Владимир Першанин - «Штрафники, в огонь!» Штурмовая рота (сборник)
С кузова полуторок били по самолетам из счетверенных установок «максимов». Раздавались очереди крупнокалиберных пулеметов с редких американских транспортеров. Зенитная защита была малоэффективна. Немцы беспредельничали в воздухе целый час, но потом появились парами и четверками наши истребители. Бой шел в километрах двух от земли. Трудно было понять, где наши, а где немецкие самолеты. Иногда из-под облаков вываливался подбитый самолет и уходил с дымным хвостом. Одна из машин неслась со страшной скоростью, как камень. Рухнула в ущелье, откуда поднялся багровочерный гриб. Жутко! От пилота, наверное, даже кусочков не осталось.
Теперь колонна шла под прикрытием «яков» и «Лавочкиных». Немцев они отогнали, но от зрелища отступающих войск было тяжело на душе. Да и мы оставались на произвол судьбы.
– Побьют нас на этих камнях, – тоскливо проговорил Афанасий. – Много мы остатками роты навоюем!
– Помолчи, Афоня, – осадил я его. Но в глазах остальных бойцов читалось то же самое.
Почти весь день отступали наши части, и все ближе доносились взрывы, пулеметные очереди. Потом дорога опустела, и мне стало совсем тоскливо. Проскочит одинокая машина или повозка, и снова пустота. Лежат на обочинах тела убитых, которых оставили в спешке, а внизу дымит, догорает разбитая техника. Пролязгала гусеницами поврежденная самоходка со свернутой пушкой, вся облепленная солдатами, потом появились немецкие танки. Открыли огонь наши орудия. Один танк подбили, а остальные, подцепив его на буксир, отступили, огрызаясь выстрелами.
Танки остановились в километре. К ним присоединились несколько штурмовых орудий, бронетранспортеров, и по нашему заслону на дороге открыли огонь сразу из десятков стволов. Дуэль шла недолго. С обрыва видно не было, но мы поняли, что батареи, которым приказали стоять насмерть, гибнут. Внизу взрывались боеприпасы, едва не на уровень обрыва взлетали камни, железяки, разные ошметки.
Потом снова пошли немецкие танки. Впереди два «тигра». Огромные, угловатые, они катили со скоростью километров под сорок, да еще описывая небольшие зигзаги. За ними двигались с пяток танков, и всю эту компанию прикрывали орудия и самоходки. Мы поняли, что шансов у наших ребят внизу нет. Илюшин приказал открыть огонь из 80-миллиметрового миномета. Это не оружие против танков. Мне приходилось видеть следы от попаданий таких мин. Закопченное пятно на броне, в лучшем случае какой-нибудь отбитый кронштейн. Но капитану хотелось хоть чем-то помочь, тем более имелось достаточно боеприпасов.
Мины хлопали внизу одна за другой, не причиняя вреда. Минометчики, злые, что их подвергают ненужному риску, торопились выпустить весь запас. Снизу били наши уцелевшие орудия. Кое-как наведя трофейную реактивную пушку, мы выпустили для пробы по головному «тигру» снаряд. Лучше бы этого не делали. В танк не попали, но грохнуло так, что у стоявших поблизости заложило уши, а струя раскаленных пороховых газов никого не сожгла лишь случайно, потому что пушка была направлена вниз. Зато вспыхнула, как факел, крона дуба, метрах в двадцати позади. Вышибло огромный клин, вбитый в землю, пушка опрокинулась набок.
Немцы, разозленные нашими минами, взрывающимися целыми пачками, да еще реактивной пушкой, открыли ответный огонь. Снаряды с воем проносились над головой, многие взрывались, попадая в дубы. Окопы не спасали от дождя осколков. Накрыло пулеметное гнездо, где сидели Загорулько со вторым номером.
Второй номер был убит наповал, Загорулько ранен. Кто-то полез в землянки, но к снарядам прибавились мины…
Минометчики попрятались вовремя. Их «самовар» накрыло прямым попаданием. Единственный, кто продолжал воевать, был «западник» Грищук. Он занял позицию в стороне, под сваленным дубом, притащив туда МГ-42 и охапку пулеметных лент. Упрямый хохол, пропустив танки, ударил по бронетранспортеру. Поджечь его он не смог, но веер пуль опрокинул пулеметчика за щитком и прошил борт, убив и ранив кого-то из экипажа. Порадоваться успехам Грищуку не дали. Снаряд ахнул в дуб и отбросил Грищука метра на три. Выплевывая выбитые зубы, он пополз к нам. Мина взорвалась рядом с землянкой, в которой прятались старшина Букреев и человек семь бойцов.
– А ну, вылазь, – заорал старшина, и бойцы полезли наверх.
Следующие две мины рванули в траншее. Третья разбила землянку. Букреев крикнул ротному:
– Надо в лес уходить. Всех перебьют!
