Пауль Кёрнер-Шрадер - Дневник немецкого солдата
— Ни разу. Я даже не знаю, где находится этот склад.
— Ах да, верно. Вы ведь выпивали с ним в какой-то столовой.
— Нет, ни в какой столовой я с ним не пил. Я не знаю здесь ни одной столовой.
— А разве вы не выпивали с ним, когда он приходил к вам? Мне кажется, на свете нет такого человека, который при случае не клюкнул бы.
— Нет, он никогда со мной не пил и даже никогда не приглашал меня выпить.
— Вы вели с ним продолжительные разговоры?
— Тоже не доводилось.
— Ну, а когда он приходил за оружием. Он подписывал вам эти квитанции, хоть и не всегда, не правда ли? Вы с ним о чем-нибудь разговаривали?
— Господин подполковник! Квитанции на подпись я давал ему всегда. Только однажды я ему без квитанции дал свою плащ-палатку. Но он мне ее вернул.
— Так. Значит, ни оружия, ни боеприпасов вы ему без квитанции не выдавали?
— Так точно. Ни одного патрона, ни одной винтовки.
Я ждал, что следователь вот-вот спросит, где револьверы. Но подполковник продолжал:
— Разве вы с ним не говорили, ну, скажем, о погоде, о расположении линии фронта или о военном положении в целом?
— Нет. Он у нас долго не задерживался.
— Вендель всегда приходил сам или присылал кого-нибудь из рядовых или, может быть, другого унтер-офицера?
— Всегда сам.
— И всегда пьяный?
— Не могу сказать. Мы ведь все пьем. Изо дня в день. Скорее замечаешь, когда человек трезв. А насчет Венделя я не замечал. Не знаю.
— Вы знакомы с обер-фельдфебелем Якшем?
— Нет, впервые слышу это имя.
— А с ефрейтором Бруммом?
— Его я знаю.
— Так ведь он тоже приходил к вам за оружием! А вы утверждаете, будто Вендель всегда приходил сам?
— Ефрейтор Брумм — наш повар. С момента формирования нашей части мы служим вместе.
— Его зовут Вальтер?
— Нет, Гуго.
— Но вы как-то выдали Венделю пять винтовок, не взяв с него расписки?
— Нет, он выдал мне расписку. Господин капитан ее тоже забрал с собой.
Солдат, писавший протокол, полистав в деле, небрежно заметил:
— Есть тут какая-то расписка на одиннадцать штук.
— Ладно, Рогге, как вы думаете, почему мне все это надо знать?
— Думаю, у Венделя бухгалтерия запущена. Наверно, не сходятся данные. Нет, так сказать, полной гармонии.
— Вы не только не знаете, откуда это изречение, вы не знаете еще и того, что этот унтер-офицер, бывший унтер-офицер, а теперь рядовой, продавал партизанам оружие!..
Подполковник впился в меня глазами, и я знал, что в этот момент я должен придать лицу идиотское выражение. Секунду я молчал: затем, как бы не веря, вылупил глаза, судорожно глотнул слюну и просипел:
— Не может быть! Как можно такое…
— Так, так. А разве он с вами никогда не откровенничал?
— Нет. Мы с ним разговаривали только по служебным вопросам. Мы, санитары, работаем днем и ночью, у нас и свободной минутки нет для болтовни.
Из-за того, что мне пришлось так много говорить, у меня на губах показалась кровь. Подполковник заметил это.
— Ну, на сегодня, пожалуй, хватит. Одевайтесь и отправляйтесь в какой-нибудь госпиталь. Подлечите свое горло.
— Никак нет, господин подполковник.
— Что значит — нет?!
— Я не пойду ни в какой госпиталь. Хочу остаться в своей части.
— Тоже неплохо. Пусть ваш доктор, лейтенант медицинской службы, немного позаботится о вас. Передайте ему это от меня вместе с сердечным приветом.
Подполковник встал и вышел. Писарь вернул мне квитанции на выданное оружие. В то время как я расписывался в их получении, он сказал:
— Через несколько дней Вендель будет Пендель[8]. Он будет раскачиваться на липе.
— Неужели он действительно…
— Да, он сам признался.
Возвращаясь, я думал об одном: не вздумали бы они проверить, куда делись револьверы!
Сейчас надо, пожалуй, собрать несколько штук и заактировать. Если кто-нибудь потребует предъявить ему личное оружие раненых, я смогу хоть что-то показать.
Вечером меня утешил Густав. У него на складе есть несколько револьверов. Он составил на них аккуратную ведомость. Это уже хорошо. Можно будет доказать, что револьверы брали на учет и хранили по всем правилам.
