Пехота-2. Збройники - Брест Мартин

Вася кругами ходит вокруг одиноко стоящего молчащего дизель-генератора, иногда буцая пустые бульки из-под бензина. Потом вздыхает и лезет наверх, обратно. А распогодилось, кстати, — температура пошла вверх, на градуснике было бы что-то около плюс восьми, если бы мы не потеряли градусник при переезде. Не, точно говорил комбат тогда на нараде: «Главное при переезде мотопехотной роты — протерять как можно меньше майна». Особенно облікового.

— Мартэн, — говорит Вася и легко выскакивает из ямы. — А ну, напомни мне, шо у нас по списанию майна.

— Доповідаю голосом через рот. На два обстріла я списал половину матрасов и остальные лопаты.

— Буржуйки?

— Мы сдали все. Числится «ноль».

— То есть, мы полностью на волонтерских?

— Да. Как и геники все волонтерские.

— Мля, шо бы мы делали без волонтеров?

— Не знаю, — пожимаю плечами я. — Воевали бы точно так же. Тока не под Докучаевском, а под Черкассами.

— А?

— Говорю, линия фронта гораздо западнее бы шла. Зато домой ездить ближе.

— Шутник.

— Но ведь правда же.

— Ну да, шо есть — то есть…

«Дорога», — шипит рация, и тут же из-за палатки с продуктами выныривают фигуры. О, вот и командиры, пешком поднялись, норм. А чего так много народу? Впереди комбат, за ним… о, Викторыч к нам опять в гости… И два мужика — высокий и толстый, а с ним маленький и бородатый. Тащат баулы, кряхтят, у бородатого даже каска нахлобучена. Автоматы стукаются друг об друга. Пополнение? Серьезно? Вот честно-честно?

— Вася, привет, — подполковник Сан Саныч Бакулин останавливается и тут же начинает покачиваться с пятки на носок. Ужасно привязчивая привычка.

Начштаба, майор Роман Викторович Позняк, молча протягивает руку. Я пожимаю и смотрю на двух мужиков. Точно, пополнение! Иессссс!

— Бажаю здоровля, — говорит Вася и поворачивается ко мне. — Мартин, а поставь чайник!

— Сей секунд, вашблагородие! — козыряю я. — Не извольте сумлеваться, оформим в лучшем виде! А то, может, пообедать? Борщ есть, прям-таки взрывной…

— Потом, — говорит комбат и кладет автомат на ящик возле кунга. Расстегивает ворот флиски. — Фуууу. Бегать пора начинать, к вам как залезешь — упаришься.

— Та мы тоже сначала дохли, а потом привыкли как-то.

— Вон как Роман Викторыч тоже, аки олененок, по камушкам заскакал и даже не вспотел.

— Да, я такой, — скромно говорит начштаба. — Ну шо, Мартин, дай хоть чаю попить.

— Зара поставлю. Викторыч, вы какими судьбами?

Мы отходим в сторону. За спиной Вася что-то говорит комбату, тот молча слушает, все так же покачиваясь.

— Веришь, Мартин… Скучно. Скучно. Сидишь там в штабе, сидишь. Бумажки, карты, наряды. Бумажки, карты, телега с Пивночи… А у вас тут — хорошо. Раздолье. Красота. Может, даже чаем угостят.

— Мы тут по кофе, в основном.

— Та да, та да, весь фейсбук уже засрал своим кофе, как не читаю, в каждом посту — сигареты, кофе, война. Война, кофе, сигареты. Джим Джармуш в милитари.

— А шо за пацаны? — я киваю на пацанов. Пацаны, кстати, опытные — ни секунды зря не стояли, тут же нашли место посуше, кинули лахи, улеглись сверху, на животы сложили автоматы и закурили.

— Тю. Это ж КолиКоли особовый склад. Минометка.

— Это которые в А… стоят?

— Да. Вчера туда поехали… Разлагаются господа военнослужащие в меру сил. К обов’язкам військовослужбовців относятся халатно. Мы их решили вам на террикон подарить. В целях перевоспитания.

— Прям не опорник, а какая-то колония для малолетних, — обижаюсь я.

Чайник пыхтит, наливаясь теплотой, и Викторыч подносит к нему руки. Синие язычки пламени облизывают подкопченный бок как-то очень… по-домашнему?

— Та не гундось, Мартин. Смотри… они к вам на неделю, может на две. Тока им этого не говори, бо они думают, шо навсегда.

— Ото они такие печальные.

