Канта Ибрагимов - Аврора. Канта Ибрагимов (rukavkaz.ru)
— Буду рядом. Вечно рядом, только вы держитесь, не сдавайтесь. Вы нужны мне, всем нужны, всем.
* * *О какой-либо свадьбе и речи не могло быть. Тем не менее, долеживая положенный срок в профилактории, Цанаев все же чувствовал, что Аврора ведет какие-то приготовления, что-то делает, организует. Так у Цанаева появился новый костюм, туфли, сорочки и прочее.
— Зачем все это? — беспокоился он. — Столько затрат.
— Ну, вы ведь жених, и не простой жених — профессор, — как бы отшучивалась Аврора. — А за деньги не беспокойтесь. Отработаете — столько дел: грант надо закончить, моя докторская, диссертация Ломаева и еще непочатый край, — настроение у нее деловое и приподнятое.
А Цанаев интересуется:
— Аврора, скажи правду, это и есть одна из трех твоих заветных задач?
— Не-е-т, — смеется она, — неужели вы думаете, что и я такая прагматичная? Вы-то мне и так обещали с диссертацией помочь.
— Тогда скажи, что у тебя за три задачи, которые после нашей свадьбы ты должна решить?
— Не должна, а постараюсь, — и после уговоров жениха. — Хорошо, об одной скажу… Ваша жена скоро начнет вас ценить и уважать.
Эти слова были сказаны с некой тоской и отстраненностью, как удаляющееся космическое пространство неземной любви.
— А разве не ты будешь моей женой? — удивился Цанаев. — Или ты будешь временной? — тут он осекся, а она дернулась, словно ее кольнули, и внимательно, очень пристально глянув на него:
— Все временно. Здесь все временно. Там будет вечность, — загадочно произнесла она, задумалась, а Цанаев любопытен:
— Здесь, имеется в виду в Норвегии «все временно!?
— Имеется в виду — на грешной Земле.
— Аврора, — встрепенулся Цанаев, — мы говорили о свадьбе, а ты думаешь о смерти?
— Я думаю о вечности и справедливом мире.
— Ты думаешь, там справедливый мир?
— Это слова безбожника, — резко выдала она. — А я выхожу замуж за верующего человека.
— Значит, я буду двоеженцем? — попытался пошутить жених, а она отпарировала:
— Как мусульманин, вы имеете право иметь четыре жены. Это лучше, чем одна жена и масса случайных связей… по крайней мере честнее, гигиеничней и, может быть, приятней. Я о мужчинах.
— А женщины?
— Я до сих пор считала и считаю, что это дикость. Себя второй женой даже представить не могла. Но у меня есть… — тут она оборвала речь.
— Есть свои задачи?
— От судьбы не уйти… Я пытаюсь… Вы не передумали?
* * *К торжествам не готовились. Просто они договорились, что после профилактория будут жить вместе. Цанаев даже не представлял, как это будет выглядеть. А время шло и он, конечно же, волновался, но не так, как это ему представлялось, перед таким судьбоносным шагом, который, вероятней всего, круто изменит его жизнь. Это, наверное, было от того, что он практически ничего не предпринимал, лишь долечивался. Хотя он, уже зная Аврору, чувствовал: она что-то творит или вытворяет. По крайней мере, она все реже и реже появляется у него, и то ненадолго. Даже по телефону мало говорит. И вот настал день выписки, — случилось неожиданное — позвонила жена и сходу:
— Я не против вашей свадьбы, — очень спокойный голос и даже более того. — Благослови Вас Бог. Аминь.
Цанаев был в шоке и даже в недоумении, как его вновь встревожил звонок:
— У вас все нормально? Как здоровье? — и не дождавшись от него ничего вразумительного, Аврора сама спросила: — К вам из дома звонили? Что жена сказала?.. А она деловая женщина, — и пока профессор с трудом соображал, какие дела могут быть между его женой и Авророй, последняя сообщила или руководила: — Сейчас за вами заедет таксист-чеченец, он же местный мулла, и если вы до сих пор не передумали, то начнется процедура нашего бракосочетания по адату и шариату.
Цанаеву казалось, что этот таксист-чеченец прямо за дверью ждал, либо Аврора так все рассчитала. Словом, тут же стук в дверь, и Цанаев ожидал, раз мулла, то будет кто-то в бородке и прочая религиозная атрибутика, — отнюдь, коренастый молодой человек, вид европейский, небольшая, даже модная щетина и его не отличить от местных, так же широко и открыто улыбается и полное уважение к старшему. А Цанаев смущается — какой он жених?! Однако, выбора уже нет, и ему остается лишь одно — исполнять.
Они ехали довольно долго, наверное, через весь Осло, долго стояли в пробках и таксисту пару раз звонили. Цанаев не уверен, да ему показалось, что это была Аврора, — и таксист явно нервничает.
