Василий Клёпов - Тайна Золотой долины. Четверо из России [Издание 1968 г.]

Оглянувшись на Димку, который стоял с лассо в руках, лейтенант улыбнулся:

— Ты что же, Молокоед, стоишь ни жив, ни мертв? Пойдем…

— Я не Молокоедов, а Димка Кожедубов…

— Ах, вон что… Ну все равно, иди показывай, где живет этот немой тип.

Димка все-таки спросил:

— А вы кто будете?

— Мы из НКВД, — тут только Дубленая Кожа увидел чекистские петлички. — Приехали к вам на помощь…

Третий из приехавших все время стоял позади, как будто все, что происходило, его не касалось. И только сейчас, дружелюбно улыбнувшись Димке, выступил вперед:

— Идемте… Я знаю, где он живет.

Димка так и ахнул: рыжий фриц!

Следуя за рыжим человеком вместе со всеми, Дубленая Кожа все-таки не удержался, спросил у лейтенанта, кивая на рыжего:

— А это кто такой?

Рыжий оглянулся, со смехом сказал:

— Лесник Иван Соколов… Помнишь, как вы меня вязали?[56]

— Помню, — усмехнулся Димка и сразу начал извиняться: — Мы же не знали, товарищ Соколов… Васька тогда же перед вами извинился.

— Да, Васька… — нахмурился Соколов. — Как-то он теперь? В больнице ваш Васька… Сегодня его ночью отвез…

Так Димка узнал, что я сломал ногу и лежу в больнице.

А Левка все еще сидел в яме. Он пытался вбить колышек в стенку, но у него ничего не получалось.

— Что это еще за малыш здесь скребется? — спросил, ухмыляясь, лейтенант.

Левка как увидел над собой пятерых, так сразу начал ругаться:

— Порядок мне — тоже! Сам выскочил, а другие как хочешь?

Чекисты спрыгнули в яму и быстро построили вход. Старик спрыгнул, но так неловко, что толкнул Левку, и тот ударился головой о стенку.

— У, черт паршивый! — крикнул Левка. — Хоть бы не толкался.

Старикашка оказался совсем маленьким и сухоньким. Было удивительно, как такой дохлец мог убивать людей. Его заросшее седым жестким волосом лицо напоминало чем-то мышиную мордочку: такие же круглые, черные глазки без бровей, рот вытянут трубкой, нижняя губа короче верхней.

— Ну и гадина! — удивился Левка. — Даже смотреть противно.

— А вот это — видал? — Димка вытащил из патронов, которыми заряжена была двустволка старика, два жакана. — Один — для меня, другой — для тебя. Шел на нас, как на медведя.

— Ну идемте! — скомандовал лейтенант.

Левка шепнул Димке:

— Ты шагай с ними! А я побегу пошлю голубя Молокоеду.

Он побежал к палатке, написал записку и, привязав ее голубю под грудь, выпустил. Голубь сделал несколько кругов в воздухе и помчался на Острогорск.

Всего этого Белотелов, конечно, не мог знать, иначе он не стал бы так упорно от всего отпираться.

Мы уже напились с капитаном чаю, стенографистка перепечатала протокол. Капитан дал его прочитать Белотелову и снова спросил:

— Значит, никакого отца у вас в Золотой Долине нет?

— Я же сказал…

— Тогда подпишите свои показания.

Белотелов расписался, капитан положил бумагу в папку и говорит мне:

— Ну все, Вася. Спасибо! Из тебя хороший бы следователь вышел.

Вдруг дверь распахнулась, в кабинет без всякого стука, запыхавшись, влетел Мишка Фриденсон и подал мне записку:

— Васька, тебе!

Я развернул ее:

«Экстренно. В. Молокоедову.

Сообщаем, старика заарканили сегодня утром. Приехали на помощь чекисты и Иван Соколов. Боимся, как бы ты не упустил Генриха, то есть Белотелова.

— С голубем прислали?

— Ага… — кивнул Мишка. — Я же тебе говорил!

— Пожалуйста, — протянул я Левкино послание капитану. — Экстренная голубеграмма.

Капитан пробежал глазами бумагу, радостно кивнул мне и передал Белотелову. Тот тоже прочитал и упал на стул. Понял, что теперь не отпереться!

А часа через три старика доставили в Острогорск.

Вместе с ним приехал и Иван Соколов. Застенчиво улыбаясь, вошел ко мне в палату. Его «арийские» волосы были гладко причесаны, и от них исходил приятный запах не то одеколона, которым обрызгал парикмахер «фрица», не то леса.

«И чего мы нашли в нем немецкого…» — думал я, пока Соколов выкладывал мне на столик свои лесные подарки: бутылку меда, баночку грибов и какие-то очень вкусные и пахучие яблочки.

