Михаил Шмушкевич - Два Гавроша
«Если мы все же временно потерпим поражение»… Временно ли? А если навсегда? Стоит ли дальше служить этим заносчивым бошам? Париж велик. Он приютит его до прихода союзников. «Если мы все же временно потерпим поражение»… Генерал безусловно на что-то надеется, у него, видимо, есть для этого основания. Здесь все заранее продумано, всюду они расставляют своих людей. Гитлер не политик, не стратег, но в Германии есть немало его дальновидных сторонников. Они, как кроты, зароются в норы, а когда наступит удобный момент, вынырнут и сделают свое дело».
Клод взглянул на часы. До отхода поезда осталось мало времени, а надо еще успеть забежать домой и передать письмо генерала редактору газеты. Он машинально нащупал тоненький конверт, лежавший в боковом кармане пиджака. О чем пишет генерал? Почему именно ему, Клоду, поручено отнести этот пакет?
Войдя к себе в комнату, он тотчас же занялся письмом. Это был скромный, коротенький некролог. Родные и друзья с прискорбием извещали о смерти месье Клода Пети, погибшего 17 августа 1944 года при автомобильной катастрофе на набережной Вольтера.
Клод хохотал до упаду. «Здорово! Старый чурбан неплохо придумал. Приду в редакцию, скорчу гримасу и заплачу: «Господин редактор, я… умер. Разбился на набережной Вольтера». С такими людьми не пропадешь!»
«Когда станете премьер-министром Франции…» — со сладостным трепетом вспомнил Клод слова гестаповца. Что ж, все может случиться. Многое зависит от собственной изворотливости и поддержки друзей.
Из редакции он вышел очень довольный. Редактор тоже оказался своим человеком. Прочитав письмо генерала, он не без юмора заявил: «Можете вполне положиться на меня, господин покойник. Мы вас похороним со всеми почестями — на видном месте, в рамочке. — И добавил: — А в завтрашнем номере читайте извещение о моей смерти».
Клод прощался с Парижем. Он с особым интересом вглядывался в лица прохожих, рассматривал город, будто был здесь впервые. На одной из улиц его внимание привлекла нарисованная на фасадах домов буква S. «Что это значит? — насторожился он. — Везде эта таинственная буква! Это, должно быть, начальная буква какого-то слова, написанного коммунистами. Но какого? «Саботаж», «сан», «сатан», «сотерэл»?[19] Нет, не то! «Сосиалисм»? Опять не то. Может быть, «Сулевман»?[20] Так и есть! Коммунисты призывают парижан к восстанию. Известно ли об этом немецкому командованию? Надо немедленно сообщить.
Клод вышел на площадь, которую окружают восемь больших скульптурных монументов-аллегорий, изображающих восемь французских городов — Марсель, Лион, Нант, Бордо, Брест, Лилль, Руан, Страсбург — силу Франции. Он направился к стоянке такси, но, сделав несколько шагов, тут же остановился. Шустрый, как мышонок, оборванный парнишка бегал с куском мела в руке от одного монумента к другому и выводил на пьедесталах все ту же загадочную букву S. Клод принял решение немедленно схватить маленького преступника и доставить его в гестапо — пусть там разберутся, чье поручение он выполняет.
В это время оборвыш, оглядываясь, нет ли поблизости немца, подбежал к скульптуре Бордо. Он шмыгнул носом, наклонился, но тут Клод схватил его за руку:
— Что делаешь?!
— Пусти! — пытался вырваться беспризорный. — Пусти, говорю!
— Пойдешь со мной и скажешь, кто велел тебе пачкать памятники.
Бесцветные глаза беспризорного сузились.
— Отпусти, доносчик, — вонзил он свои острые зубы в руку Клода и вырвался.
Ему удалось удрать. Но, отбежав метров сто, он вдруг сделал крутой поворот, стремглав помчался назад с финкой в руках.
— Ты что, падаль, бошам продался?!
Клод отскочил в сторону, выхватил пистолет и выстрелил в Водяного Глаза.
Глава восьмая
1. Решающая ночь
В одном из предместий Парижа, в деревянном заводском сарае, собралось много людей. За простым дощатым столом, над которым покачивалась ацетиленовая лампа, сидели два человека. Один — с изможденным лицом, бледность которого еще более оттеняла длинная черная борода, другой — уже знакомый нам дядюшка Жак. Не отрывая взгляда от лежавшей перед ними карты столицы, они вполголоса беседовали.
— Товарищ Моно!
К столу подошел командир партизанского отряда. Он склонился над картой, внимательно следя за резкими скачками красного карандаша.
Жирный кружок и стрелка. Грифель от нажима проколол бумагу насквозь.
— Действовать будете здесь, — заявил человек с черной бородой.
— Есть! — ответил молодой француз.
