Джек Хиггинс - Орел приземлился
Молли Прайор сидела у сосны, опустив подбородок на колени, и глядела на море. Одета она была так же, как в их первую встречу, с той лишь разницей, что сняла берет, открыв коротко остриженные темно-рыжие волосы. Лошадь пощипывала траву, пробивавшуюся сквозь песок.
Девлин остановил мотоцикл и бросился на землю рядом с ней:
— Прекрасный день, слава богу.
Она повернулась к нему и спокойно спросила:
— Что тебя задержало?
Девлин снял кепку, чтобы стереть пот со лба, и с удивлением взглянул на нее:
— Значит, что меня задержало? Ах ты, маленькая…
Молли улыбнулась. Более того, откинув голову, расхохоталась. Девлин тоже рассмеялся.
— Ей-богу, я буду помнить тебя до колоколов страшного суда, это уж точно.
— А что это должно означать? — Она говорила с сильным норфолкским акцентом, который был ему еще внове.
— А, так говорят там, откуда я родом.
Он взял в рот сигарету:
— Ты это употребляешь?
— Нет.
— Молодец, сигареты не дадут тебе вырасти, а тебе еще расти и расти.
— Да будет тебе известно, мне семнадцать лет, — сказала она. — В феврале будет восемнадцать.
Девлин закурил и лег, положив руки под голову, прикрыв глаза козырьком кепки.
— А какого числа?
— Двадцать второго.
— А, Рыбка, верно? Созвездие Рыбы. Нам должно быть вместе хорошо. Я Скорпион. Кстати, никогда не выходи замуж за Деву. Они с Рыбами не уживаются. Возьмем, например, Артура. У меня большое подозрение, что он Дева. Я бы на твоем месте был осторожен.
— Артур? — спросила она. — Ты говоришь об Артуре Сеймуре? Ты в своем уме?
— Я-то да, но вот он, думаю, не в своем, — ответил Девлин и продолжал: — Чистая, свежая, добродетельная и не очень страстная, что очень жаль, с моей точки зрения.
Она обернулась, чтобы посмотреть на него, и старая шинель раскрылась. Груди ее, полные и твердые, прикрывала только ситцевая блузка.
— А, девочка, у тебя будут большие неприятности с весом года через два, если ты не ограничишь себя в еде.
Глаза ее вспыхнули, она опустила их и инстинктивно натянула отвороты шинели.
— Ты, недоносок! — сказала она, с трудом произнося это слово. Но, заметив, что губы его подергиваются, нагнулась, чтобы посмотреть под козырек его кепки: — Ты смеешься надо мной!
Она сдернула с него кепку и забросила ее.
— А что мне еще с тобой делать, Моли Прайор? — Он поднял, как бы защищаясь, руку: — Не надо, не отвечай!
Она оперлась спиной о дерево, засунув руки в карманы:
— Откуда ты знаешь, как меня зовут?
— Джордж Уайльд сказал мне в трактире.
— Понятно. А Артур был там?
— О да. У меня сложилось впечатление, что он смотрит на тебя как на собственность.
— Тогда пусть идет к черту! — воскликнула она, приходя вдруг в ярость. — Я не принадлежу никому.
Он посмотрел на нее и улыбнулся:
— У тебя нос вздернутый, кто-нибудь говорил тебе об этом? И когда ты злишься, уголки губ опускаются.
Он зашел слишком далеко, дотронулся до тайного больного места. Она вспыхнула и горько сказала:
— А, я уродина, мистер Девлин. Я слишком часто просиживала ночи напролет на танцах в Холте, когда никто меня не приглашал, чтобы не знать своего места. Я знаю, вы бы меня не выбросили в дождливую субботнюю ночь. Ведь лучше хоть что-нибудь, чем ничего.
Она хотела встать, но Девлин потянул ее за ногу, крепко удерживая рукой и не давая подняться:
— Ты знаешь мое имя? Откуда?
— Не воображайте. Все о вас знают. Все, что надо знать.
— Я тебе скажу что-то новое, — сказал он, опершись на локоть и наклонившись к ней. — Ты ничего обо мне не знаешь, потому что тебе неизвестно, что я предпочитаю прекрасные осенние дни под соснами дождливым субботним ночам. Но, однако, песок имеет отвратительное свойство набиваться туда, куда ему не следует. — Молли замерла. Девлин быстро поцеловал ее в губы и отодвинулся: — Теперь катись отсюда, прежде чем я дам волю своей дикой страсти.
Она схватила берет, вскочила на ноги и ухватилась за уздечку лошади. Когда обернулась и взглянула на него, лицо ее было серьезным, но только она взобралась на седло и повернула лошадь, чтобы еще раз взглянуть на него, как улыбнулась:
— Мне говорили, что все ирландцы сумасшедшие. Теперь я верю. Я буду на мессе в воскресенье вечером. А ты?