Он тоже сам очень нервничал, когда его проводили в небольшое здание, — оказывается, местная мечеть, и внутри весьма уютно, тихо, гармонично, так что Цанаеву стало спокойнее. А местный кадий, то ли турок, то ли курд, а чеченец-мулла — в качестве переводчика.
Цанаев не первый раз женится, и в первый раз его жена была чеченка, но он такой процедуры не проходил, то ли не помнит, зато помнит, что хорошо отметили — напились. А сейчас все трезво, тщательно: Цанаев платит положенный калым (урдо), по телефону из Грозного дальний родственник Авроры дал согласие на брак. Процедура свершилась, благословлена. Цанаева сдержанно поздравили. После этого на том же такси Цанаева повезли далее, и он как бы очнулся, увидев знакомые здания студенческого го-родка-кампуса. И подъезжая к центральному скверу, он издалека заметил Аврору — наряженная, красивая, явно переживает, ходит.
— Эх, я даже цветы не взял, — воскликнул профессор.
— В багажнике огромный букет, — улыбается че-ченец-таксист.
— Ты не шутишь? — удивился Цанаев.
— Зачем шутишь, — отвечает водитель, — тут все четко написано, что, как и когда я должен сделать: полный сценарий. А цветы от вас — шик!
— Ну, Аврора, даешь, — окончательно сдался Цанаев, а следом мысли: «Какой я жених? Какой я мужчина-молодожен?»
От этого Цанаев очень подавлен. А Аврора, хотя и пыталась быть торжественной, тоже чувствовала некую неловкость, скованность, смущенно поздоровалась.
Однако расписано все. Аврора проводила его в какой-то салон, а Цанаев даже таких слов, как визажист, стилист и прочее, не знает, да через час-полтора, когда они заходили в ресторан, в огромном стенном зеркале он восхитился грацией Авроры, а мужчину рядом даже не признал — в новом, строгом костюме, лакированные туфли — настоящий профессор!
Были приглашенные Авророй коллеги по науке, знакомые, были еще цветы, были тосты, правда, спиртного не было, да это не сказалось на приподнятом настроении присутствующих, потому что, как кульминация события, в зал на тележке завезли огромный торт со свечами и в этот же момент, словно в раю, зазвучала какая-то очень нежная, приятная мелодия на восточный манер, где сказочная гармония шепота горного, хрустального родника; беззаботное, радостное, весеннее пение птиц; чистый, ясный, задорный детский смех и что-то еще волшебное, завораживающее. И вместе с этим, в такт, ласковый перелив света и в этих лучах, точно на опушке девственного леса, беззаботно запорхали большие, красочные — всех цветов, даже черного и искряще белого и фиолетового с крапинкой — бабочки: такие легкие, игривые, добрые, нежные, доверчиво-преданные. И почему-то не одна, а несколько разноцветных бабочек опустились на плечи и голову Авроры. А одна, совсем маленькая, очень милая, села прямо на кисть жениха, и Цанаев был удивлен: если бы он не видел ее, то веса бабочки не ощутил бы, а так, ему показалась, что она своими лапками слегка щекочет, словно окрыляет, возбуждает, и от редких взмахов ее крылышек он сам хочет вспорхнуть…
— А что будет с бабочками? — когда уже покидали ресторан, спросил Цанаев у Авроры.
— Их выловят, вновь в коробочки, как в могилу, и до нового торжества, если кто-нибудь купит, то есть закажет.
— Ужас, — выдохнул Цанаев.
— Да, — поддержала Аврора, — попорхали бабочки в рампах славы — и в темень. Как день — ночь, ночь — день. Такова жизнь, — и поэтому должна была наступить ночь.
Они уже были в небольшой уютной квартире, которую Аврора сняла недавно к их совместной жизни. И Цанаев, как жених, должен был проявить инициа-тиву, но у него даже руки онемели, холодные. Да Аврора спасла:
— Гал Аладович, сегодня такая нагрузка. Вы устали. Ложитесь спать.
А кровать большая, одна, и он как-то с краюшку прилег, видать, точно, сильно устал, крепко заснул.
* * *Если бы кто-нибудь Цанаеву сказал, что после шестидесяти, после такой операции на сердце он будет себя чувствовать даже лучше, чем в тридцать, он бы это посчитал как утешение пенсионеру. Но было почти так, и даже гораздо лучше. Наверное, от того, что он, пожалуй, впервые в жизни или, точнее, наконец-то почувствовал себя мужчиной, настоящим мужчиной, мужчиной во всех отношениях. И он, конечно же, понимал, что это все — заслуга Авроры, ее внимание и любовь. Однако она сама все категорически отвергала и всеми способами всегда утверждала и возносила его мужское достоинство, его верховенство, его силу, знание, опыт и ум.
