Ян Дрда - Однажды в мае
Может быть, именно она, эта девушка, подаст им картофельный суп и улыбнется, как сейчас. Ведь улыбка все время играет в уголках ее губ и в ямочках на щеках. Она не знает, что она великая волшебница, взволновавшая вдруг десяток парней. Случись кондукторше в другое время предложить кому-нибудь из них взять билет, они покраснели бы от смущения, а сейчас, когда девушка на «их» баррикаде, они оживились и осмелели. Один хочет показать ей, что он умеет обращаться с винтовкой, как настоящий солдат, и начинает подкидывать на руке свое оружие, другие готовы уже рассовать по карманам ручные гранаты, но их останавливает сержант.
Сердитая глубокая вертикальная морщина не разглаживается на лбу расстроенной Галины: она в стороне от этого волшебного круга. Правда, девичье очарование кондукторши трогает и ее, она вспоминает свои собственные чувства и мечты, такие далекие, но сейчас Галина подавляет их в своей душе, запрещает себе отвлечься от действительности. Вместо радости она чувствует горечь. Неужели она еще будет когда-нибудь такой же беззаботной и на ее губах появится такая же бесхитростная, юная улыбка? И где-то глубоко в сердце Галина мучительно завидует кондукторше. Она еще помнит прикосновение к волосам убитого Зденека, которые она недавно пригладила. А этим парням так хочется прикоснуться к живым, веселым косичкам этой девушки, все так жаждут улыбки, взгляда искрящихся глаз, одного мимолетного нежного прикосновения — на память. И не только эти восемнадцатилетние парни. Чем от них отличается сержант?
— Больше вам ничего не нужно? — спросила кондукторша, положив в сумку пустые термосы.
И сержант Марек, который еще утром думал, что навсегда простился с радостями жизни, заставив себя думать лишь о предстоящем сражении, теперь похож на мальчишку; он чуть дерзко смотрит на кондукторшу красивыми глазами, как смотрел на девушек лет десять назад, и говорит:
— Поцелуй меня на счастье!
Парни от всей души смеются, когда Марек хватает покрасневшую кондукторшу за плечи и притягивает к себе. Та совсем по-детски подставила ему губы, а в ее глазах стоит растерянное и все же радостное смущение. Галина коротко и жалко усмехается, прижимаясь лицом к своему автомату.
Никто этого не видит. Все словно зачарованные подскакивают к девушке, выскользнувшей из рук сержанта.
— И меня., и меня! — говорят бойцы тихо, но настойчиво.
И парни по очереди обнимают кондукторшу, а та растерянно чмокает каждого, раздавая свои поцелуи всем поровну, как ломтики хлеба у Марешей.
Когда девушка целует десятого парня, вдруг раздается страшный грохот — это немцы открыли артиллерийскую стрельбу по мосту, нарушив перемирие.
* * *Пятый выстрел попал в цель. Снаряд ударил в прочный низ баррикады, пробил дыру в рулоне ротационной бумаги, а воздушная волна снесла дощатый верх. Эсэсовцы очень точно, до одного метра, высчитали дистанцию. Недаром Вейдингер послал парламентерами двух артиллерийских офицеров.
Защитникам баррикады показалось, что перед ними разверзлась земля. Вместо солнца — дым и удушливый смрад, громкие, испуганные крики раненых, более страшные, чем грохот разрыва. А на мостовой, на досках, на брезенте — кровь, словно ее выплеснули из кувшина. Все забывают о своих товарищах, каждый инстинктивно старается укрыться как можно ниже, поглубже закопаться в землю. Но прятаться некуда. Головы прижимаются к рулонам бумаги, а беспощадный, сокрушительный, словно землетрясение, обстрел неумолимо разносит баррикаду. Но никто не бежит назад по мосту.
Первым пришел в себя сержант. Воздушной волной с него сорвало шапку, а в левую руку, повыше локтя, впился осколок. Боль заставила сержанта выпрямиться, как стальная пружина. На миг он высунул голову из-за баррикады и увидел на склоне шесть вспышек. Немцы поставили орудия на высокой насыпи и даже не замаскировались. Кулака, который мог бы их оттуда выбить, у сержанта не было.
— Ребята! Ребята! — кричит вдруг Марек, давая знать, что он жив.
Подать какую-нибудь команду он не может. Да и что приказывать? В ответ поднимаются семеро бойцов. Они смотрят на сержанта, прижав к себе винтовки и еще думая сражаться. Трое уже мертвы. Кто-то дергает сержанта сзади. Галина прижимается к нему всем телом, кричит над его ухом:
— Уйдем! Здесь нельзя оставаться!
Сержант понимает, что она права. Но все в нем протестует против этого. Что, если… что, если бы продержаться, ну, хоть впятером? Или… хоть втроем? И открыть огонь, когда из лощины бросятся в атаку пешие эсэсовцы, чтобы захватить разбитую баррикаду. Но тут же сержант понимает, что только напрасно обманывает себя. Канонада сливается в непрерывный гром, теперь орудия бьют по асфальту за баррикадой, бьют в подножие баррикады, по мосту перед ней. Становится темно, и мост вздрагивает под ногами.
