Эмманюэль Роблес - Однажды весной в Италии
— Не говорите так, — сказала она под конец. — Я не легкомысленна, и есть слова, которые имеют для меня абсолютный смысл.
— Как и для меня.
Она задержала на нем взгляд, словно желая убедиться, что он говорит искренне. Глаза ее лихорадочно заблестели, щеки внезапно покрылись румянцем. И его пронизал трепет, он ощутил бурный бег крови. В эту минуту снова появился старый священник и подал знак пальцем. Он был почти лыс, только по бокам на голове еще сохранились серые прядки.
— Меня ждут, — сказала Мари. — Пора идти.
— Мари!
Мари молчала, словно прислушиваясь к эху, которым отозвался в ней этот возглас, полный тоски и страсти. Потом она сказала:
— Возвращайтесь, Жак.
— Вы этого действительно хотите?
— Да.
— Скажите еще раз, что вы на самом деле этого хотите.
— Хочу всем сердцем.
Он взял ее руки и поцеловал их, одну за другой.
— Я вернусь, Мари.
— Я уже жду вас.
При этих словах она слегка придвинулась к нему и коснулась губами его губ. Это было едва уловимое прикосновение, но он успел почувствовать ее дыхание, вдохнуть нежный запах ее кожи. Мари отстранилась, толкнула дверь, и ему показалось, что хлынувший поток света исходит не из соседнего помещения, а от нее самой, от ее тела.
14
На следующий день лицо Мари уже грезилось Сент-Розу среди заснеженных вершин и серебристых утесов Абруцци. Он вел большой «фиат» в качестве шофера министерства финансов. В зеркальце он видел Луиджи в тяжелом пальто и серой шляпе. Шея у него была обмотана шарфом, а длинный нос побелел от холода. Луиджи сидел задумавшись и больше, чем обычно, напоминал старого, мудрого грифа. Они выехали рано. Сент-Роз, как было условлено, явился в палаццо, где с вечера во дворе ожидала готовая к отъезду машина, и распрощался со всеми домочадцами. Слезы маркизы — она наконец поправилась, — сердечные пожелания Джакомо и Софии. И улыбка Сандры, даже не осветившая ее лица. Сент-Розу она показалась усталой, лицо было помято, будто она провела бессонную ночь. Но Сандра уже отошла далеко, в самую темную область его памяти, а мысли его витали вокруг Мари.
До сих пор все шло благополучно. Они спокойно прошли первую проверку на выезде из Рима, около Понте Салярио, моста через небольшой приток Тибра. Несколькими километрами дальше немецкие жандармы лишь проверили документы Луиджи и паспорт машины, а шофером не поинтересовались, словно бы пассажир уже был достаточной гарантией его благонадежности. Каждая оставшаяся позади застава вызывала в памяти Сент-Роза сны, которые он видел, и бесконечные кольца каких-то крепостных стен, которые появлялись в его ночных кошмарах. Время от времени Сент-Роз обменивался с Луиджи несколькими словами. Но всякий раз мысль о Сандре как бы становилась между ними, мешала ему. Когда они проезжали через деревни, Луиджи показывал ему местные достопримечательности — красиво украшенный фасад, герб на фронтоне дома, деталь старинного фонтана. У Сент-Роза давно сложилось определенное мнение о Луиджи, но теперь оно казалось ошибочным — это был деликатный, образованный человек, который весьма тактично делился с Сент-Розом своими познаниями.
Военные машины на дороге появлялись редко — видимо, опасались налетов союзников. Валявшиеся на обочинах почерневшие остовы грузовиков вермахта свидетельствовали об успехах патрулирующих «Мустангов», «Спитфайеров» и «Сандерболтов». «Фиат» продолжал взбираться по горным склонам, и вот в свете апрельского утра Сент-Роз и Луиджи увидели плакаты, извещавшие: «Achtung! Bandengebiet!» Партизанская зона. По мнению Луиджи, встреча с группой партизан была не безопасной, если они узнают, что машина принадлежит учреждению.
— Я всегда ношу на шее военный жетон, — сказал Сент-Роз.
— Будем надеяться, что вы успеете его достать. Вообще-то они ребята неплохие, но всегда слишком спешат.
А Сент-Роз думал о том, что обманул доверие человека, рисковавшего сейчас из-за него своей жизнью и свободой, и всякое воспоминание о Сандре он так настойчиво отгонял от себя, словно Луиджи мог догадаться. Но что же знал он о своей жене? О ее жизни, поведении, чувствах? Подозревал ли ее? Сент-Роз ловил себя на том, что следит за его лицом, за интонациями. Он думал, что ему скоро тридцать и что он уже приближается к вершине, за которой виден склон. Но как же трудно неотступно идти туда, куда ведет сердце! И как занять свое место на земле, не причиняя горя другим? Он осторожно вел машину; по пути встречались бедняки, работавшие на полях. Иной раз мощные автомобили немецких связных на полном ходу обгоняли его «фиат».
