Юрий Иваниченко - Разведотряд
Интуиция подсказывала майору Кравченко, что не менее, а то и более интересно, в рамках расследования прояснить другой вопрос, кроме того, что делал лейтенант Войткевич в те дни, когда его разведрота выпала из поля зрения Особого отдела соответствующего полка 51-й армии. Вопрос, прямой ответ на который был, по определению, невозможен. Сунься с этаким запросом в порядке субординации — и дай бог, если тебя добрые люди на полпути завернут, покрутивши у виска пальцем. А то ведь и недобрые товарищи на пороге кабинета нарисуются да и спросят эдак с расстановочкой: «А кто это партии под хвост заглядывает, любопытный такой?»
Интуиция старательно подсказывала майору Кравченко, что очень любопытно выяснить, как это вдруг вчерашний, ещё даже не дипломированный студент-пищевик первое назначение получил не от института, а от Одесского обкома партии. И не куда-нибудь технологом в Хацапетовку помидоры катать, а в немалый город Ровно. На только что освобождённую крайне Западную Украину. И сразу — директором пищефабрики.
«Скажете, ничего особенного?… — хмыкнул Трофим Иванович. — Очень даже чего… Такой зигзаг удачи за версту отдаёт командировкой ИНО НКГБ. Именно — иностранный отдел! Ведь на тех, не чищенных и не пуганных ещё землях иностранная резидентура в 39-м чувствовала себя не в переносном, а в буквальном смысле „как дома“. И молодой, готовый на всякие юношеские безобразия, „советский“ директор — на редкость удачная подсадная утка для вербовки. Карты, бабы, растрата… такое сыграть в двадцать четыре года — не надо быть ни Немировичем, ни Данченко. Но кто знает, кто знает… в чьи ворота стал играть правый инсайд»…
Глава 18. «Шардоне» из графских подвалов
Ялтинский порт
— Сеньор капитан… — лицо «малыша» Карлито, здоровенного и в миру бравого катерника, было обезображено крайней растерянностью. — Клянусь всеми святыми, это не я! Это не мы… — уточнил он на всякий случай, демонстрируя графу мокрую верёвку.
Верёвку, к которой ещё буквально полчаса назад он самолично примотал плетёную корзинку с узкогорлыми бутылками «Шардоне». Сеньор капитан хотел охладить их, безбожно нагревшихся в железной утробе тесной продуктовой камеры, за бортом, в море, как это часто делалось даже с мясом. Противолодочные и штурмовые катера не предназначались для длительных походов.
— Вы видите, она обрезана! То есть не оборвалась, я привязал надёжно, двойным булинем, а обрезана ножом… — потрясал Карлито злосчастной верёвкой.
Розенфельд саркастически поднял брови на лоб: «М-да уж… Дисциплина. Как говорится, оставляет желать…»
Сконфуженный Альдо Ленцо вырвал мокрый линь из рук вахтенного, и первым его желанием было вспомнить средневековые манеры и традиции графьев Ленцо и хорошенько перетянуть мокрым канатом нерадивого холопа. Но первый же взгляд на обрезанный конец заставил его лицо вытянуться в оторопи. Зубчатая спинка лезвия водолазного ножа поработала. Конечно, и у его ребят такие ножи имелись, но выдавались они только перед погружением…
Не говоря гостю ни слова, капитан Ленцо опрометью загремел по железным ступеням узкого трапа на верхнюю палубу. Там метнулся к косым леерам и, рискуя бултыхнуться во мрак ночного моря, перегнулся за борт.
На чёрной воде рябил голубыми блестками фонарь на конце причала — единственный, если ночью к причалу никто не швартовался; плясали тонкие красный и зелёный зигзаги бакенов в створе порта. Но лучше всего видны были золотистые блики от иллюминаторов самого катера. И в одном из таких пятен граф-капитан Ленцо вдруг отчетливо увидел восстающий, казалось, с самой преисподней моря чёрно-блестящий, как буй-мейдей, шар. Но достаточно маленький, чтобы понять, что это не буй, а голова в резиновом капюшоне водолазного костюма. Одна голова, две, три… А сколько их ещё в непроглядной тьме, между бортами других катеров?…
— Огонь! — неизвестно кому выкрикнул Ленцо, ведь крупнокалиберный пулемёт на первом боевом посту был даже зачехлён. Кто же ждал…
И всё же команду его выполнили. Но не моряки флотилии «MAC». Борт флагманского катера вдруг осветился, словно подожжённый гигантской сварочной вспышкой и загремел, как под ударом гири свайного копра. «Кумулятивная граната!» — успел подумать граф, прежде чем оказался в воздухе. Частую канонаду минных взрывов, гранатных хлопков и грохот железного лома, случившиеся затем, равно как беспорядочный фейерверк перестрелки, он уже и не видел, и не слышал…
Очнулся Ленцо в морской пучине. Порядочно наглотавшийся воды, с винными пробками внезапной глухоты в ушах. И только через несколько секунд, придя в себя и несколько раз кувыркнувшись через голову, стал различать подводное сотрясение взрывов где-то там, наверху. Но где теперь этот «верх»… справа, слева? Всё смешалось в удушливом головокружении, в котором отчётливо ощущалось только, как рвутся лёгкие, которые одновремённо и распирало, и стискивало.