И в тот же момент мина разорвалась под ногами старшины. Остался обрубок тела без обеих ног. Ранило кого-то из бойцов. Илюшин дал команду покинуть позицию. Пока бежали от обрыва, ранили взводного Олейника и еще двоих. Остановились метрах в пятистах, перевели дыхание. Слышалось, как на брошенной позиции гремели взрывы, а внизу на дороге трещали пулеметные очереди. Перевязали раненых. Вскоре стрельба затихла. Доносилось лишь гудение моторов.
– Пойдем глянем, – обратился ко мне капитан и приказал Олейнику оставаться за старшего. – Оружие наготове и не зевать!
Взводный молча кивнул, а мы пошли к обрыву. Осторожно глянули вниз. Танки, бронетранспортеры, грузовики с пушками на прицепе двигались сплошным потоком. Мы обошли нашу прежнюю позицию. Жуткое зрелище. Окровавленный труп старшины Букреева, с оторванными по колено ногами. Одна нога в издырявленном яловом сапоге лежала возле головы, другая отлетела метров на семь. Я принес ее и положил рядом с телом. Достал из карманов документы, пачку денег, еще какие-то бумажки, вынул из кобуры трофейный «Вальтер».
– Пистолет себе возьми. На память, – сказал Илюшин. – А деньги семье отправим. Копил, надеялся до мирных дней дожить…
А я подумал, что старшина деньги не только накопил, но и «заработал». Ходили слухи, что Букреев, пользуясь связями, помогал некоторым «старикам» перевестись на тыловые должности в батальонный и даже полковой обоз. А почему сам остался в роте? Может, надеялся, что все же сумеет выжить? Загадка. Деньги я потом сосчитал. Семь с половиной тысяч рублей. В тылу, судя по письмам, на эти тысячи хлеба десяток буханок можно купить. Стоило ради этого суетиться?
Второй номер «максима» был завален землей, торчали голова да рука. Еще один боец из третьего взвода лежал в окопе в луже крови. Уже холодный. Наша трофейная пушка уцелела, зато оба ротных «максима» были разбиты. Илюшин поднял с земли лопату.
– Коля, начинай пулеметчика раскапывать. Я тебе еще бойцов пришлю. Похороните погибших. Только быстрее, а то немцы полезут.
Через час, похоронив товарищей, мы торопливо уходили через лес на восток. Раненного в ногу Фролика несли, сменяясь, на носилках. Грищук плевался кровью и, держась за распухшую щеку, вслух мечтал о стакане самогонки. Хотелось есть, а тут еще дождь заморосил. Ночевали в лесу, соорудив подобие шалашей, которые безбожно текли. Настроение у всех было подавленное. Не спалось. Шептались, бурчали. Кто-то взялся рассказывать древний анекдот про попа, попадью и их работника. Анекдот все знали, но посмеялись.– А че горевать? – рассуждал Сочка. – Ну, набили ряшку и что теперь? Немца-то все равно гоним. Я, так три раза в окружение попадал. И ничего, живой.
– Говно не тонет, – заметил Загорулько, баюкавший простреленную руку.
– Я и гляжу, у тебя два «максима» разбили, а ты все плаваешь, – не лез в карман за словом маленький бойкий солдат.
– Четыре, – как всегда мрачно, отозвался Загорулько и, кривясь от боли в руке, достал из кармана массивные часы с брелоком. – Во, какие! За бутылку самогонки бы отдал.
– Как сменяешь, мне половина, – сказал Грищук, ощупывая языком зубы и гадая, сколько их вылетело. – Нишево, я им тоже врезал. Немца на пулемете снял и еще двоих за броней.
– Пятерых, – передразнил его Иван Сочка.
– Много ты видел, – с трудом ворочал челюстью Грищук. – Пока ты вверх воронкой валялся, я пошти ленту выпустил.
– Герой, – согласился Сочка и осмотрел при свете зажигалки рот Грищука. Сообщил, что вышибло всего три зуба, и ранением это не считается. Потом предложил Загорулько:
– Давай руку лечить буду.
– За часы, что ль?
– За так.
Над углями тлевшего костерка Иван накалил нож. Отыскал бинт и чистую портянку. На портянку он велел желающим помочиться. Илюшин покачал головой, увидев красную распухшую ниже локтя руку пулеметчика. Осколок навылет пробил мякоть. Нашарил в сумке флакон с остатками одеколона. Граммов десять, не больше. Здоровенного пулеметчика держали за руки и за ноги сразу несколько бойцов. Иван, сопя, разрезал входную, потом выходную рану и стал выдавливать всякую дрянь. Загорулько матерился, сучил ногами. Иван поддел окровавленную нитку, выдернул ее.
– Гимнастерки обрывок вбило. Ты ж ее не стираешь. Бациллы!
– Сам ты бацилла, – взвыл Загорулько. – Режь быстрее.
– Резать уже нечего. Выдавливать надо. Спицу бы с резинкой, дренаж сделать. Ну, сойдет пока и так. А ты не ори! Рассказывай лучше, как четыре «максима» просрал.