— Назад! На лодки! Дай команду! — трясет Галина сержанта за плечи.
— На лодки! Отступаем! — слышит сержант свой голос.
Кроме него и Галины, на баррикаде осталось в живых еще пять бойцов.
— Взять оружие с собой! — кричит Галина, собирая винтовки убитых.
Правый край баррикады загорелся. Лодки, пропитанные смолой, вспыхнули от удара зажигательного снаряда, как порох, и над серовато-голубой дымкой поднялся столб черного дыма.
Сержант нагнулся и протянул здоровую руку к ящику с ручными гранатами.
— Убрать отсюда! — крикнул он бойцу, стоявшему рядом с ним.
Но тот упал. Сержант сам схватил гранаты, почувствовав в пальцах шершавую ручку, когда что-то тяжелое ударило его по ногам. Сержант выпустил ящик и упал на спину среди хаоса разбитых балок и досок.
Галина тем временем отвязала под мостом первую лодку. Двух дрожавших в испуге раненых она заставила вскочить в лодку, швырнула туда же три винтовки и помчалась снова наверх. У мачты электропередачи она встретила черноволосую девушку, которая была напугана до смерти.
— Беги! Прыгай в лодку! — приказала Галина, хлопнув ее по спине.
Девушка побежала спотыкаясь и исчезла в дыму.
«Не терять голову! — приказала сама себе Галина. — Это самое главное». Она вспомнила Варшаву, дом, рухнувший под ударами снарядов после пожара, когда она отступала со своими товарищами. Пока действует рассудок и не ослабла воля, все будет хорошо. Галина перепрыгнула через перила у трамвайной остановки и, пригибаясь, перебежала к баррикаде. Дым сгустился, ничего не было видно в двух шагах. А ведь где-то там был Пепик, этот порывистый славный паренек, который первым в Праге протянул ей руку помощи. А может, именно из-за нее, следуя ее примеру, и попал он в этот ад? Если он еще жив, его нужно спасти во что бы то ни стало! Багровый дым становился все гуще и чернее, и, казалось, на баррикаде нет никого в живых.
Но, когда Галина переползла на другую сторону моста к бетонному парапету, она услыхала тихие, совсем детские всхлипывания:
— Мамочка… мама… мамочка!
Прислонясь спиной к парапету, сидел полуголый Пепик Гошек, потерявший голову от страха. Он придерживал правой рукой предплечье левой. Кровь из руки ручьем лилась на его брюки.
— Пепик! Опомнись! За мной! — крикнула Галина, хватая Пепика за запястье здоровой руки, и изо всех сил потянула его за собой.
Пройдут ли они восемь метров в этом аду? Хватит ли у Пепика силы удержаться на ногах? Возможно, что в первую минуту парень даже и не узнал Галины. Но ее голос привел Пепика в себя, и он, подчиняясь стремительному рывку, кое-как заковылял вслед за ней, не упал. Он лишь вскрикнул от боли, когда раненая рука беспомощно повисла. Именно эта острая боль и вывела его из оцепенения. Пепик подчинился Галине, как слепой — поводырю. Она довела Пепика почти до трамвайной остановки и спустилась по склону вниз к лодкам. У самой воды лежал электротехник Лойзик, последний из оставшихся в живых парень, легко раненный в голову.
Он смог добежать сюда сам и обессилел не от раны, а скорее от ужаса. Он поднял голову, увидев Галину, встал на колени, вытер рукавом глаза, по которым текла кровь, и помог Пепику сесть в плоскодонку.
— Отправляйтесь! Я привезу винтовки! — резко крикнула Галина и оттолкнула лодку от берега.
Только так она смогла преодолеть отчаянное желание вскочить вслед за ними в плоскодонку, убежать подальше от этих ужасов; ведь каждый нерв, каждый мускул ее тела молил о спасении. Но винтовки! Винтовки!.. Сейчас они дороже жизни! Галина испытала уже однажды такой убийственный артиллерийский огонь и знала, что это значит. Надо было раньше дать приказ об отступлении! И, стиснув зубы, девушка в третий раз стремительно бросилась к горящей баррикаде.
Она подняла три винтовки на ближнем конце баррикады. Теперь нужно снова попасть туда, где был подобран Пепик и где уже давно никого не было в живых. Галина проскользнула за баррикаду и оцепенела от испуга. В метре от нее полулежал человек, протягивая руку, словно пытался ухватиться за что-нибудь прочное. Сержант! Как Галина могла забыть о нем! Боль, от которой Марек в первую минуту лишился сознания, вскоре снова пробудила его к жизни. На перебитых ногах сержанта лежала балка, снесенная снарядом с баррикады. Ах, сержант, сержант! Как Галина сердилась несколько минут назад, когда тот так легкомысленно обнял молоденькую кондукторшу! А теперь ее злила волна нежности к этому человеку, который сразу же по-нравился ей своей лихостью и задором. С неожиданной для ее хрупкого тела силой она приподняла и сбросила балку с ног Марека и лихорадочно принялась убирать разный деревянный хлам, который засыпал сержанта.
