Николай Отрада - Строки, добытые в боях
Отъезд
Проходим перроном, молодые до неприличия,Утреннюю сводку оживленно комментируя.Оружие личное,Знаки различия,Ремни непривычные:Командиры!
Поезд на Брянск. Голубой, как вчерашниеТосты и речи, прощальные здравицы.И дождь над вокзалом. И крыши влажные,И асфальт на перроне —Все нам нравится!
Семафор на пути отправленье маячит(После поймем — в окруженье прямо!).А мама задумалась…— Что ты, мама?— На вторую войну уходишь, мальчик!
1941
Через сердце
В траншеях боевого охраненьяЧитал я однокашникам стихи,Что были, без сравненья и сомненья,Строка к строке привычны и плохи.
В них было все: тоска по белолицей,Любовь и кровь, разрыв и трын-трава,Но нам тогда высокой небылицейКазались полустертые слова.
Да не слова… Во всем стихотвореньеТакой светил неотраженный свет,Такое беспокойство и горенье,Что им слова не поспевали вслед.
И вдаль любая малость разрасталась,И становилось сердцу невтерпеж…Но тут же нам обида усмехалась:«В атаку со стихами не пойдешь!»
Но дни прошли… И нам в глаза взглянулиДругие, непохожие стихи,Я с ними в рост водил солдат на пули,В штыки вставал на встречные штыки.
Но не было в них, праведных и строгих,Той неуемной, светлой, ветровой —Тревоги той, что в неумелых строкахВладычила над каждою строкой.
Мне век искать слова огня и стали,Чтоб, накаляя души добела,Они б людей в сраженья поднимали —Свершать несовершимые дела.
Слова — чтоб как бинты на свежих ранах —«Любовь и кровь», — они цвели б в крови,Чтобы на всех земных меридианахПо ним учились азбуке любви.
Поэзия! Когда б на свете беломЯ так бы бредил женщиной земной…Как беспредельность связана с пределом,Так ты, наверно, связана со мной!
1946
В кольце
В том ли узнал я горесть,Что круг до отказа суженЧто спелой рябины горсть —Весь мой обед и ужин?
О том ли вести мне речь,В том ли моя забота,Что страшно в ознобе слечьЖивым мертвецом в болото?
В том ли она, наконец,Что у встречных полян и просекВстречает дремучий свинецМою двадцать первую осень?
Нет, не о том моя речь,Как мне себя сберечь…
Неволей твоей неволен,Болью твоею болен,Несчастьем твоим несчастлив —Вот что мне сердце застит.
Когда б облегчить твою участь,Сегодняшнюю да завтрашнюю,Век бы прожил не мучасьВ муке любой заправдашней.
Ну что бы я сам смог?Что б я поделал с собою?В непробудный упал бы мохНескошенной головою.
От семи смертей никуда не уйти:Днем и ночьюС четырех сторон сторожат путиСтаи волчьи.
И тут бы на жизни поставить крест…Но, облапив ветвями густыми,Вышуршит Брянский лесТвое непокорное имя.
И пойдешь, как глядишь, — вперед.Дождь не хлещет, огонь не палит,И пуля тебя не берет,И болезнь тебя с ног не валит.
От черного дня до светлого дняПусть крестит меня испытаньем огня.Идя через версты глухие,Тобой буду горд,Тобой буду тверд,Матерь моя Россия!
Октябрь, 1941
В те годы
Я проходил, скрипя зубами, мимоСожженных сел, казненных городовПо горестной, по русской, по родимой,Завещанной от дедов и отцов.
Запоминал над деревнями пламя,И ветер, разносивший жаркий прах,И девушек, библейскими гвоздямиРаспятых на райкомовских дверях.
И воронье кружилось без боязни,И коршун рвал добычу на глазах,И метил все бесчинства и все казниПаучий извивающийся знак.
В своей печали древним песням равный,Я сёла, словно летопись, листалИ в каждой бабе видел Ярославну,Во всех ручьях Непрядву узнавал.
Крови своей, своим святыням верный,Слова старинные я повторял, скорбя:— Россия-мати! Свете мой безмерный,Которой местью мстить мне за тебя?
1941
Облака кричат
По земле поземкой жаркий чад.Стонет небо, стон проходит небом!Облака, как лебеди, кричатНад сожженным хлебом.
Хлеб дотла, и все село дотла.Горе? Нет… Какое ж это горе…Полплетня осталось от села,Полплетня на взгорье.
Облака кричат! Кричат весь день!..И один под теми облакамиЯ трясу, трясу, трясу плетеньЧерными руками.
1941
Село
Следы жилья ветрами размело,Села как не бывало и в помине,И углище бурьяном поросло,Горчайшей и сладчайшею полынью.
Я жил вею жизнь глухой мечтой о чуде.Из всех чудес ко мне пришло одно —Невесть откуда взявшиеся людиТащили мимо длинное бревно.
Они два года сердцем сторожилиКонец беды. И лишь беда ушла,На кострище вернулись старожилыВойной испепеленного села.
И вот опять течет вода живаяСреди отбитой у врага земли,Для первых изб вбивают снова сваиУпрямые сородичи мои.
Я слишком часто видывал, как пламяЖилье и жизнь под самый корень жгло,И я гляжу широкими глазами,Как из золы опять встает село.
1942
Волчонок
Я домой притащил волчонка.Он испуганно в угол взглянул,Где дружили баян и чечеткаС неушедшими в караул.
Я прикрикнул на них: «Кончайте!»Накормил, отогрел, уложилИ шинелью чужое несчастьеОт счастливых друзей укрыл.
Стал рассказывать глупые сказки,Сам придумывал их на ходу,Чтоб хоть раз взглянул без опаски,Чтоб на миг позабыл беду.
Но не верит словам привета…Не навечно ли выжгли взглядЧерный пепел варшавского гетто,Катакомб сладковатый смрад?
Он узнал, как бессудной ночьюПравит суд немецкий свинец,Оттого и смотрит по-волчьиСемилетний этот птенец.
Все видавший на белом свете,Изболевшей склоняюсь душойПеред вами, еврейские дети,Искалеченные войной…
Засыпает усталый волчонок,Под шинелью свернувшись в клубок,Про котов не дослушав ученых,Про доверчивый колобок.
Без семьи, без родных, без народа…Стань же мальчику в черный годБлиже близких, советская рота,Вместе с ротой — советский народ!
И сегодня, у стен Пултуска,Пусть в сердцах сольются навекОба слова, еврей и русский,В слове радостном — человек!
Январь, 1944
Из документов французского и итальянского Сопротивления
* * *…Бежал из концлагеря, чтобы присоединиться к партизанским отрядам вместе с 13 соотечественниками. Отличался храбростью во всех военных действиях, а во время облавы на партизан в декабре 1944 года показал замечательные качества самоотверженности, смелости и несокрушимой веры в свое дело.
2 февраля 1945 года одно подразделение немцев, более 100 человек, было атаковано партизанским отрядом, в котором он состоял. С группой в 10 человек он атаковал вражескую засаду, которая бросила оружие и разбежалась. В перестрелке Поэтан (Ф. Полетаев) был убит.
