Олена Степова - Истории из зоны АТО

После штурма КПП, пардон, торжественного открытия, на которое многие не успели, город заговорил о тайнах гуманитарщины. По секрету передавались места раздачи, явки и пароли. Более того, передавались и в соседний от нас город, села приграничья. И пошла гулять информация:

-Так Сам и сказав, кожного дня, щоб людей кормылы. Ага, оце людина! Оце правильно, що на референдум ходылы.

-Та ты шо. А шо ж давали? Та кажуть усе: і гроші, і їжу, і водку, і кастрюлі...

* * *

А кто этот , ну шо привозил, шо за власть? Откуда, из каких будет? За кого голосовать потом?

От Путина вроде, но не Путин, из местных, вроде бандюк какой-то. 

Так шо, опять за бандюков голосовать, а за Путина когда?

Да отчепысь ты со своим Путиным, надо больше гречки набрать, поки дають…

* * *

- А люды шо? Говорят шо, ну, война будет, не будет, хто власть сейчас, пенсию-то хто платить будет?

-А шо люды, былись, похваталы їжу, щей кажуть, автомат вкрали, у тех военных, шо еду привозили.

- От паскудство, прозевал.

- А те, шо жрать нечего?

- Та какой жрать, автомат бы стебнуть...

...Народ бегал и искал места раздачи, но не находил. Вроде и там давали, и там, а все говорят, только с чьих-то слов. Сами не видели. Кто-то писал списки, кто-то присваивал номера, кто-то ругался, кто-то даже дрался, кто-то подпирал дверь соседа, чтобы тот не успел добежать до пункта раздачи. Город бурлил, как сыворотка на солнцепеке.

Так, с ночными перекличками и номерами на руках, горожане прожили три дня. До всех наконец-то дошло что, что-то не так. Ну, как у нас говорят, врешь не возьмешь, назвался правительством корми и заботься. Народ у нас привыкший уж очень к льготам разным, пособиям, удостоверениям, а, ежели халяву раздавать начал, все...любофф на века. Так сказать, хочешь народной любви-завози гречку. Ибо гречка, лучший способ взаимопонимания правительства и народа

Городишко-то маленький, народ знает все правительственные блок-посты, штабы, базы и прочие военно-секретные хитрости. Переночевав с перекличкой и перенумеровавши все ладошки и пятки, народ просек, еда, там, где блок-пост или штаб. И, понеслась...

Бабульки с клюшками и кошелками, трехподбородочные дамы бальзаковского возраста на платформе, в бриджах со стразами, деды с медалями, без медалей, далеко не деды, и не воевали, молодые и азартные, с номерками на руках, пошли на штурм мест скопления камуфляжно-военных представителей новосозданной головной боли под названием ЛНР.

Под блок-постами и прочими военными хитростями накал страстей:

- Чё, ироды, гуманитарку жрете? Себе заграбастали и жрут?

- А ну выходь, давай ревизию проводить, мы народна дружина по контролю за раздачей всякой такой помощи!

...Попала я в на соседнюю территорию, как раз в момент разгула бабовщины. Рослая такая, крупной кости, женщина, с ярко-розовой помадой, в ожерелье из бус а ля гарматне ядро, в бриджах с прорезями и стразиками (последний писк моды в приграничье), чуть приподняв над землей камуфляжно уже мордой зеленого, трясла его и вопрошала, гудя над толпой, как паровоз, зычным басом:

- Ты че думаешь, я на тебя управы не найду, да ты у меня завтра в Нацгвардию пойдешь, полным призывом. Ты вообще понимаешь, кто я? Да я до Киева дойду. Где главный? Да я к Президенту.Если через час у меня не начнется раздача гуманитарной помощи, я тебе козлу, такой гуманитарный коридор устрою. Стрелять,-стоял ор на полгорода,- стрелять вас паскуд надо.

...Всё это я наблюдала сидя на против, так сказать, опорного пункту власти, в тени каштановой аллеи, рядом с потягивающими пиво шахтерами. Один из них, просто сиял, наблюдая картину, вальяжно развалившись на скамейке, в глазах читался восторг, полет, даже какая-то глубокая возвышенность чувств.

- Моя теща, — гордо кивнул он в сторону орущего монументализма,- хана пацанам. Завтра от их блиндажа камня на камне не останется, еще и следы заметать будут и асфальт новый положат ( у нас асфальт сильно побит танковыми траками) – я ей сказал, что видел с мужиками, как рефрижератор с гречкой и тушенкой приехал, печеньем и кофточками французскими, уже третий день, мол, мужики по блату тянут. Щас она им покажет действие коммунизма в натуре. Она в 90-е у братков сумку с зарплатой нашей бригады забрала, они ей потом, еще месяц ей колбасу домой носили, щоб не задрала жалобами...

...Удивительно, но после бабулечно-бабищной атаки на следующий день к назначенному правительством времени к местному ДК, камуфляжно-уполномоченные быть властью, все же привезли гуманитарную помощь: одну пачку чая и одну пачку лимонной кислоты на человека, но много. Хватило всем. 

