бызин, оглушить их, как пескарей, гранатами, остальные на штурм. Впереди – комиссар. Блиндаж срочно отбить.
На споры, суету и подготовку времени не оставалось. Глухов пристроил «дегтярев» и дал пробную очередь. Ему ответили из нескольких стволов. Борис оставил винтовку и осторожно шел по траншее с двумя гранатами-колотушками. Григорий Сечка тащил следом соломенную корзину с гранатами, поджимая ноги, как журавль. Предстоящий штурм его пугал.
Истоптанная траншея представляла собой месиво грязи, валялось множество самых разных предметов, кое-где лежали человеческие тела. Человек у ног Сечки вдруг открыл рот и сделал попытку вдохнуть. Заполненное кровью горло не слушалось, он с усилием выгнулся, поднялся на локтях и захрипел. Угадать, кто это, было невозможно, лицо и мундир покрылись толстым слоем глины.
Ходырев бросил штук шесть гранат. С другой стороны старался Бызин, мастер по взрыву укрепленных объектов. Ручные гранаты с небольшой массой тротилового заряда не могли повредить крепкий блиндаж, лишь расщепили и выбили из петлей дверь. Из бойниц и приоткрытой двери вели сильный ответный огонь.
В траншее это оставался единственный, но довольно сильный узел сопротивления. Если окруженные сделают рывок и вступят в бой, их могут поддержать извне. Маневич беспокойно следил за обстановкой, требовались немедленные действия.
– Борька, приканчивай их. Чего смотришь?
Борька лихорадочно соображал, чем лучше всего воспользоваться. В блиндаж летели пули из винтовок, автоматов. Гранаты швырять больше не рисковали, опасались поразить своих. Толпа, облепившая блиндаж, представляла немалую опасность. Ситуация оставалась шаткой, и почти победивший взвод могли просто вытолкнуть, превратив в беспорядочную толпу.
– Разойтись! – кричал Маневич. – Командирам отделений срочно расставить людей. Воронков, займись обороной.
Виктор Васильевич с неохотой покинул интересное место, куда загнали оставшихся немцев и собирались выкуривать. Но выкуривания не получилось, а ситуация, как и предвидел Маневич, мгновенно изменилась.
Германские солдаты в ноябре сорок второго твердо верили в свою победу. В плен сдавались в самом крайнем случае, на милость красных не рассчитывали. Ждать, пока выручат свои, полтора десятка немцев, запертых в мышеловке, не стали. У них имелся ранцевый огнемет, хватало и другого оружия. Рывок получился эффектным и шумным.
Струя огня ревела, превращая подходы к блиндажу в огненную трубу. В нее угодили пять-шесть штрафников, не успевших отойти, несмотря на приказ Маневича. Фигуры корчившихся в пламени бойцов напоминали дикое кукольное представление. Человек, охваченный огнем с ног до головы, легко вспрыгнул на бруствер, подскочил еще выше и завертелся на краю траншеи.
Двое других бойцов катались, сбивая пламя, наталкивались друг на друга и разбрасывали снопы искр. Ручной пулеметчик держал в руке «дегтярев», пока не отвалилась горящая кисть, и побежал по ревущему туннелю огня. Самое страшное, что люди молчали, они хватанули ртом раскаленную плазму и сожгли горло, легкие.
Едва не поплатился за излишнее любопытство Воронков. Струя пламени, теряя силу, докатилась до тела Кутузова, волосы затрещали, как солома, тело выгнулось, изо рта вырвался невнятный звук. Жар подстегнул политрука, загорелись шерстяные бриджи, он бросился бежать, споткнулся и упал в лужу. Это его спасло, брюки зашипели и погасли. Он сидел в воде, растерянно глядя на клубы огня, горели даже сырые жерди, укреплявшие стенки траншеи. По луже полз боец, сумевший погасить водой пламя, но даже минуты хватило, чтобы сжечь лицо и руки до костей.