— Разве похоже, что я приду?
Лошадь переступала, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, но Молли держала ее крепко.
— Да, — сказала она серьезно. — Думаю, что так, — и пустила лошадь вскачь.
— Ну и идиот ты, Лайам, — тихо ругнул себя Девлин, выводя мотоцикл вдоль дюны между деревьями на тропинку. — Неужели ты никогда не угомонишься?
Он спокойно проехал по главной дамбе и, добравшись до сарая, поставил в него мотоцикл. Ключ от дома он нашел под камнем у двери, где и оставлял его. Войдя, поставил двустволку коридоре, прошел на кухню, расстегивая плащ, и застыл на месте. На столе он увидел кувшин молока и дюжину коричневых яиц в белой миске.
— Матушка богородица, — тихо произнес он. — Посмотри-ка на это.
Девлин нежно потрогал миску пальцем. Лицо его было бледным.
Глава 8
В Бирмингеме по городу носился холодный ветер, швыряя пригоршни дождя в окна квартиры Бена Гарвальда, расположенной над гаражом в Солтли. В шелковом халате, с шарфом на шее, с аккуратно расчесанными темными вьющимися волосами, он являл собой представительную фигуру, а сломанный нос придавал ему какое-то грубое величие. При ближайшем рассмотрении наружность его оказывалась не столь приятной: на мясистом лице с заносчивым выражением ясно проступали следы разгульного образа жизни.
Но в это утро его лицо выражало еще и досаду на весь мир. Накануне, в одиннадцать тридцать вечера, одно из его коммерческих предприятий — маленький нелегальный игорный клуб — в доме на безусловно респектабельной улице в Астоне было захвачено бирмингемской полицией. Это не грозило арестом лично Гарвальду. Для чего же тогда платил он подставному лицу, которое знало, что о нем позаботятся. Гораздо более серьезной потерей были три с половиной тысячи фунтов на игральных столах, конфискованные полицией.
Кухонная дверь широко распахнулась, и вошла молоденькая девушка лет семнадцати-восемнадцати. На ней был розовый кружевной халатик, ее крашенные перекисью волосы всклокочены, лицо покрыто пятнами, а глаза распухли от слез.
— Вам еще что-нибудь дать, мистер Гарвальд? — тихо спросила она.
— Дать? — воскликнул он. — Это здорово. Это дьявольски здорово, если принять во внимание, что ты мне вообще ни черта не давала еще.
Он говорил с ней, не оборачиваясь, и с интересом следил за человеком на мотоцикле, который въехал во двор и поставил мотоцикл около одного из грузовиков.
Девушка, которая не смогла удовлетворить некоторые весьма эксцентричные требования Гарвальда накануне ночью, сказала плачущим голосом:
— Простите, мистер Гарвальд.
Человек прошел через двор и исчез. Гарвальд повернулся к девушке:
— Ладно, одевайся и сматывайся.
Она испугалась, затряслась от страха и, как загипнотизированная, смотрела на него. Сладкое чувство власти, почти сексуальное по силе, охватило его. Он схватил ее за волосы и жестоко дернул.
— И научись делать, что тебе велят. Понятно?
Девушка убежала, в открытую входную дверь вошел младший брат Бена Рубен Гарвальд. Он был низкого роста, болезненный на вид, но черные глаза на бледном лице непрерывно двигались, ничего не упуская. Сейчас глаза его с неодобрением смотрели вслед девушке.
— Зря ты это, Бен. Этакая грязная телка. Ты можешь схватить что-нибудь.
— Для этого изобрели пенициллин, — сказал Гарвальд. — Ладно, что тебе надо?
— Там к тебе тип какой-то. Только что приехал на мотоцикле.
— Я видел. Что ему нужно?
— Не говорит. Хитрый ирландишка, воображает уж очень. — Рубен вытащил половинку пятифунтового билета. — Велел мне отдать это тебе. Сказал, что у тебя может оказаться вторая половинка, если с ним увидишься.
Гарвальд неожиданно рассмеялся и выхватил порванную пятерку из рук брата:
— Это мне нравится. Да, я обязательно этим займусь. — Он подошел к окну и начал рассматривать половинку купюры. — Похоже, настоящая. — Потом обернулся, улыбаясь: — Интересно, у него еще есть, Рубен? Посмотрим.
Рубен вышел, а Гарвальд в хорошем настроении подошел к буфету и налил себе стакан виски. Возможно, это утро в конце концов принесет не только убыток. И вообще может оказаться очень интересным. Он уселся в кресло у окна.
Дверь открылась, и Рубен ввел в комнату Девлина. Тот промок насквозь, с плаща текло, а кепку он снял и отжал над китайской фарфоровой вазой, полной луковиц.
— Посмотрели?
— Ладно, — сказал Гарвальд. — Я знаю, что вы, чертовы мики,[6] все психи. Не тяни. Как зовут?
