Борис Тартаковский - Смерть и жизнь рядом
А пока запылали костры и над огнем повисли котелки и чайники.
Вскоре Нестор связался с Главным штабом и передал донесение о боевой стычке с немцами, о том, что отряд перебазировался и майор Зорич ранен в ногу. «Настроение у партизан бодрое», — в заключение сообщил Нестор.
Он отстучал цифры, означавшие слово «бодрое», не задумываясь над смыслом. Рядом с закодированным текстом лежало донесение, написанное рукой Александра Пантелеймоновича. Настроение у партизан действительно было бодрым, а свое настроение Нестор не брал в расчет. Было бы дико отстучать в эфир, что Нестору Степовому очень тяжело и он не может примириться с мыслью о потере Тани Кашириной. Не будет больше в его жизни Тани Кашириной, и ее синих глаз, и этой руки, по-детски трогательно касающейся белого лба, и не будет толстого жгута ее русых волос…
— Ждем указаний, — заключил Нестор передачу.
В тот же вечер была принята следующая радиограмма: «Ваши действия одобряем. Майору Зоричу сдать командование и укрыться в безопасное место до излечения. Продолжать действия на коммуникациях противника».
Нестор собрал шифровки и отнес Зоричу. Тот сосредоточенно прочел их дважды, поднял брови, когда дошел до «излечения» и передал радиограммы Франтишеку Пражме, усмехаясь в усы.
Видимо, Пражма задержался на том же слове. Он спросил: «Разве они не правы?» Александр Пантелеймонович пожевал губами, будто смакуя ответ Пражмы, и вдруг очень резко, как никогда не говорил с ним, бросил: «Были бы правы, но при других обстоятельствах…» — «Ну, это уже партизанщина!» — тихо воскликнул Пражма. «Правильно. А я разве не партизанский велитель?» — и Александр Пантелеймонович сразу повеселел.
— Товарищ майор, разрешите мне выйти на коммуникации, — неожиданно попросил Нестор.
Зорич удивленно взглянул на него.
— Что это тебе приспичило? — и в его проницательных глазах мелькнула догадка. Он сжал губы, как всегда, когда бывал чем-то взволнован или углублен в невеселые мысли, потом опять посмотрел на юношу.
— А кто останется на рации? — мягко спросил майор. — Сухаренко говорит, что Чопорова вышла из строя на добрых две недели.
— Стрелок-радист Метелкин может заменить. Он знает нашу аппаратуру.
— О, ты, оказывается, все предусмотрел! — покрутил головой Александр Пантелеймонович. — Не сомневаюсь, что Метелкин справится. Но сейчас я тебя все же не пущу, — неожиданно заключил он.
Нестор что-то хотел возразить, но Зорич сделал отрицательный жест рукой.
— Все, товарищ лейтенант, можете идти.
Закусив губу, Нестор откозырял. В эту минуту он ненавидел Зорича. А тот смотрел вслед Нестору, и мягкий свет разлился по его лицу, осунувшемуся от. усталости и страданий последних дней. «Нет, брат, я тебе не дам так легко голову сложить, — думал Александр Пантелеймонович о Несторе. — И ты еще спасибо мне скажешь, шахтер, честное слово, скажешь. Пуля не лекарство для сильного человека, товарищ лейтенант, а тебе к тому же отдохнуть маленько нужно…»
Но отдыхать не пришлось ни лейтенанту Нестору Степовому, ни майору Зоричу. Только он закрыл глаза, собираясь спать, как была объявлена тревога: прискакал внук лесника, угощавшего партизан медом, и сообщил о приближении карателей. Мальчишке было лет десять, не больше, и у него были лучистые глаза и храброе сердце. Этот мальчишка, очень важно. назвавший себя Войтехом, напомнил партизанам Анежку — девочку, предупредившую о немцах во время похода за обувью. Мальчик смотрел на партизан, как на сказочных героев.
…Вскоре после ухода партизан к леснику нагрянули каратели. Они сразу же потребовали кур, меда и выдачи партизан. Немцев ждало разочарование: меда они не нашли, хотя выковыряли штыками всю требуху из ульев, а кур, по словам лесника, съели партизаны, побывавшие несколько дней назад.
Отвечая немцу, дедушка кинул взгляд на внука, стоявшего в стороне. Мальчишка понял деда и стал тихо выбираться из сторожки. Старый горар услышал, как снаружи кто-то сердито закричал:
— Стой, ты куда?
Это Войтех улепетывал в лес.
Раздался выстрел. Но мальчик был уже далеко, ноги у него были быстрые, как у всякого горца, и он недолго петлял по лесу, пока нашел то, что искал. Это была низкорослая, но сильная и выносливая лошадка. Мальчик погладил ее влажную морду и сказал несколько ласковых слов. Лошадка прядала ушами. Войтех вскочил на спину лошади и легко сжал ее бока ногами, обутыми в шерстяные носки. И только деду и ему известными стежками Войтех прискакал в партизанский лагерь, опередив карате-лей не меньше чем на полсуток. Недаром мальчик родился над Гроном — рекой словацкой.