После одного поворота им встретились фашистские полицейские, сооружавшие заграждение из старых бочек. Их было человек десять, все в форме, молодые, со злыми лицами. На откосе справа виднелась надпись на немецком и итальянском языках: «Внимание! Партизаны! Оружие держать наготове». Это новое «кольцо» они прошли с такой же легкостью, как и прежние. И на этот раз, внимательно проверив документы Луиджи, военные едва взглянули в бумаги Сент-Роза. Новым было лишь то, что офицер, командир отряда, посоветовал им быстрее ехать через лес и по возможности избегать всяких остановок. В этот момент на высоких холмах, покрытых соснами, раздался выстрел. Звук его подхватило мелодичное эхо, словно кто-то тронул струну арфы.
— Можете ехать! — сказал офицер.
На нем были черные перчатки. Серебряные знаки — череп и скрещенные берцовые кости — сверкали на его офицерском кителе, и он улыбался, желая подбодрить проезжающих. Сент-Роз включил мотор, объехал бочки и заметил, что дальше деревья росли теснее и их залитые солнцем макушки почти сходились, так что дорога шла как бы в зеленом туннеле. Сент-Роз снова думал о том, что из-за него Луиджи подвергает себя опасности, и сердце его замирало всякий раз, когда спутник обращался к нему. Он боялся услышать что-нибудь вроде: «Знаю я вам цену — не больно она велика!» Но каждый раз, когда Сент-Роз поглядывал на него в зеркальце, он видел все такое же невозмутимое лицо. Только один раз Луиджи сказал, как бы разговаривая сам с собой:
— У них отличные снайперы.
Сент-Роз промолчал. Он видел впереди лес, а над ним безоблачное молочно-голубое небо. И дорога тянулась бесконечно, и, быть может, один из этих снайперов уже следил за ними в оптический прицел своего ружья. Но знает ли о чем-нибудь Луиджи? Догадывается ли он, что было между Сандрой и им, Сент-Розом? Поздно, слишком поздно думать об этом. Справа по склону холма цепочкой вытянулись полицейские, направив винтовки в сторону леса. Большинство из них не проявило никакого интереса к автомобилю и продолжало стоять в настороженной позе. Еще несколько километров, затем справа на пустынной дороге гулко раздался одиночный выстрел.
— Совсем уж нелепо, — спокойно сказал Луиджи, — получить пулю от своих.
Сент-Роз снова промолчал. Какая-то хищная птица с царственной беспечностью описывала круг над усеянным камнями пространством, расстилавшимся за лесом. Он и сам не понимал, почему это зрелище навело его на мысль о Сандре. Не ей ли пришла в голову экстравагантная идея объединить мужа и любовника и отправить их вместе в эту опасную дорогу? Сент-Роз прибавил газ, но с таким скверным горючим на «фиате» далеко не уйдешь. Наконец они достигли какой-то деревни и выехали на площадь, в середине которой был прелестный фонтан. Над входом в мэрию — бывший княжеский дворец — развевался черный флаг полиции. С другой стороны в тени устроила привал группа альпийских стрелков. Это были здоровяки в каскетках с длинными козырьками. Все они носили эмблему горно-стрелковых войск и награды за русский фронт. Их командир — молодой лейтенант — посмотрел на проезжавший мимо автомобиль и дружески помахал Сент-Розу. Тот машинально чуть было не ответил ему.
Еще несколько километров, и они въехали в Л’Акуилу и остановились неподалеку от собора, чтобы пообедать. До Сульмоны оставалось немного. Но нельзя было не принимать в расчет неожиданностей, которые могли подстерегать в районе, примыкавшем к прифронтовой зоне. За столом Луиджи начал рассказывать о достопримечательностях города, и в частности о церкви Санта-Мария-ди-Коллемаджо, сожалея, что нет времени посетить ее. Он припомнил историю отшельника (гробница его находилась у самого клироса), которого забрали из монашеского уединения, чтобы сделать папой, и он на осле приехал в Л’Акуилу, где собрались князья церкви и важные прелаты. Спустя пять месяцев добрый Целестин V наотрез отказался от папской тиары и вернулся к своим козам. Смирение Целестина было жестоко наказано: его бросили в темницу, где он и умер.
Сент-Роз сидел напротив Луиджи и, слушая все это, наблюдал за ним. Его манеры и выражения казались несколько наигранными, как у актера, усердно пытающегося сыграть роль. Луиджи интересовал Сент-Роза все больше и больше. Жесты, голос, то, что он говорил, манера подносить вилку ко рту, пить, незаметно вытирая губы краем салфетки, — все это, в сущности, было не ново и казалось «необычным», вероятно, потому, что он играл в некое равнодушие. Но порой в поведении Луиджи можно было заметить желание произвести впечатление, а в иные минуты он улыбался, жмурился, отвечал на вопросы как человек, полный дружеского расположения. Видимо, некоторым женщинам нравилось это преждевременно состарившееся лицо, сохранившее, как ни странно, в своих чертах твердость и вместе с тем нечто женственное, особенно в свежем, красиво очерченном рте. Но иногда во взгляде Луиджи появлялась холодность, смущавшая Сент-Роза, — казалось, что его спутником владела какая-то неотвязная мысль.