— Ну да, ну да… Так, мне послабше, послабше калатай, я и так на кофе сижу, як тот нарик. Не-не, тока не сгущенку. Я ее еще до войны объелся. Все, давай.

— Так не заварился еще.

— Да похеру. Ну шо, рассказывай, как обгонял, как подрезал, как вы умудрились сепарам хорошую, почти новую «бэху» спортить…

Лейтенант Николай Николаевич, в сорок первом батальоне надежно называвшийся «КоляКоля», был высоким, здоровым и стеснительным. Минометный взвод, которым он командовал, не менее надежно стоял в А. и, в принципе, с охраной трех «Васильков» при двух «ГАЗ-66» справлялся и без бдительного присутствия целого лейтенанта. Поэтому КоляКоля выполнял в штабе функции «…и отправим с ними нормального офицера», а его минометка, войдя в преступный сговор с танковым батальоном «семьдесятдвойки», троллила ОБСЕ.

Танки бригады стояли там же, в А., и вид имели унылый и пыльный. В первой половине весеннего дня возле шлагбаума, перегораживающего разбитую желтую грунтовку, появлялся чистенький белый крузак ОБСЕ, из которого вылезали представители миссии в красивых бронежилетах и зачем-то в касках. В касках было жарко.

Військовослужбовець, охраняющий шлагбаум (вероятно — чтобы не сперли), разыгрывал с ОБСЕшниками одну и ту же сцену: сначала делал вид, что не понимает, о чем речь, потом долго и нудно рожал в рацию доповідь, и в конце концов поднимал жердь, обляпанную красной краской. Джип проезжал пятьдесят метров, останавливался возле обсыпающейся стены, огораживающей какое-то АТП, и представители самой глазастой в мире миссии шли смотреть танки.

Возле танков было пусто. Здоровенные машины, заснувшие навсегда тридцатитонные мастодонты, стояли в пыли, на самом крайнем лениво ковырялся механ, а под танком курило два вояки в том самом непередаваемом камуфляже «холст, масло, грязь». Не менее пыльные танковые пушки, казалось, даже теоретически не могли выстрелить, не то что попасть. Пыль, запустение, тоска. Танки не двигались уже черт знает сколько времени — и на дворе, и на дороге не было и следа гусениц. ОБСЕшники обходили боевые машины, с умным видом осматривали пыльные башни, что-то отмечали в своих листиках. Потом появлялся кто-то из офицеров, и разыгрывался следующий этап абсурдного театра «у вас война, но танки не участвуют». В результате невнятных переговоров, еще раз пересчитав танки, ОБСЕшники уезжали обедать в шашлычную на трассе возле Волновахи, офицер с рассеянным видом пинал рыжим «таланом» гусянку и шел к себе, и танки продолжали припадать пылью дальше. Всё, никто никуда не ездит и ни по ком не стреляет.

Вечером офицер появлялся снова, такой же рассеянный и с сигаретой. Только уже одетый «по-военному». Он молча кивал куда-то в темноту. Через пять минут раненым носорогом ревели два двигателя, черный выхлоп окутывал бетонные своды, и два танка через исчезнувшую секцию проволочного забора уходили на восток — прикрывать нас, пехоту.

Утром спектакль повторялся снова: грунтовка, джип, каски, шлагбаум, скука, камуфляж. Все танки стояли на местах, так же припавшие пылью, холодные и печальные. БК стоял нетронутым, к пушкам присматривались пауки. Пыль, запустение, тоска.

Никто не знал, как они это делают. Хотя нам и не было важно «как», главное — каждый выполнял свою работу. Мы смотрели в теплаки, бегали от мин и сидели на линии, а танки… Танки просто стреляли через нас, ровняя промзону Докучаевска и пытаясь нащупать разведанные с «крыльев» и «квадриков» отмеченные цели.

А ОБСЕ продолжало обедать в шашлычной на трассе.

После обеда

— Рота, ставай, — бурчит ротный.

— Изя, поставь чайник! — подхватываю я. — Должно же здесь хоть что-нибудь стоять!

— Слушь, харэ петросянить, иди собирай народ.

— Слухаюсь, — говорю я и замечаю Президента, стоящего возле «Чарли». — Серьоженькааааа! А хде Кирпич?

— Хдє-то у армії, — с достоинством отвечает Президент и отворачивается.

— Совсем Гарант страх потерял, — жалуюсь я Васе. — Прошу дозволу звернутися до комбата з рапортом про достроковий дємбєль цього недоліка. Ввіду крайнєго разложенія особового складу.