Прокофий Глухов, заслоняясь локтем и пулеметом от нестерпимого жара, шел вперед, наклонившись, словно навстречу ветру. Максим Луговой в намокших, размазанных по щекам усам-бакенбардам замер, пристраивая винтовку.
Немцы пошли на прорыв дружно. Они, не жалея, опустошали магазины автоматов, винтовки стреляли с невиданной скоростью. В разные стороны летели гранаты. Аркаша Сомов едва увернулся из-под пуль. Когда поднялся, рядом взорвалась граната и оглушила его. Один из немногих уцелевших сержантов, несмотря на ожоги, четко вскинул винтовку и выстрелил. Получил в ответ клубок ревущего пламени, которое превратило его в огненный столб.
Немецкое отделение во главе с фельдфебелем не только прорывалось. Оно пыталось снова отбить траншею и рассчитывало на поддержку. Полтора десятка опытных бойцов действовали единой крепкой пружиной, сметая все на своем пути. К месту внезапно разгоревшегося боя бежал Елхов, от него не отставал верный ординарец Костя Гордеев. Вряд ли ротный успел бы что-либо изменить. Не так просто было добежать, уворачиваясь от пуль и ежеминутно падая на землю.
Сейчас все зависело от бойцов слитого вместе первого и четвертого взводов. Музыкант Сечка, носивший за Ходыревым гранаты, проявил самостоятельность. Он бросил гранату навстречу врагу. Аркадий Сомов, задушивший немецкого офицера и получивший несколько мелких осколков, стрелял из винтовки в колышущееся пламя.
Лейтенант Маневич короткими очередями свалил фельдфебеля с ручным пулеметом в руке. Вокруг него замешкались подчиненные, кто-то пытался поднять «МГ» и продолжить контратаку. Подоспели другие штрафники и кинулись навстречу врагу.
Ходырев, не успевая перезарядить «ППШ», вооружился винтовкой и выстрелил в бегущего немца с расстояния трех шагов. Азамов и Ягшиев зажмурились и тоже выстрелили. Борис, действуя, как автомат, выпустил оставшиеся в обойме патроны и погнался за убегавшим врагом.
Старшина Глухов опустошил все магазины к «дегтяреву», нашаривал глазами другое оружие, но бой уже завершался. Прибежали Елхов вместе с ординарцем, капитан торопливо наводил порядок, собирал уцелевших людей. Саша Бызин пытался сгоряча преследовать врага, его поймал старшина и едва успел втащить в окоп. Автоматная очередь с близкого расстояния хлестнула по брустверу и едва не прикончила обоих.
Уцелевшие немцы уходили перебежками, прикрывая друг друга, падали, вскакивали и снова бежали. Ординарец Костя Гордеев вел огонь, не прячась. Враги олицетворяли для него самое горькое в жизни: погибшего отца, умершую в холодном бараке сестренку, свою тяжелую жизнь без просвета. Он не слишком умело владел трофейным автоматом, ствол задирало от слишком длинных очередей. Костя, обжигаясь о раскаленный кожух, торопливо вставлял очередной магазин и сумел попасть в одного из фрицев.
Раненого немедленно подхватили двое товарищей и кое-как поволокли вверх по склону. Медленно двигавшаяся кучка была хорошей мишенью. К Косте Гордееву присоединились Азамов и Ягшиев, открыли винтовочный огонь. У Гордеева закончились патроны, он мог лишь ругаться и даже бросил сгоряча камень вслед врагам.
Аркаша Сомов, не отошедший от собственной смелости, тоже наводил винтовку в цель, когда увидел яркую вспышку и машинально спрятал голову за бруствер. Горцы продолжали дергать плохо смазанные затворы. Они надеялись отличиться, показать свою храбрость, добить врагов и наконец уйти из смертельно опасной роты, от этих отчаянных людей, которые гибнут непонятно за что. Азамов и Ягшиев так увлеклись, что не заметили опасность. Оба еще не встречались с немецким крупнокалиберным пулеметом, чьи вспышки казались такими далекими, а пули летели до цели в три раза быстрее скорости звука.