— Значит, так и думали до конца, что я немецкий шпион? — спросил он, улыбаясь голубыми, как у Белки, глазами.

Я кивнул. Тогда Соколов рассказал, как мы разбудили его подозрения насчет старика немца:

— Многие говорили мне, что в Золотой Долине есть старичок, который всех видит, а его никак не увидишь. Я в чертовщину не верю. Пошел и начал искать. Не нашел. А жена говорит: «Ну вот, тебе же говорили, что не увидишь!» Потом как-то шел я по ручью и слышу выстрел… Что за оказия?

— Я выбрался к котловине и увидел, что вы вдвоем сидите под камнем. Но кто такие, опять же не знаю. Вдруг с той стороны ручья снова выстрел… Тут уж я увидел дымок. И тоже выстрелил в ту сторону. Потом еще пришлось стрельнуть. И по тому, как вы осматривались и поднимались на обрыв, решил, что это в вас кто-то палил и что вы очень боитесь. Я и пошел за вами, чтобы проводить вас, да и разглядеть как следует.

— А-а, — удивился я. — Так это вы стояли около куста и смотрели на нас?

— Конечно… Потом я еще ходил в Золотую Долину… Когда же ты попался мне на дороге и я повез тебя в больницу, то решил завернуть в НКВД. А там уже знали о старичке и попросили меня быть проводником. Вот так мы его и забрали…

Документы, найденные в пещере, и показания старика окончательно раскрыли тайну Золотой Долины. Вся тайна заключалась в старикашке. Этот паучок и был тем самым немцем, управляющим ван Акера, который купил за бесценок еще во время первой мировой войны всю Золотую Долину. Золота в ней в то время уже не было, о меди знали только несколько геологов, но их подкупил этот немец, фамилия которого была Паппенгейм, Карл Паппенгейм. От геологов он постарался избавиться, так как боялся, что они проболтаются о богатстве Золотой Долины. Вначале Паппенгейм орудовал не один: из пьяниц и дезертиров он набрал старательскую артель, и она «старалась» вовсю: спускала в Зверюгу каждого, кто знал или пытался узнать что-нибудь о медной руде. Но потом немец и старателей потихоньку ликвидировал и остался с сыном Генрихом, иначе Пантюхой.

Геолога Окунева и его маленькую партию уничтожил, конечно, Паппенгейм.

Пока шла гражданская война, он все сидел в Золотой Долине и ждал, когда свергнут Советскую власть, чтобы стать капиталистом. Этого он, конечно, не дождался и сбежал в Германию. А когда фашисты вторглись в нашу страну и подошли к Москве, кощей как-то пробрался через фронт и снова появился в Золотой Долине… А сынок тем временем кончил в Ленинграде институт, затесался в геологи, торговал золотишком, какое у отца сохранилось, и мутил воду, то есть отводил всем глаза от Золотой Долины… Но мы втроем — Димка, Левка и я — все-таки раскрыли это дело.

Когда к вечеру капитан снова был у меня, я пристал к нему с расспросами. Меня очень интересовало, успел ли Голенищев вызвать бомбардировщиков и забрали его или нет?

— Только по секрету! — рассмеялся капитан. — Об этом вообще-то мы не болтаем, но тебя могу просветить…

Оказывается, они сами дали возможность Голенищеву вызвать самолеты, но предупредили ближайшую нашу эскадрилью, чтобы она подготовилась встретить фашистских налетчиков. Немцы думали, что они летят бомбить беззащитный город, а им так дали прикурить, что из семи бомбардировщиков ушел восвояси только один да и то вряд ли дотянул до аэродрома.

А Голенищева сразу забрали и Пантюху тоже: он стоял в городском саду и все ждал, когда же прилетят самолеты, чтобы бросить свою предательскую ракету.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Тяжелые переживания. «Подход» академика Тулякова. Премия. Танк «Отличник».

После этого ко мне несколько раз наведывался капитан Любомиров. Он рассказывал, как поймали того самого толстяка, который покупал у Белотелова документы на Золотую Долину. Это был какой-то американец, который пытался скупить все права на месторождение медной руды, чтобы делать свой бизнес, как придут немцы.

Мне уже надоело лежать в больнице, и я попросил, чтобы меня выписали. Доктор осмотрел мою ногу и согласился.

Из больницы мне дали кресло на колесах, и Белка, жившая теперь недалеко от нас, катала меня по комнате от кровати к столу и окну, пока не было дома мамы.

— И зачем тебя потащило в Золотую Долину? — спросила как-то Белка.

Я хотел рассказать ей, что поехал в Золотую Долину, чтобы добывать золото и покупать танки, но язык не повернулся — стыдно стало.

Левкина мама, хоть и пошла на поправку, все еще лежала в больнице, и Левка был теперь как круглый сирота. Все время проводил в больнице и возвращался домой только вечером.