— Сколько у вас человек? — заинтересовался дядюшка Жак.
— Триста сорок.
— Двести сорок, — поправил человек с бородой.
На устах командира отряда появилась недоумевающая улыбка. Что это, шутка? Но спрашивать он не решался: секретарь ЦК! Ему приходилось его видеть только издали на митингах, читать его пламенные речи, а теперь он разговаривает с ним, даже шутит…
— Товарищ Моно, я говорю серьезно, — объяснил секретарь ЦК. — Сто человек забираем у вас для особого, весьма ответственного задания. Мы вызвали также и вашего заместителя. Он прибыл?
— Да. Разрешите позвать?
— Пожалуйста.
К столу подходит высокий, широкоплечий мужчина С крупными чертами лица, одетый в форму эсэсовского полковника. Хотя китель сидит на нем хорошо, но видно, что чувствует он себя в нем неважно. Кажется, вот-вот он спросит: «Когда же наконец я смогу сбросить эти ненавистные тряпки?»
— На вас, товарищ Грасс, возлагается очень ответственная задача, — говорит секретарь ЦК. — Вам предстоит освободить вот эту тюрьму. — Он сделал новый кружок на карте. — Операцию, сами понимаете, надо провести быстро, четко. В тюрьме — коммунисты. В случае отступления гестапо немедленно расправится с ними,
— В этой тюрьме находится также и русский мальчик, Павлик Черненко. Вы, кажется, его знаете? — добавил дядюшка Жак, вопросительно взглянув на немца.
— Знаю, — глубоко вздохнув, ответил Грасс.
— Вот бланк главного управления тайной полиции. — Секретарь ЦК протянул Грассу бумажку: — Круглая печать, исходящий номер, подпись генерала. С такими документами самого Гитлера арестовать можно.
Все засмеялись.
— Арестуйте начальство, разоружите охрану и откройте камеры.
Грасс выслушал приказ не шевелясь, держа руки по швам.
— Товарищ Грасс, поставленная перед вами задача не из легких, — продолжал секретарь ЦК. — Молодчики, хозяйничающие в тюрьме, не так глупы. Они могут узнать о том, что творится в городе, тогда тюрьму придется взять с бою.
— Садитесь, — сказал дядюшка Жак, указывая Грассу на скамью подле себя. — Пожалуйста, не стесняйтесь. Все мы рядовые. Императоров и фюреров в этом сарае нет. Если хотите знать, то вы тут наивысший чин — полковник…
Шутка вызвала смех. Грасс с улыбкой опустился на скамейку рядом с дядюшкой Жаком.
Скрипнула дверь. Все умолкли. Вошла женщина. Она с трудом перевела дыхание и, машинально поправляя выбившиеся из-под шляпки волосы, пыталась что-то сказать, но не могла.
Дядюшка Жак подошел к ней:
— Что нового, Мари? Вы разыскали Полетту?
— Да, — ответила она, бросив беглый взгляд на присутствующих. — Ее целых три дня не отпускали домой, так как в тюрьме была объявлена голодовка. Теперь всем вольнонаемным заявили, что в них больше не (нуждаются. Полетта утверждает, что там началась какая-то подозрительная возня. Вчера в тюрьму дважды приезжал генерал. Идет сортировка заключенных, их разбивают на группы.
Грасс покосился на секретаря ЦК. Тот, закусив губу, задумчиво глядел на заостренный кончик карандаша.
2. Любимец Парижа
— Собирай вещи и выходи, — приказал дежурный гестаповец, распахнув дверь камеры.
Павлик взглянул на него с удивлением: какие вещи? У него нет никаких вещей.
— Кружку, кружку бери! — раздраженно повысил голос гитлеровец. — Выходи. Руки назад!
Павлик не спеша зашагал по знакомому коридору. Он прислушивался к доносящимся из камер шорохам, рассматривал кованые двери и представлял себе людей, томившихся за ними. Заросшие, бледные, изможденные, но с живыми глазами, в которых теплится надежда.
Куда его ведут? К Шульцу? А зачем кружка? Может быть, капитан решил его выпустить? Найдет ли он дом, где живет Жаннетта? Париж — не Пятихатки. Тут одних площадей сто сорок, а улиц, скверов, переулков, проспектов, бульваров! Без адреса затеряешься, как игла в стоге сена. Довели бы его до площади Согласия, а там уж с закрытыми глазами дом Жаннетты найти можно.
Лестничная площадка. Куда идти — вверх или вниз?
— Вниз!
Камера № 10. Одиночка или общая? Раздражающий скрип железа. Гестаповец отпирает дверь. Павлик от сильного удара в спину летит во тьму. Постепенно глаза привыкают к темноте. В полумраке смутно вырисовываются какие-то фигуры. Люди? Живые? Почему же они сидят молча, неподвижно?