Усатый человек с раненой ногой, которого все величали майором, хотя на нем была стеганка, а не мундир, спросил фамилию Войтеха и обещал представить к награде за храбрость. «Ты, Войтех, — говорил усатый, — настоящий патриот». И просил передать благодарность деду. Потом отряд поднялся по тревоге, и партизаны во главе с усатым гуськом двинулись по свободной дороге на юго-восток.
Уже в сумерки партизаны пересекли железную дорогу, затем шоссейную и спустились на юг. Здесь они разбили лагерь. Справа находилась Оровница с фашистским гарнизоном, и сразу же за Гроном раскинулась Теков Брезница.
Тут в отряд прибыл Данила Грунтовой. Он похудел, оброс грязновато-рыжей бородой и совсем осип: разгоряченный, утолял жажду снегом. Доложив о прибытии, Данила положил на стол перед Зоричем обгорелый пистолет. Александр Пантелеймонович узнал его: это был пистолет, который он сам подарил Ванушу Сукасьяну перед диверсией на шахтах. Командир отряда молча посмотрел на Данилу, и тот ответил:
— Сгорел наш Вануш. Одни косточки остались…
Закрыв глаза, Александр Пантелеймонович долго молчал.
— А где Волостнов и Агладзе? — наконец спросил он.
— Начштаба приказал доложить, что он и капитан Агладзе задержатся у дороги. Хотят устроить поминки по нашим… — и Данила возвратился к событиям той трагической ночи.
У карателей, состоявших в своем большинстве из тотальных солдат и частично из гардистов, не было никакого желания ввязываться в ночной бой, хотя численно они значительно превосходили партизан. Но путь в дедину, где их ждал ночлег и откуда можно было начать операцию против партизан, лежал через сенники, занятые партизанами. Каратели стали прорываться к дедине с боем. Однако в эту ночь немцам так и не пришлось попробовать крестьянского супа. Группа Волостнова и Агладзе, как и ожидал Зорич, была принята в ночной темноте за партизанский отряд, и в ожидании рассвета каратели так и не перешли в наступление. А когда рассвело, на месте партизанского лагеря оказались пустые землянки и полуразрушенные шалаши. Партизаны исчезли бесследно. И каратели, уставшие после бессонной и тревожной ночи, отправились на отдых в дедину, но тут их встретил боевой партизанский заслон Гагары, и опять горячая полевка оказалась недосягаемой для очень многих.
— Не так-то легко взять партизан, когда за их спиной народ, — сделал вывод Данила Грунтовой.
Но Зорич, как, впрочем, и Грунтовой и многие другие, сознавал, что пора тяжелых испытаний только начинается. Немецкое командование не примирится с существованием партизан в фронтовой полосе и не пожалеет сил, чтобы их ликвидировать.
СЫН АЛОИЗА
Но и положение гитлеровских войск на фронте с каждым днем становилось все более тяжелым. 26 января 1945 года Ниночка Чопорова приняла по радио сообщение Совинформбюро о том, что в Чехословакии северо-западнее и западнее города Кошице наши войска продолжают с боями продвигаться вперед. Советские пехотинцы и артиллеристы, пробиваясь через лесные массивы по склонам гор, покрытым снегом и льдом, наносили врагу непрерывные удары. Преодолев цепь гор, наши части вышли к Спишске Подградье — сильно укрепленному опорному пункту противника в Карпатах и, сломив отчаянное сопротивление врага, овладели городом.
В это время отряд Зорича стоял в большом горном селении Скицов, жители которого встретили партизан с величайшим радушием. В отряде было немало сыновей местных жителей, и девушки выбежали за каменные ограды, чтобы приветствовать парней с красными лентами на шапках. Пока отряд проходил через село, шла веселая перекличка:
— Эй, Любомир, где твой генеральский мундир?
— Я его надену, когда приду к тебе свататься.
— Смотрите, матка, на вашего Йозефа. Настоящий орел!
— У него отец — орел…
— Василь, приходи сегодня на забаву!
— Обязательно приду. А ты наденешь красную кофту, Мария?
— Я надену красную кофту, Василь…
В каждом из восьмисот дворов Скицова были друзья партизан, и, когда староста прошел с белым барабаном по дедине, сзывая жителей на сходку, скицовцы пришли не с пустыми руками: в корзинах можно было найти и мясо, и овощи, и хлеб. Крепкие узы связывали крестьян с партизанами. Скицовцы были уверены, что только общими силами можно изгнать грабителей-фашистов из родной Словакии.