Где ж этот проклятый «верх»?! Где воздух?!
«Чёрт возьми, под ногами, как ни странно…» — там, где вспыхивают один за другим красные сполохи.
Перевернувшись ещё раз через голову, капитан граф Ленцо рванул к поверхности — казалось, тягуче, невозможно медленно, но на самом деле стремительно, как пробка.
То, что предстало взору его на поверхности, граф Ленцо не смог забыть до конца своих дней. Его воинская слава и доблесть, предмет зависти не только сухопутных, но и коллег — морских офицеров (всё-таки «marina commandos» — это вам не тосковать вахтенным офицером даже на каком-нибудь линкоре-красавце) флотилия штурмовых катеров погибала, проваливалась в тартары… По крайней мере, на первый, слегка бессмысленный взгляд её командира, который только что вырвался из чёрного савана смерти.
Ночь ежесекундно рвалась от золотых вспышек, а кое-где непрестанно озарялась трепещущим пламенем копотных пожаров. Трассеры пуль рвали остатки мглы. Рвалось и скрежетало железо. С леденящим стоном агонии тёрлись друг о друга борта сорванных с мест катеров, и кладбищенскими крестами кренились их мачты. Грохотала зенитная артиллерия, бессмысленно полосуя ночное небо. Флотилия погибала. И смерть к ней пришла из моря, как положено, в общем-то. Из самой его бездны.
Флотилия чуть было не погибла, как выяснилось позже, когда…
Вынырнув из мглы, клубящейся за бортом шлюпа, Колька Царь одним махом бросил на днище плетёную корзину, в которой что-то характерно звякнуло.
— Вы у нас человек светский, товарищ старший лейтенант… — Колька сорвал с лица маску дыхательного аппарата. — Скажите, что это за вино? Или вообще уксус, или масло оливковое…
— Вино-вино, — хохотнул через минуту Новик, когда глянул на бутылку на просвет пожара, разгоравшегося в порту и, в три приёма сорвав зубами сургучную пробку, глотнул. — «Шардоне»! Что у нас тут, ещё и французы завелись?
Севастополь. В последний час…
И всё-таки это случилось.
«Отбиваем атаку за атакой. Все понимают — это последний рубеж. Но нас только горстка, а к концу дня в строю буквально единицы. До бригадного наблюдательного пункта возле кручи приближается цепь автоматчиков. Мы с комиссаром Ищенко на НП уже только вдвоём. Отстреливаясь, отходим — ничего другого не остаётся. Местность открытая и на нас с рёвом пикируют „юнкерсы“, строчат из пулемётов. Как ни странно, но это нас и спасает: автоматчики не решаются к нам приблизиться, боятся своих самолётов. И мы, перебегая от воронки к воронке, в конце концов отрываемся от врага…»
Командир 7-й бригады морской пехоты генерал Е.И. Жидилов.«Не обращая на нас ни малейшего внимания, артиллерист, стиснув зубы, делает своё дело. Он и заряжает орудие, и наводит, и стреляет.
— Где остальные?
— Все тут. Никто не ушёл! — отвечает матрос, не скрывая обиды. — Вот они!
Мне становится стыдно за поспешный вопрос. Артиллеристы все тут — мёртвые…
Не сказав друг другу ни слова, мы с генералом становимся рядом с краснофлотцем к орудию. Собрали последние семнадцать снарядов и бьём по Сапун-горе.
Зарядив орудие последним, матрос зачерпнул бескозыркой песок и высыпал в ствол.
— Уходите! — кричит нам.
И мы уходим — делать тут больше нечего…»
К утру 30 июня командующим СОР вице-адмиралом Ф.С. Октябрьским, который наконец-то получил «добро» от маршала Будённого, был отдан приказ об эвакуации города.
…«Пробоин так много, что заделать их невозможно. Выбило напором воды переборку во втором котельном отделении. Первое уже затоплено, и трое машинистов погибло, четвёртого, Александра Милова, вынесло к люку и его удалось спасти. Как они успели загасить котлы и выпустить пар — уму непостижимо, но если бы не успели, мы бы уже все были в воздухе.