* * *Фюрер посетил район Смоленска и, как истый знаток своего дела, тотчас определил, кто виновник отступления. В огромных потерях личного состава виновна санитарная служба. Поэтому фюрер сместил профессора Хандлозера с должности главного инспектора санитарной службы и заменил его доктором Вальдманном.
Теперь твердят:
— Санслужба перегрузила транспорт.
— Санслужба забрала слишком много подвижного состава.
— Санслужба не справилась со своей задачей.
— Если бы транспорт не был так загружен санслужбой, пополнение пришло бы вовремя.
Впечатление такое, словно за банкротство концерна отвечает младший клерк.
И вот последствия: подполковник медицинской службы доктор Юнкениц затеял проверку работы эвакогоспиталя.
Юнкениц — начальник отдела эвакуации раненых, нацист и профессиональный военный. А когда врач профессиональный военный, он уже не врач. Он решает все только с солдафонской точки зрения. Говорят, будто свою жену Юнкениц именует на конвертах: «Фрау оберфельдарцт».
Я стоял перед ним навытяжку. Юнкениц орал на меня:
— Черт побери! Да не дрожите же как овечий хвост! Тряпка вы, а не солдат вермахта. Иван в буквальном смысле был у вас в руках, а вы его упустили. Если бы вы его поймали, получили бы Железный крест. Почему не застрелили этого мерзавца?
— Он слишком неожиданно напал на меня, господин подполковник медицинской службы.
— Неожиданно, неожиданно… Война тоже началась неожиданно, а фюрер всем задал перцу. Я прикажу вас поставить к стенке за трусость. Если бы мне кто-нибудь прыгнул на спину, я бы выпустил из него кишки. А вы, вы выпустили восемь пуль в воздух. Бандит удрал. Командир роты Айкхоф ходатайствовал, чтобы вас положили в госпиталь. Дудки! Останетесь здесь! Сперва исправьте то, что напортачили. Иначе вы никогда не сможете честно взглянуть фюреру в глаза. Правильно я говорю?
— Так точно, господин подполковник медицинской службы!
— Ну то-то же. А ну, с глаз долой! Чтоб я вас больше не видел. Никакой пощады от меня не ждите. Ясно?
— Так точно, господин подполковник медицинской службы!
Юнкениц пробыл у нас недолго. К счастью, он стремился во что бы то ни стало добраться до своей укрепленной и защищенной от партизан квартиры до наступления темноты.
Как только сей начальник отбыл, ко мне зашел доктор Сименс:
— Ну и зол же на вас старик, дружище. Будь у вас на счету партизан, его наградили бы Железным крестом. Он считает, что упустил награду по вашей вине, и теперь горит желанием наказать вас. Кофе у вас еще есть?
— Нет, господин лейтенант медицинской службы.
— Пойдите возьмите у меня горсть. Вам, Рогге, определенно не везет. Сперва нападение и ранение. Потом вызов в военно-полевой суд. А теперь немилость этого старика. Но ведь главное, чтобы вас, как вы выражаетесь, снизу не подорвали?..
— Это еще впереди…
Доктор Сименс ушел, а я занялся своим любимым кофе.
Вошел Геринг и увидел, что я перемалываю кофе.
— Откуда у тебя кофе?
— Подарил лейтенант медицинской службы.
— А до меня дошло, что он предложил тебе сигару?!
— Сигару я тоже получил. Но курить сейчас не собираюсь.
Геринг убрался восвояси.
* * *Почты давно нет. Это скверно действует на душевное состояние и без того измотанных людей. Шофер Раац говорит, что его хотят превратить в автомат. Рано утром он едет за хлебом и продовольствием. Потом отправляется на бойню за мясом. В обед — за торфом и дровами. После обеда отвозит на вокзал раненых. Ночью его гонят за пополнением. В промежутках между этими делами надо успеть привезти солому или доски. Потом привозит полный грузовик эмалированных бидонов из-под молока. Их ставят теперь в вагоны к раненым вместо параш. Грязное белье надо увезти, чистое привезти. То и дело посылают за перевязочными материалами, они расходуются в неслыханных количествах. Днем ли, ночью, при температуре минус двадцать пять или минус тридцать восемь – все равно Раац за рулем. Стоит ему часа в два ночи прилечь, тут же будят:
— Вилли, отправляйся за ранеными.
Он молча встает. Раньше он иногда ворчал, ругался. А теперь одевается молча, улыбаясь, как те больные, у которых после тяжелой операции выдавливают улыбку букетом цветов или какими-нибудь пустыми словами. Улыбка эта означает: «Ладно, уж сделаю вам одолжение, сострою веселое лицо, завтра я все равно подохну».