Вот я думаю, тут конвой гуманитарный ожидается, надо бы тещам сказать, о блате. Если узнают о тушенке и копченой колбасе, не говоря уже о французских кофточках, хрена того конвоя на одну бой-тещу.

Телефоны у нас работают с перебоями, связь обрывочно- появляющаяся. Зато, прямо, как в детстве, сел на велосипед, айда к куме, узнать, будет водовозка или нет. Мы еще по привычке звоним, конечно, а потом случаются казусы.

Далеко за полночь. Сплю (не стреляют, интернета нет, можно и вернуться к обычному режиму). Телефонный звонок, как выстрел, подкидывает, дает заряд бодрости и адреналина в кровь. Кума:

- Лен, ты чё звонила? 

- Я не звонила.

- Так смска пришла, шо звонила.

- Блин, посмотри, там время , когда я звонила. Это смска поздно пришла, потому шо связь появилась. 

По звукам в трубке, слышу, жует. Аппетитно так жует.

- А ты чё й то ночью жрешь, а? Диетическая моя.

Смеется.

- Представляешь, сплю, и тут снится такой бутербродище: с зеленым лучком, сальцом, яичко вареное на черном хлебе. Слюни по всей подушке, еще б чуть-чуть, я б свого сожрала. Такой сепаратист во мне проснулся. Вскочила, даже свет не включала, к холодильнику. Пирожок со стола схватила, стою из холодильника борщ из кастрюли наяриваю, а тут ты, как знала- бздзинь. Смска как звякнет. Типа, жрешь, значит, ночью, да! Я холодильник закрыла, глаза закрыла, типа меня нет. Забилась в угол. Дожевываю! 

- А то, контроль на линии. Видишь, даже телефон чувствует, когда тебя из холодильника шугануть надо. Это у меня такая программа в телефоне. Видит, кума в холодильник, шарах смской.

- Ух, ты, война закончиться, бизнес сделаем. Похудительно-контрольный дозвон ночью. Представляешь, полночь, а мы клиентке, такие, -аллё, а не жрете ли вы ночью, а?

Поржали. Пожелали спокнок. Я улеглась, а перед глазами… То яичко вареное просияет, то сальцо бочком слоеным, мясным поманет, то пирожком из кухни с капусточкой потянет. Вот не кума, а сволочь, а?! Все! Пошла в холодильник!

Телефон отключу, на всяк случай.

Я как-то писала, что жизнь в ЛНР –это сюрреализм, когнитивный диссонанс, пердимонокль и оксюморон в одном флаконе. Не верите?!

Летняя площадка, когда-то ошеломлявшего выбором пива магазина «Пивной рай». За столиками редкие посетители. По кованным решеткам, обрамляющим площадку, вьются голубые колокольчики ипомеи, или, как их здесь называют, вьюнков. Ярко-голубые, он колышутся на ветру, как маленькие кусочки неба, клубятся, спадая к низу узора, синим водопадом.

В низу решетки из декоративного кирпича выложен многоярусный цветник. Низ заполнен разноцветным морем петуний, посреди которых, улыбаются солнцу, ярко-желтые шапки подсолнухов.

В глубине площадки за тихим гулом кондиционера, из динамика, доносится мягкое и обволакивающее «Я піду в далекі гори, на широкі полонини»....

За столиками, повесив на стулья автоматы, сидят, почерневшие и уставшие от войны люди. Их темно-зеленая камуфлированная одежда, изредка прерывается выгоревшими оранжево-черными или триколорными лентами. Откинувшись на спинки стульев, они пьют из узких, запотевших бутылок «Львовское светлое»…

Дедушка всегда говорил: «Слушай землю, она, как сердце, плохого не подскажет». Слушай, как о живой. А дедушка у меня был добрый и мудрый. Он-столяр, тесля. А столяра, это люди музыки, они чувствуют энергию дерева, его песню, значит, могут чувствовать и дыхание земли. Он и научил меня чувствовать. Не только землю. Просто чувствовать. Когда я помогала ему плотничать, зарывалась руками в стружки, гладила доски, изучала срезы, в руках просыпалась какая-то сила, она струилась по мне, укутывая теплом, иногда била током, но, чаще просто грела и пульсировала где-то в районе души. 

Он научил меня разговаривать с землей. И бабушка. Когда мы шли в степь — у нас не было машины, и мы ходили в степь за травами, просто гулять, пошептаться, как смеялась бабушка, — меня отпускали на волю. Я могла носиться по степи, как жеребенок, безудержно скакать по курганам, летать наперегонки с птицами, а потом, когда я вдоволь нахлебавшись степным ветром, падала от усталости, мы садились в тень дубравы и слушали землю. Мне рассказывали мне какую-то сказку или бабушка пела, пока я не засыпала на свежескошенной траве, уткнувшись носом в охапку степных трав. Дедушка говорил, что, когда мое дыхание равняется с дыханием степи, то я становлюсь одним целым с землей, тогда я не буду болеть.